«Альтернативный понедельник»-2017: группа «25/17» и «Активный театр»

Спектакль «Обитель. 16 рота» по мотивам романа Захара Прилепина «Обитель» о жизни в Соловецком лагере особого назначения Свято-Елисаветинский монастырь принимает второй раз подряд, в рамках фестиваля «Альтернативный понедельник». Этот совместный проект «Активного театра» (г. Москва), группы «25/17» и Государственного литературного музея в ходе события-рассказа через искусство об отпечатке на судьбах людей революции 1917 года вполне логичен. Однако взаимодействие монастыря и группы «25/17» находится вне тематических рамок, равно как и мысли, озвученные в спектакле, идут дальше цитаты из романа: «Здесь власть не советская, а соловецкая». В программе 2017 года — сразу две встречи с музыкантами: в каждый из фестивальных дней, 6 и 7 ноября. На театральной площадке — спектакль, ставящий вневременные вопросы. На музыкальной — акустический концерт с песнями о Любви и смерти, где слово «любовь» — обоснованно с заглавной.

О спектакле и его героях, о революции и ее рефлексии, о Боге и Его «Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите» — Антон Завьялов («25/17»), Андрей (Бледный) Позднухов («25/17»), Андрей Филиппак («Активный театр»).

 

Существует основной закон драматургии: персонаж входит в действие одним, а выходит другим. Так же и живой спектакль, где нет зафиксированных движений души, спектакль, который работает через зал, не может не измениться, выйдя к зрителю несколько лет назад. Какой путь прошел спектакль «Обитель. 16 рота» к настоящему времени?

Андрей Филиппак: Если говорить о технических вещах, то изначально он был текстовым, читкой. А если не о технических — развитие спектакля идет постоянно. Мы не можем повторить его ни разу. Изначально мы играли о том, о чем нам говорил режиссер: о страшных испытаниях; о том, что «белый» ты или «красный» — мучаются и страдают все одинаково, и баланда одинакова для всех, и пытки. Мы об этом играли. Но за время прочтения мы же слышим друг друга, слушаем, что-то меняется. Меняется в мире, меняется в нас. И нам кажется, что сегодня важнее сделать акцент на этом моменте или на другом.

Мы стали более четкими. У нас ушла сентиментальность. Вот самое главное. Мы перестали жалеть героев. Нам легче, нам уже не так больно, и потому мы, может быть, более жестко рассказываем историю. Она выкристаллизовывается в чугун. Из деревянной.

Есть ли в романе моменты, близкие именно вам, но не вошедшие в спектакль?

Антон Завьялов: В небольшой спектакль невозможно вместить все удачные моменты. Там очень много жестоких, зверских сцен, интересных в художественном плане. Но это сложно отразить, тем более в том формате, который мы выбрали.

Андрей Филиппак: Не вошло 99 процентов материала. Мы выбрали такую линию из разных частей романа, чтобы рассказать о людях, — через того же Артема, его историю у нас озвучивают несколько человек. Мы попытались собрать пунктирный путь страданий. В этот «замес» попадают все.

Артем стал героем истории о переформатировании человека. Почему он сломался? Ведь были те, кто пережил Соловки и сохранил личность.

Андрей Филиппак: На время пребывания на Соловках им приходилось эту личность прятать. Иначе личности на Соловках не выживали. Мезерницкий личность? Личность. Завалили. Стереться надо было, стать незаметным.

 

«Шестнадцатая рота» («Обитель. 16 рота». Песни из спектакля)

«Путник» («Обитель. 16 рота». Песни из спектакля)

 

Режиссер «Активного театра» Марина Перелешина однажды сказала: «…решающую роль в моем понимании совершенно неизвестного мне ранее жанра — рэпа — сыграла энергия». Параллельно, например, в сети «ВКонтакте» часто можно встретить заявления пользователей, что рэп — это «мертвая музыка». В спектакле «Обитель. 16 рота» задействованы живые музыкальные инструменты — гитары. Получается, в этот момент рэп «оживает», или его «жизнь» и «смерть» зависят исключительно от уровня музыкального мышления слушателя?

Антон Завьялов: Мне кажется, сила этого жанра не в живых инструментах как таковых, а в месседже, в том, как подается мысль. Живые инструменты могут только подчеркнуть, выделить какие-то эмоции, которые исполнитель хочет передать слушателю. Нас сейчас и рэпом-то сложно называть. Среднестатистический слушатель рэпа нас уже к этому жанру не относит.

