«Колокольный звон — это служение»

 «Куда вы?» — спрашивают нас, когда мы с монахиней Тамарой (Игнатович) поднимаемся по лестнице Никольского храма. «Мы выше. Есть еще куда выше…» — загадочно улыбается матушка Тамара и рукой показывает вверх. И вот мы на колокольне нашего монастыря…

«Каждый колокол уникален»

— Это благовест, — матушка показывает на два самых больших колокола. — Один весит 520 килограммов, второй — 270. Вот эти, средние, — подзвонная группа, а маленькие — зазвонные.

Я не владею нотной грамотой, но музыкальный слух у меня есть. Как показал опыт, звонарю абсолютный слух может мешать. Знаете, чем? Музыканты очень чувствительны к точности звучания ноты. А колокол может звонить с каким-то отзвуком. Колокола ведь отливают на заводах, а у каждого завода своя методика. Вообще, каждый колокол считается уникальным. Это как голоса людей. Когда звоню, могу услышать, что звук немного «грязноват», но мне это не режет слух. А человек с идеальным слухом сразу делает вот так (матушка закрывает рукой одно ухо), ему дискомфортно.

Чтобы стать хорошим звонарем, достаточно желания. Еще важно, чтобы было чувство ритма и более-менее адекватное восприятие мелодии звучания. Человек должен понимать, какой колокол сейчас нужно использовать, а какой нет. Тут, конечно, сплошная импровизация. Нет гаммы, как у музыкантов. Еще необходимы терпение и труд.

Я звоню уже 20 лет. А начинала так: когда строился наш монастырь, колокольни еще не было, висел один колокольчик. Мне тогда хотелось всё попробовать, энергии было много. Нравился колокольный звон, и было интересно понять механику процесса. Я попросила у отца Андрея Лемешонка благословение научиться звонить. На улице Притыцкого в Минске тогда открылась школа звонарей. Мы учились около трех месяцев. Нам давали азы, основные приемы, а дальше каждый человек учится на практике.

Честно говоря, звонить — это очень тяжелый труд. Бывает, что у тебя болит голова, а звонить надо. Хочется звонить быстрее или веселее, но не получается… А люди в это время идут в храм помолиться Богу. Колокольный звон уже настраивает людей на богослужение, и от звонаря в этой «настройке» очень многое зависит. Его душевное состояние, физическое самочувствие, настроение передается через звон людям. Источник звука всегда в звонаре.

Но, несмотря на все трудности, если бы мне сейчас сказали больше не звонить, я бы расстроилась. И не потому, что уже привыкла, а потому что это часть моей жизни…

«Русскому человеку нужно во что-то верить»

— На Руси говорили, что колокольный звон — это глас Божий людям. Он слышен на земле и на небе. А звонарь является проводником этого гласа и не имеет права быть плохим проводником.

Колокольный звон оказывает особое действие на человека. Я не могу это объяснить, но когда его слышишь, в душе что-то происходит. В народе всегда считали, что колокольный звон целебный.

В начале пандемии митрополит Павел, на тот момент правящий архиерей, благословил звонить в колокола каждые три часа. Помню, тогда все звонари заболели, и у меня тоже была температура. Я с трудом поднималась на колокольню, а после звона чувствовала себя лучше. Возможно, я серьезно не болела в это время именно потому, что мне приходилось звонить. Многие люди просят разрешения подняться на колокольню и позвонить, потому что плохо себя чувствуют, а после звона им становится легче. Но это только по нашей вере.

Русскому человеку нужно во что-то верить. Ему необходим внешний атрибут, символ его веры, потому что жить в пустоте он не может. Например, он зажигает свечу, смотрит на нее, и у него на душе теплеет. Всё в храме устроено так, чтобы человеку было легче настроиться на молитву. И колокольный звон тоже.

«До прихода в монастырь моя жизнь трещала по всем фронтам»

— Я пришла в монастырь в 1999 году. Вообще, у меня всё случилось быстро: в 1995 я крестилась, в 1996 пришла в храм, в 1997 — в Сестричество, в 1999 — в монастырь… Крестилась я в 18 лет: моя старшая сестра венчалась, и мне казалось, что некрещеному человеку нельзя заходить в храм. Но после Крещения в храм не ходила. Только решила, что крестик снимать не буду.

Я училась в БГУ на философском факультете. Мне тогда было 20 лет, и в моей жизни начались внутренние надломы. Всё вокруг стало рушиться, как лед, на который ты становишься, и он расходится трещинами. Меня больше не устраивали студенческие посиделки, я уже не понимала, в чем их смысл. Тебе весело два часа, но проходит время, и ты как будто пустой. И эту пустоту ты не можешь ничем восполнить.

И я впервые после Крещения решила сходить в храм. Думаю, моя специальность помогла мне найти правильную дорогу. Философия научила меня думать, задавать вопросы. Все философы, по большому счету, рассуждают о Боге. Любой человек ведь ищет счастья, покоя, любви, успокоения. Но без Бога всё это невозможно. Помню, что шла в Свято-Духов кафедральный собор, но на моем пути был ремонт дороги, стояли заграждения. Работники показали мне, как их обойти, и я пошла. Обходила, обходила и попала в Свято-Петро-Павловский собор. И вот когда я зашла в храм, всё стало по-другому. Я поняла, чего мне так не хватало.

