История брата Андрея Акушевича
В 2000 году, когда монастырское подворье на Лысой Горе еще только зарождалось, одним из первых, кто захотел изменить свою жизнь и послужить Богу, был Андрей Акушевич, Зяблик, как все его сейчас называют. Условия жизни, которые были раньше и которые есть сейчас, очень отличаются. В далеком 2000-м братья жили в вагончиках. Вагончик Андрея был с дырой в крыше. Ночью приходилось несладко: чтобы как-то сохранить тепло, он подушкой закрывал дыру и так спал: подушка — вверху, а он — внизу.
Как и все, Андрей ошибался, падал, потом вставал, потом опять падал и вставал. Годы жизни на подворье очень изменили его. На Пасхальной седмице монахиня Иоанна ставила спектакль вместе с братьями. По ее задумке, в конце спектакля Зяблик должен был облачиться в подрясник. На что он сказал: «Матушка Иоанна, простите, в спектакле сыграю, но подрясник не одену. Я очень серьезно к этому отношусь и, пока не бросил курить, ни за что подрясник не одену, даже ради шутки. Да и разве можно с этим шутить?»
Андрей согласился поговорить и рассказать о себе и о своем прошлом.
***
Какие у Вас были детство, юность?
Родился я в Могилевской области, в деревне Капустино. Воспитывали меня дедушка и бабушка. Они сильно пили, пенсию пропивали, часто скандалили. После окончания шестого класса я переехал в Слуцк к матери и отчиму. Родной отец умер, когда я был маленьким, даже не помню его. С отчимом отношения с самого начала не сложились. Как говорят, характерами не сошлись. От него у матери двое моих младших братьев. Может, у меня ревность была, потому что всё внимание уделяли им. Чувствовалось очень сильно, что для них я чужой. К тому же отчим частенько в запои уходил по 2–3 недели. Если отчим начинал пить, то всю его работу в деревне, рядом со Слуцком, где жили его родители, делал я. А по вечерам, вместо встреч с друзьями, приходилось братишек в коляске нянчить.
В 16 лет, уже повзрослев, с отчимом пару драк учинил за то, что он братьями не занимался. И отчим поставил условие: или он с матерью разводится, или я уезжаю из дома. Я подумал, что если даже другой появится, — лучше не станет. Ушел из дома и на год уехал в Россию на заработки. Там всё нормально было. Скучал только по родине, по друзьям, в общем, долго не выдержал, вернулся. Приехал в Слуцк, посмотрел: никому нигде не нужен. А еще до этого, когда из дома уезжал, с отчимом разругался и выписался, не задумываясь о будущем. Естественно, без прописки на работу не брали.
Пошел по халтурам, начал выпивать. Выпивал-выпивал, потом перед глазами — темная стена. Допился до такой степени: с утра поднимаюсь, выпиваю стакан — и всё, уже ни работы, ничего не надо. Работал сначала «по малярке» на государственной стройке. Затем, куда ни устраивался, везде в руководство быстро попадал, без всякого образования, но водка всегда меня сбивала. Вечно запои были. В какой-то момент опомнился и подумал, что надо как-то выбираться, потому что так дальше не пойдет; если человек не может без стакана дня прожить — всё, жизнь потеряна.
В Слуцке обратился в больницу к наркологу, направление дали в Минск в Республиканскую клиническую психиатрическую больницу в наркологическое отделение. Приехал, думал, полечусь, закодируюсь, ведь надо как-то выбираться, потому что чувствую — погибаю. Рядом с этой больницей располагался Свято-Елисаветинский монастырь, и к нам приходили монашествующие сестры. С одной из них, матушкой Руфиной, однажды побеседовал, и она предложила поехать на подворье, попробовать избавиться от своих привычек.
Вы так и не закодировались?
Нет, я отказался от кодировки. Поехал на монастырское подворье. Поначалу тяжело очень было, особенно потому, что я никогда в жизни в храм не ходил. Даже в детстве родители не водили.
Вас крестили родители?
Некрещеный был до приезда на подворье. Здесь крестился спустя четыре месяца. Потихонечку книжки начал читать. На молитву тяжело было первое время ходить, срывался и, бывало, в запои впадал. Потом начал молиться, на службы ходить — и страсти отпускали. Было сильное желание избавиться от всех своих вредных привычек. Я агрессивный тогда был. Когда сюда приехал, то и дрался, и шумел, скандалил, матерился по-страшному. И вот попал в бригаду к косцам из четырех человек. Работа у них очень тяжелая, и они матом не ругались. Мне это подошло. Когда к ним пришел в бригаду, они мне о моем мате ничего не говорили, просто посмотрят на меня с презрением, и всё. Я стал задумываться. Когда вокруг тебя никто вообще слова плохого не скажет, только ты один, то такой стыд одолевает! Они молчали даже специально, как я потом понял, сговорились. От мата мне пришлось избавиться. И в последующем я старался выбирать бригады, в которых люди стремятся к чему-то хорошему. А работа — мне было всё равно какая, потому что я к любой привык.