Я могу сказать только в отношении себя. Я очень долго делал рэп-музыку. Если пояснять на элементарном уровне — эта музыка электронная, там используются сэмплы, она имеет луповый характер: петля, на которую наговаривается текст. На компьютере все режется, составляется. За десять с лишним лет мне это надоело, потому сейчас более интересно работать с живыми инструментами, с музыкантами, которые на них играют.

Андрей Филиппак: А вообще, как рэп можно назвать мертвой музыкой? Ведь рэп — это утром в газете, вечером в куплете. На злобу дня. Рэп не может быть мертвым. Он — сию секунду, сегодня, как мне кажется. А завтра слова должны быть другими.

 

Сложно ли работать на «Обители» без микрофонов?

Андрей Бледный: Было сложно, но уже привыкли. За столько лет привыкаешь, что когда ты на сцене исполняешь песенку — в руке у тебя микрофон. Поэтому приходилось перестраиваться.

Проект «Альтернативный понедельник» предполагает присутствие в зале на вашем выступлении зрителей в священном сане, монашествующих. Меняется ли у вас ощущение ответственности в таких обстоятельствах? Или быть христианином — это уже само по себе ответственность, и она безусловна?

Антон Завьялов: Я думаю, что любой материал, который мы выпускаем, любые слова, которые мы транслируем, изначально проходят внутренний ценз христианина, если можно так выразиться. Поэтому перед священнослужителями, перед монашествующими, перед всеми, кто имеет отношение к христианству, к Православию, мы произносим все абсолютно с такой же чистой совестью, как перед другими людьми в Москве или в Воронеже, на Урале или на юге. Потому что внутренний ценз эти слова уже прошли. Ничего запретного или перечащего нашему внутреннему кодексу, ценностям в спектакле нет. Да, есть доля вызова и провокации. Но она нужна для того, чтобы запустить механизм осмысления, переосмысления, чтобы человек задумался.

Проект «Альтернативный понедельник» в этом году посвящен 100-летию революции. Для чего нам сейчас вспоминать о тех событиях?

Андрей Бледный: Хотелось бы избежать дискуссий, бессмысленных споров о «красных» и «белых», кто бы за кого был. Я на эту тему в свое время наспорился с тем же Прилепиным. Это все фантазии. Мы не были участниками событий. Где бы мы оказались, зависит от множества причин. Мы сейчас можем сформулировать только свое эмоциональное отношение, и всё равно оно может меняться исходя из информации, которую мы получаем. Но с тем, что об этом надо помнить и говорить, я согласен.

Андрей Филиппак: У нас в Москве поставили памятник жертвам политических репрессий. А я бы вот рядышком поставил памятник красноармейцам, погибшим от рук «белых». Чтобы мы вместе приходили. Бывает так, что семью создают потомки «белых» и красноармейцев. У нас иногда что-то происходит с перекосами, а с перекосами надо заканчивать, надо объединяться. Зачем делить… Нам надо помнить, что революция — это путь всегда кровавый. Только эволюция. Только эволюционный путь. 

 

  Спектакль "Обитель. 16 рота" — важное дело. Думаю, участники "Активного театра" будут и дальше делиться своими знаниями о данном периоде истории и заставлять молодых людей задумываться: для чего они живут, как они живут и живут ли они достойно своих благочестивых предков, в том числе тех, кто оказался на Соловках или в иных местах мучений. Наше поколение, от сорока лет и старше, знают, что такое 1920‒1930-е годы, потому что мы росли во время перестройки, когда на фоне советского полного информационного вакуума вдруг стала возникать информация об истинном зверином оскале революции, о ее последствиях, о мучениях людей в лагерях. Взрослевшие в 1980-е — начало 90-х гг. жили под впечатлением от правды, открывшейся только в конце XX века. Со временем все стало угасать, и сейчас сведения о том жутком, жестоком, страшном периоде растворились в потоке информационного спама, окружающего каждого молодого человека моложе 30 лет. Мне кажется очень значимым, когда об этих вещах говорят известные и уважаемые в молодежной среде люди, обращаясь к своей аудитории на доступном ей языке».  

В числе постановок «Активного театра» также концерт-спектакль «Умереть от счастья». Каким образом может меняться с течением времени он, учитывая, что в его основе — альбом группы «25/17» «Умереть от счастья»?

Андрей Бледный: Это не постановка «Активного театра», это наш концерт-спектакль, который нам помогла поставить режиссер «Активного театра» Марина Перелешина. Концерт-спектакль «Умереть от счастья» состоит не только из песен этого релиза. Сколько раз мы его играли, он ни разу не повторялся. Мы постоянно что-то убираем, что-то добавляем. Опять же, на альбоме — только фрагменты монологов, а у нас в спектакле они звучат полностью. Мы можем новые монологи туда добавить, изменить старые. Менять порядок песен, менять драматургию. В этом отношении он даже более пластичен, чем «Обитель», потому что «Обитель» привязана к первоисточнику.  