Стала ходить на службы, но при этом чувствовала неудовлетворение: ты пришел к Богу, взял, что тебе нужно, и ушел. А через полгода на праздник Крещения случайно попала к отцу Андрею Лемешонку на исповедь. Я сказала батюшке, что мне хотелось бы кому-то помогать. Он предложил приходить к ним в Сестричество в честь преподобномученицы Великой княгини Елисаветы. Я стала ходить вместе с сестрами в психоневрологический дом-интернат. С этого момента, я считаю, и начался мой сознательный путь в вере, когда ты уже что-то от себя отрываешь и отдаешь другим. Каждый ведь отдает то, что может. Денег у меня, бедного студента, не было. А время было. Я могла сидеть в общежитии и заниматься ерундой, а могла два раза в неделю съездить в интернат. Но себя отдавать очень трудно. Больным не нужны дежурные фразы, им нужна твоя душа. А ты не готов ее отдать, думаешь: «Это мое! Мне есть ее на кого тратить, я не хочу ее терять». А самое интересное, что когда ты ездишь к насельникам интерната, тебе кажется, что это ты им что-то даешь, а на самом деле это они тебе дают. Ты, молодой, здоровый, который может делать что хочешь и общаться с кем хочешь, приезжаешь к людям, закрытым в клетке, и при этом видишь, что они сохраняют оптимизм. Еще и тебя жалеют, успокаивают, любят! Я этому поражалась. Эти моменты до сих пор остались внутри меня.

«Бог знает обо мне больше, чем я»

— Когда заканчивала университет, у меня были метания. Меня позвал замуж один человек. При этом в тот момент многие из сестричества уходили в монастырь. Я же в монастырь в принципе никогда не собиралась. С подросткового возраста думала, что у меня будет большой дом, много детей. Но Бог что-то разбередил в моей душе, и это дало возможность задуматься о другом пути. Я спрашивала у батюшки совета, что мне делать, — замуж выходить или идти в монастырь. Он отвечал, что нужно решать самой.

Когда нас распределяли после университета, нужно было в течение одного-двух дней определиться с местом работы. Мы пришли с подругой на почту, чтобы позвонить в то место, куда я хотела попасть, узнать, есть ли такая возможность. Я находилась в нервном напряжении, разрывалась между решением о работе и замужестве. Хотелось за что-то ухватиться, лишь бы не согласиться с мыслью, что мне надо идти в монастырь. И вот я звоню и не могу дозвониться: то номер неверный, то сбой какой-то. А уже нужно подписывать документы, я нервничаю. И вот моя подруга, человек нецерковный, произносит такую фразу: «А ты благословение на эту работу взяла?» Она в жизни таких слов не произносила! В жизни! Я положила трубку. Мне сразу стало спокойно, пазл сложился, я поняла, что мне не нужно идти на эту работу и замуж выходить — тоже. Через мою подругу мне ответил Господь. Я собралась и поехала в монастырь. Метания закончились, осталось только расти вглубь.

Я по натуре человек очень резкий, жесткий, мне трудно подчиняться. Наверное, только монастырь мог удержать меня в рамках, чтобы от меня человек остался. Бог знает обо мне больше, чем я.

«Человек всё, что в нем есть, отдает колоколам»

— В христианской жизни очень важно отдавать. Если бы я не попала в сестричество, то, скорее всего, не удержалась бы в храме, а значит, и не пришла бы в монастырь. Если у тебя есть служение, ты чувствуешь ответственность перед теми, кто тебя ждет. И колокольный звон — это тоже служение. Ты переступаешь себя во всем. Я как-то была на колокольне в Глубоком. Там старый храм, каменная винтовая лестница без перил. Пока поднимешься, устанешь — уже преодоление себя. У нас лестница из 10 ступенек, вроде бы тут преодолевать нечего, но надо позвонить так, чтобы люди не впали в уныние. Иногда звонишь и кажется, что часы остановились, хотя у нас звон недолгий, перед службой 15 минут и крестный ход 15. Но когда холодно, эти 15 минут кажутся бесконечными. Каждый человек эгоистичен, ему легче принимать, чем отдавать. Это преодоление себя и есть признак того, что ты всего себя отдаешь делу.

Сейчас в некоторых храмах появляются «электронные звонари» — устройство, которое воспроизводит колокольный звон — это ужас. Да, конечно, человек ненадежен, он может заболеть, устать, а тут никто никогда не заболеет. Включил устройство, и звучит всегда идеальный красивый звон. Но я считаю, что живого человека никакой робот не заменит. Живой человек всё, что в нем есть, отдает колоколам.

Да, звонарь может прийти на колокольню слабым, унылым, злым. Но Бог ведь любит не только того человека, кто звонит, но и того, кто слушает. И пока звук до него дойдет, Бог этот звук преобразит. У меня было так, что я звонила и думала: «Господи, помилуй, ну что за ужас. Бедные люди!» А когда спускалась, мне говорили: «Ты так никогда не звонила! Это было удивительно!»

Теперь, когда мне нужно идти на колокольню, я спокойна. Понимаю, что Господь любую мою немощь покроет. Я Его только прошу, чтобы я смогла быть хорошим проводником. Не потому что у меня талант, и я сейчас мастер-класс покажу, а потому что звоню для людей. И хочу, чтобы у человека, который идет на службу при звоне колокола, внутри хотя бы потеплело.

Беседовала Ольга Демидюк

Фотографии автора

28.10.2020