Открытое сердце: Анатолий Вячеславович Свяцкий (часть первая)

— Родился я в знаменитом городе Чернигове 12 июня 1932 года, — начинает свой рассказ Анатолий Вячеславович. — Мама родилась в 1901 году в Житомире. Революцию встретила с энтузиазмом. Вообще, тогда был общий подъем. Она — участник гражданской войны. Участвовала в боях, была медсестрой сначала в госпиталях, а затем на бронепоезде. Маму ранили в коленную чашечку, и она на всю жизнь осталась инвалидом. Где-то в 1928‒1929 годах они встретились с отцом. Он также был профсоюзным активистом. Из Житомира родители переехали в Черкассы, где в 1930-м родился старший брат Володя. Затем уехали на Донбасс, в город Славянск, который сейчас опять разрушили, разгромили.

Отец работал директором книжного магазина. Мама рассказывала, что он был очень интересный человек, талантливый, начитанный. Мои самые сильные и яркие воспоминания из детства — радиоприемник на лампах, смастеренный руками папы. Моргание ламп, звук, возникающий из неоткуда — для меня это было самое настоящее чудо, волшебство. С тех пор я втрескался в радиотехнику (смеется). Именно тогда у меня появилась мечта — стать радиотехником. Когда учился в школе, так же, как и мой папа собирал своими руками радиоприемники.

Нас арестовали ночью. Забрали всех: отца, маму, меня с братом. Пришли с пистолетами как на разбойников, в кожаных куртках. Подняли, собрали, погрузили в машину и увезли в городскую тюрьму. В тюрьме нас с родителями разлучили. На следующий день утром меня и брата отправили в колонию для малолетних преступников, где-то километрах в 15 от Славянска. Жили мы в большой комнате вместе с блатной детворой: воры, беспризорные — вот такая веселая компания…

Мне было всего пять лет, и я был самым младшим. Первое время ночью не мог заснуть, часто просыпался, плакал. Кастелянша, пожилая уже женщина, жалела меня, забирала в свою каморку, укутывала одеялом, поила теплым чаем и угощала хлебом с вареньем — невиданное в то время лакомство. Первую неделю я провел так. А потом уже привык. Я называл ее Арина Родионовна, хотя звали ее по-другому. Хорошая старушка.

Высоченный забор, колючая проволока, тюремная обстановка. Туалет находился за сто метров от тюремного корпуса, и всю зиму мы ходили в него босиком — отбирали обувь, чтобы заключенные дети не сбежали. А зима тогда выдалась холодная, ветер продувал насквозь.

Помню, как в колонии мы встречали Новый, 1938-й, год. Недавно услышал, что в Советском Союзе впервые разрешили встречать Новый год с елкой именно в 1938 году. Да, именно так… В тюремном клубе поставили елку. Все радовались, делали игрушки из бумаги. Организовали концерт: пели, танцевали на сцене. Меня удивило выступление одного парнишки лет 12‒13, который исполнял танец с саблями. Ему из кухни принесли настоящие ножи, и он виртуозно с ними двигался. Я поражался, какое искусство. Так как кино в те времена еще не было, заключенные дети организовали теневой театр со сказочными героями и сами озвучивали постановки. Было очень весело. Таким выдался наш тюремный Новый год.

Мама забрала меня и брата в начале лета. Отца приговорили к высшей мере наказания. Я подавал на реабилитацию, поднимал документы. Но в протоколе не значится, что приговор приведен в исполнение, нет этой строчки. Когда мама видела отца в последний раз, он был очень болен. Мне кажется, папа просто не выдержал пыток.

После ареста отца из прежней квартиры нас, естественно, выселили. Мы поселились в какой-то хибарке, по площади, может быть, метров 12. Посередине стояла кирпичная печка, которую топили углем, дров не было. Барак был сырой, кирпичный. Электричества и парового отопления тоже не было, пищу готовили на примусе. По вечерам горела керосиновая лампа. Из мебели стоял старенький кухонный столик, табуретки и кровать. На кровати спали мы с мамой, а брат — на кушетке. Мама работала одна.

До войны я успел закончить только первый класс. Началась та страшная война, которая разделила жизнь каждого из нас на «до» и «после»…

Рассказ Анатолия Вячеславовича Свяцкого о войне читайте здесь>>

После войны вновь начался дикий голод. Людей обременили неподъемными налогами: за каждую курицу, за каждое дерево — плати, за трудодни получали жалкие граммы хлеба. Люди страшно голодали. До 1947 года мы еле выжили. Ели траву, варили старые кожухи, обувь из кожи — всё съели. Это ужасно.

Очень хорошая учительница у меня была — Галина Петровна Нищая, я ее очень любил. Я хорошо рисовал, и она меня приглашала домой, давала карандаши и бумагу — после войны все школьники писали только на газетах. Подолгу сидел у нее, она меня кормила обедом. Мои рисунки выставлялись на районных конкурсах детского творчества. Очень доброе воспоминание, великое…

Кормились мы в голод «ховрошками» — сусликами в переводе с украинского. Я этих зверят очень жалел. А потом, когда наступила дикая голодовка, сам на них охотился. Постепенно от 1945-го к 1947-му становилось всё хуже и хуже. Налоги вычищали всё полностью. К 1947 году почти вся деревня вымерла: кто умер, кто убежал к родственникам. Было страшно. И мы удрали в Ивацевичи — знаменитое место в Беларуси, куда приехали благодаря старшему брату. Он получил специальность электромеханика и устроился на лесозавод. Мама вслед за братом также устроилась на этот завод. А я пошел в пятый класс.

Ютились мы в доме с одной комнатой и кухней: в комнате жил грузчик с женой, а в кухне — мы.

Мне хотелось стать художником, была такая мечта. Я где мог, там рисовал. Всевозможные плакаты на лесозаводе, надписи на магазинах в районном центре — всё было нарисовано мною. Вообще, брался за любую работу, иногда помогал в цехах. Мама получала около 40‒50 рублей, фактически мы были нищие. Впервые я нормально поел только в армии в 1951 году.

Окончил я семь классов — великое образование (смеется). И вот передо мной встает дилемма: я и рисую хорошо, и радиотехнику люблю. Как быть? Но мне хватило смелости посмотреть правде в глаза — кроме этих транспарантов никаких художественных навыков не имеется, мы нищенски жили, на художественные принадлежности просто не находилось средств. Одет я был в спортивный костюм, у меня даже одежды нормальной не было. Оставалось радио.

Приехав в Минск, я так и не нашел учебного заведения со словом «радио». Что делать? Решил поступить в политехникум. Подумал, первый курс закончу, там общеобразовательные предметы будут, а потом перейду на желанную специальность. Все-таки Бог направляет. Мне невероятно повезло с классным руководителем — Ириной Николаевной Тамбурдиной, она как мать к нам относилась. Столько любви, заботы, доброты… Первый раз в своей жизни я пошел в театр именно благодаря ей — она отдала свой билет. Шла «Паўлiнка». Для меня это было великое счастье, просто сказка!

Продолжение следует…

30.06.2018