Если говорить о первоисточнике альбома «Умереть от счастья»: Вы вышли из наркотических 90-х, переработали опыт, в итоге появился этот релиз, а другие герои историй, рассказанных в рамках «Умереть от счастья», выйти оттуда не смогли. В чем разница между личностями? Почему у Вас получилось, а у других — нет?

Андрей Бледный: Вот я и пытаюсь это понять. Как раз об этом для меня альбом и наш концерт-спектакль «Умереть от счастья» — почему так получилось…

 

А вообще, помогают ли спектакли как средство не для приобретения новых навыков, а для самовыражения? 

Андрей Бледный: Есть в этом для меня некий терапевтический эффект. Проговаривая такие вещи раз за разом, ты как-то эмоционально освобождаешься от этого груза. Хотя бы на какое-то время. Я сейчас исключительно о себе говорю.

Один из моих близких друзей, который этот материал слушал еще в демозаписях и был для меня одним из главных рецензентов получившегося результата, недавно умер по той же самой причине, что и другие герои этой истории. То есть в отличие от «Обители», «Умереть от счастья» — не просто какая-то ретроспектива, не взгляд в прошлое, не осмысление опыта. К моему сожалению, эта история, наверное, закончится только вместе со мной. Поэтому, я думаю, она будет дальше жить, меняться в зависимости от обстоятельств, в зависимости от того, что происходит с нами.

 

«Когда воскреснем» («Ева едет в Вавилон»)

«Комната» («Ева едет в Вавилон»)

 

Если человек осознал, что идет в своей жизни по неверному пути, каким может быть первый шаг в сторону? Как себя морально настроить, чем себя зацепить, чтобы вытащить?

Андрей Филиппак: Если человек понял, что что-то не так — этот шаг уже сделан.

Антон Завьялов: Мне кажется, для начала важнее всего понять, действительно ли у тебя сейчас происходит внутренний конфликт или просто «не хочу», «надоело». Если действительно внутренний конфликт — в таких делах я не советчик, но, мне кажется, всегда нужны радикальные шаги.

 

  Мне нравится их творчество, я вижу в нем искренность. Вижу, что ребята талантливые, что они пытаются выразить свои чувства, свою внутреннюю жизнь. Переживаю за некоторых членов этой группы. Хотелось бы, чтобы они духовно росли. Мне кажется, что сейчас это одна из лучших групп в России: по своему творческому потенциалу, по качеству исполнения.  

 

Каковы ваши впечатления от Свято-Елисаветинского монастыря? Это же целый комплекс из храмов и мастерских, на строительство и обустройство которого ушло всего 18 лет — не так много для подобных масштабов.

Андрей Филиппак: Я в шоке. Это, конечно, что-то невероятное. Мы говорили с Антоном о монастыре, и у нас обоих сложилось впечатление, что тут поработали очень хорошие дизайнеры, очень хорошие архитекторы, а они, оказывается, даже без чертежей строили. Вот это удивительно. Монастырь, наверное, не зданиями интересен и красив, а людьми.

После беседы с батюшкой я вообще потрясен: он, оказывается, не имеет духовного образования. Получается, оно и не нужно. Любовь надо иметь. А он любит своих подопечных. Сколько народу надо организовать, если у него полторы тысячи работают только по трудовым! У моего отца, главного инженера, было две тысячи сотрудников. У батюшки столько же. Терпения сколько надо, каждый ведь со своими особенностями, и эти особенности надо учитывать! Как-то он находит возможность. И все, что он говорит во время бесед, — это же не лекция, а прожитое, на себе опробованное, то, где сам спотыкался и обходил. Хорошие здесь люди.

Свято-Елисаветинский монастырь, помимо прочего, активно осуществляет социальное служение, и это не только окормление пациентов психоневрологических интернатов, но и большая работа на подворье, где проходят реабилитацию и социализацию зависимые от алкоголя, наркотиков, азартных игр, вышедшие из мест лишения свободы…

Андрей Бледный: Меня все это изумляет. И когда я об этом слышу, у меня появляется чувство, что мы какой-то ерундой занимаемся. А люди занимаются важным делом, действительно служат другим, служат Богу. Я в такой момент чувствую себя просто Петрушкой, который развлекает людей. И для меня еще более удивительным становится, что люди в том, что мы делаем, что-то для себя находят, какой-то отклик в их сердцах это рождает… Вот так я себя чувствую.

