О телесных наказаниях детей и не только...

Большинство из нас хорошо знают главный принцип воспитания — личный пример. Но что делать, если ты сам, мягко говоря, далек от христианского идеала? Как в этом случае привить правильные ценности своим детям? И если в теории мы, в общем-то, знаем, к чему должно стремиться, то на практике частенько теряемся. Например, когда и каким образом начинать объяснять ребенку догматы православной веры: о Троице, о Причастии и так далее? Как растолковать маленькому человеку, зачем нужна исповедь? С какого возраста необходимо поститься перед Причастием?..

Все эти насущные вопросы мы задали протоиерею Артемию Владимирову, чей богатый педагогический и священнический опыт позволяет давать ответы, наполненные тонким юмором и неиссякаемой любовью к детям.

— Отец Артемий, в Притчах Соломоновых сказано, что плох тот родитель, который жалеет розог для своего дитя. Сейчас очень много теорий, в том числе среди православных психологов, педагогов, которые отрицают телесные наказания. Насколько телесные наказания, пусть и редкие, приемлемы? Или нужно искать другие подходы?

— Давайте рассуждать. Притчи царя Соломона относятся к богодухновенным книгам, но нужно для начала разуметь их правильно. В первую очередь это притчи. Не нужно воспринимать наставления царя Соломона «сокруши ребра сыну в юности его, дабы, придя в возраст, он не сокрушил их тебе» буквально. Как вы представляете себе папу, который ударами железной трости реально сокрушает ребенку реберный корсет, нанося ему множественные травмы из опасений, как бы самому не получить через десять лет то же самое? Это ведь живодерство! Соответственно, о ребрах здесь идет речь как о самомнении, самолюбии и самоволии.

Какими методами вы достигаете того, чтобы ребенок из упертого и непослушного ослика стал мягким и пушистым зайчиком — вот в чем вопрос. Ребенок всегда почувствует, если его бьют за дело, но без остервенения, а с любовью. Если честно, я не одобряю такого рода наказания. Но дети чувствуют правду родительской руки. И коль скоро до мозжечка, гипофиза, не доходит, можно действовать тактильно через пятую точку, но с любовью. Шлепнуть, пришлепнуть никто нам не запретит. А ювенальную юстицию мы отправим туда, откуда она пришла, в Финляндию или в Норвегию, где уже нельзя называть детей ни мальчишкой, ни девчушкой, а только неведомой зверушкой.

С другой стороны, я, например, придерживаюсь философии — женщину мужчина (речь идет о супругах) пальчиком тронуть не имеет права! Ударить женщину, подарившую тебе детей, которой ты когда-то прочитал стихотворение собственного производства «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты», — это подлость и предел нравственного падения. Нужно оказывать внимание супруге, дарить цветы, водить ее раз в месяц в итальянский ресторан, один раз в полгода — в филармонию или в оперу, чтобы она чувствовала себя любимой, чтобы ей даже в голову не пришло, как Наталье Ростовой, танцевать с князем Куракиным при том, что Андрей Болконский уже сделал ей предложение.

Одно дело легонько схватить ребенка за ушко: «Ну, дорогой, вот мы с тобой живем в Минске. Сейчас я тебя за мочку приподниму и покажу Москву, понравится тебе это?» Или схватить за пальчик: «Так, давай разберемся, какой пальчик привык брать без спроса. Называй, какой пальчик. Вот этот?» — «Нет». — «Вот этот?» — «Нет». — «Может, вся ладошка? Ну как, будем наказывать?» — «Не надо!» — «Ну, что же, ладошка, исправляйся, даю тебе два дня».

Есть же методика, которую подсказывает естественное соображение и воображение. Поэтому я не буду талдычить, как западноевропейские дураки, что нельзя задать «ата-та». Почему нельзя? Можно. Но гораздо совершеннее поступают те, кто читает своим детям рассказы Носова «Огурцы», «Незнайка на Луне» и использует эти литературные примеры в качестве нравственной профилактики.

В этом смысле мы, педагоги, даже по взрослым людям легко видим, были ли они в детстве прогреты любовью или их воспитатели оставались равнодушны, а воспитанники становились мальчишами-кибальчишами и гекльберри финнами.

Нас бабушка никогда пальцем не трогала. Два бойких близнеца, один стал лауреатом конкурса Чайковского, другой — членом Союза писателей России. Еще у нас был старший братец, которого пытались отвести в детский сад, но он там заревел, как зубр в Беловежской пуще, и больше никто не пытался его в детских коллективных дошкольных заведениях воспитывать. А мы прошли ясли, детский сад, школу, всё как полагается.

Бабушка взялась за ремень только однажды, когда мы распустили единственную реликвию в доме — салфетку из мелкого бисера, благословение бабушкиной мамы Александры Михайловны Глебовой, крестницы Столыпина. Бабушка была вне себя: «Я вас буду пороть!» Нам было по четыре года: «Пороть? А это что такое?» — «А вот я сейчас вам расскажу и научу так, что запомнится. Снимайте ваши колготки и ложитесь на кровать рядом попкой кверху!» — «Хи-хи-хи, ха-ха-ха, как интересно!» Колготки приспущены, и мы сверкаем «попками кверху». Бабушка, кстати, нас учила, и я теперь учу аудиторию, что существует только один вариант произнесения мягкого места — попка, с суффиксом «ка». Мамы, дорогие, запомните: «попа» — звучит ужасно, неупотребительно. Никогда, видя ребенка, севшего на холодную приступочку на церковном крылечке, не говорите: «Маша, вставай, застудишь попу!» Ребенок расцерковится от этой попы.

Бабушка долго искала ремешок, а мы всё ждали: «Ха-ха-ха, бабушка, ну, когда же, когда же будет с нами эта экзекуция?» (Именно это незнакомое нам слово она употребила). Пока бабушка дошла до нас, ее гнев утих. И как-то она нас весьма условно, чуть-чуть протягивая ремешок, пощекотала. Мы заливались, экзекуция закончилась.

После такого «наказания» у меня родилось первое в жизни стихотворение. Я сейчас вам прочитаю с доверием этот шедевр: «Митенькина попка подушечки мягчей, Темочкина попка тверже кирпичей». Если вот такие у нас будут экзекуции, когда дети с радостью о них вспоминают, и пробуждается креативное мышление, то я — «за» телесные наказания (смеется).

— А как называется книга, где Вы делитесь тем, как Вас воспитывала бабушка?

— Книга называется «С высоты птичьего полета», первый том моих скромных мемуаров. Второй том носит название «Мой университет» — не захотелось с родственниками Максима Алексеевича Горького вступать в спор о плагиате. Третий том «Учительство», как раз о воспитании. Четвертый — «Священство», о первых годах священства. Сейчас работаю над книгой «Священство-2».

Однажды меня спросили в Елисаветинском монастыре: «Отец Артемий, как Вы можете писать мемуары, воспоминания, когда старцы о себе намеренно ничего не рассказывали до смерти?» Я говорю: «Одно дело, если вы пишете о себе любимом, как во время молитвы вы поднимались в воздух, а потом оказалось, что это бесы бросали вас на скалу, и ваши останки хоронили под военную музыку... И совсем другое, если вы пишете об эпохе и замечательных людях, которые вас окружали».

Беседовала Мария Котова
Продолжение следует…

Первую беседу из цикла «Практика воспитания: ответы на сложные вопросы» читайте
здесь >>

Вторую беседу из цикла «Практика воспитания: ответы на сложные вопросы» читайте
здесь >>

Третью беседу из цикла «Практика воспитания: ответы на сложные вопросы» читайте
здесь >>

18.09.2018