Уходили, наверное, с подворья?
Да, было, уходил. Потому что — молодой — перспективы во всем искал, а здесь поначалу казалось, что ее нет. Когда я приехал, здесь один коровник разбуренный стоял, и больше ничего. Тогда многие из-за этого ушли. И я уехал пробовать себя в Минске, дворником на Комаровском рынке работал. Через некоторое время почувствовал, что опять меня начинают страсти обуревать. И я понял, что зря рассчитывал на свои силы. Работал где-то полгода, по весне решил вернуться, пока не поздно, потому что опять выпивать начал. Слава Богу, запоев страшных не было, как раньше.
Молитвы и службы очень сильно меня укрепили. Я понял одно: если у тебя была какая-то страсть — не стоит опять начинать, даже чуть-чуть. Я пробовал только на праздники по 100–200 граммов выпивать — и ничего. Сейчас я знаю, что не войду в запой, но не хочу: мало ли, подстрахуюсь, а вдруг потом опять может понести, кто его знает, потому что это даже от твоего состояния не зависит. Приходят моменты, когда незаметно собирается у тебя внутри гнев, раздражение. И просто-напросто ни с чем не считаешься. Не хочется общаться ни с близкими, ни с теми людьми, которые старались годы, чтобы тебя вытянуть. Стакан всё перекрывает: у человека куда-то всё хорошее исчезает. Думаешь только о стакане. Страшная вещь…
Сейчас Вы живете на подворье, потому что негде жить, либо здесь чувствуете душевное спокойствие, равновесие?
Если честно, 50 на 50. Без подворья я уже не проживу. В принципе, работу найти можно, даже без документов и прописки, где-нибудь да и возьмут. Таких возможностей хватает. Но я всегда задаю себе вопрос: а смогу ли?
Вы думаете, что станете на ноги и попробуете вернуться в мир, женитесь, заведете детей? Строите планы на будущее?
Я, можно сказать, и не определился еще. Хотелось бы семью, но только здесь создать. Я уже в мир уходил, не хочу больше. Если получится здесь семья — хорошо. Если не получится — значит, не дает мне этого Господь. Потому что с девушками, которые мне попадались, я бы точно не сжился. Одна девушка наркоманкой была, и об этом я узнал перед тем, как мы должны были расписываться. Хорошо, что вообще узнал.
Братья на подворье называют Вас Зябликом. Не обижаетесь?
Поначалу обидно было. А назвали так, потому что, когда только приехал на подворье, я был худой и вредный очень. Постоянно к братьям придирался, и такое у меня было несмирение ко всему, скандалил со всеми подряд, постоянно кричал так, что горло хрипло. Сейчас изменился. Но фамилию уже бесполезно кому-то говорить, всё равно не запомнят.
Чем занимаетесь в свободное время?
Спектакли готовим, театральные сценки к праздникам. Некоторые телевизор смотрят. Стол теннисный есть, и библиотеку открывают, где я буду заведовать. У меня дома компьютер, который я не так давно купил. По вечерам читаю литературу по садоводству.
Какую последнюю книгу прочли?
Я лучше скажу, какая мне запомнилась, — «Добротолюбие» в пяти томах. Так или иначе, мне приходится в библиотеке много читать для того, чтобы братьям помогать книги выбирать.
Матушки, отец Андрей не строго к Вам относятся?
Я понимаю, как монахиням тяжело: основная масса ведь обманывает. Если бы я на их место встал, думаю, повыгонял бы всех, человек пять оставил, не больше. Думаешь, как матушки всё это терпят: один матерится, другой — сачкует, не выполняет свою работу. Прощать очень тяжело. А когда человек уходит, то и грязью обольет тебя. Потом попьет неделю, месяц и приезжает назад на подворье: «Простите, возьмите меня опять». Некоторые, бывает, десятки раз так делают. Приходится этого человека брать, а он еще и обижается: почему ему так мало внимания уделяют? Подумал бы, что за такие проступки с ним вообще разговаривать не следовало бы.
Признайтесь честно, что положительного, а что отрицательного на подворье? Что Вас волнует? Что бы Вы хотели изменить, выбросить из жизни подворья?
Братья приходят, в основном, чтобы пережить зиму. А к человеку привыкаешь, даже проработав с ним 3–4 месяца. Но у него тоже есть какие-то страсти, наркотики или алкоголь, и он уходит. Я потом видел некоторых: как они бедствуют, бомжуют. Так жалко становится людей! Не задумываются они: вроде и специалисты хорошие. Когда не пьют — нормальные люди… Хотелось бы, конечно, чтобы у нас был хороший крепкий коллектив.
Спаси Бог за беседу, брат Андрей.
03.09.2018