 

В разные исторические периоды занижалась значимость, тяжесть тех или иных грехов. Например, во времена СССР довольно просто относились к абортам. Какой из грехов перестал считаться таковым для большинства в наше время?

Антон Завьялов: Блуд. Блуд давным-давно не считается грехом.

Андрей Бледный: Я не буду впадать в морализаторство. Думаю, ничего за последние две тысячи лет не изменилось по сравнению с первым веком христианства. Может быть, даже нравы помягче стали, с одной стороны. С другой стороны, построже. Вряд ли человек что-то новое придумал за это время. Страсти все те же, грехи все те же. Просто мы все равно уже в христианском мире выросли, в христианской цивилизации. Несмотря на 70 лет советской власти.

Андрей Филиппак: Диавол переоделся в более привлекательные одежды. Я где-то слышал, что наша сегодняшняя слеза покаяния приравнивается к рекам крови мучеников из ранних христиан. Для ранних христиан все было ближе, они видели многое и многих своими глазами. Для них это было более понятно. Вот плохо, вот ад, вот рай. И они смело шли на мученичество. Была какая-то внутренняя составляющая, цельные они, что ли, были. Сейчас диавол переоделся. «Я ж ничего плохого не делаю». Правильно. Но ты и хорошего не делаешь. А раз ты не делаешь хорошего, это уже плохо. «Я ж никого не ругаю». Да-да. Не ругаешь. А три аборта на тебе. Три аборта — это значит три смерти. Ты убил троих. Притча такая современная: «Господи, чего ж Ты нам не посылаешь спасителей России, инженеров, великих ученых? — Как же не посылаю, Я вам всех посылал. Вы же их всех убили».

 

«Отец» («Русский подорожник»)

 

Но ведь у нас есть возможность зайти с другой стороны. Вокруг нас сегодня больше тьмы. Один из моих друзей, употреблявших наркотики, рассказывал, что если для многих бесы и ад — вещи невиданные и книжные, то лично он их наблюдал собственными глазами, буквально. Назад к употреблению, конечно, после пережитого опыта, он не хочет, и вот в этом смысле ему проще. Нам не легче ли — стремиться к свету, когда вокруг столько осязаемого темного?

Андрей Филиппак: Мы из этой тьмы не обращаемся к свету почему-то.

А почему?

Андрей Филиппак: Потому что нас везде успокаивают: «Ты просто не кури. И все нормально. Ты просто не пей. И хорошо». А что хорошего, если человек злится на всех и внутри всех ненавидит? Лучше покурил бы сигарету, и все. Я батюшке одному сказал: «Я курить бросаю — через два дня я бешеный». Отвечает: «Тогда лучше кури». Лучше не быть бешеным. В сигарете ничего плохого нет. Если ты не можешь без сигареты — вот что страшно. Это зависимость. Почему ты от Бога не зависишь? Самая лучшая зависимость, мне кажется, это от Него; если бы мы от Него зависели, полностью, целиком! Мы и так зависим, но поскольку у нас свобода, Он нам дал свободу выбора, мы ж не знаем, куда приткнуться.

 

Кто виноват, мы поняли — сам человек, остается вопрос: что делать?

Андрей Филиппак: Моя версия — просто вставать и идти дальше. Упал, встал, пошел дальше.

Антон Завьялов: Мне кажется, человеку надо очень много работать над собой. Дисциплина, духовная дисциплина — важные вещи. Пусть они могут показаться кому-то рутиной или формальностью, но из этого складывается внутренний мир. Человек не сможет просто взять и полюбить Бога на ровном месте. Он может так полюбить маму. Брата. Девушку. Обычной земной любовью. Потому что он может всех их потрогать, ощутить их тепло. Может ощутить их заботу, понять, сколько они для него сделали. Из всего этого родится любовь. А Бог — потрогать Его нельзя, знаки мы не видим, сколько Он для нас делает — не замечаем. Поэтому тут только дисциплина. Если мы говорим о Православии, то, конечно, стараться чаще исповедоваться, чаще причащаться, но не так, чтобы переросло в машинальные действия. Все должно быть осознанно. Если человек понимает, что у него сейчас нет совсем никакой потребности исповедоваться, если он все равно пошел на исповедь, покаялся, что «курю», вышел из храма, отъехал полкилометра и закурил — это, конечно, не дело. Но я считаю духовную дисциплину необходимой для того, чтобы обустраивался путь человека к Богу. Человек может заблудиться, не посещая храм, не разговаривая с наставником, не исповедуясь, не причащаясь. Ему может показаться, что у него и так все нормально. А это путь совсем в другую сторону.

 

Беседовала Евгения Константинова

11.12.2017