«Мои "Алые паруса" здесь» (часть 2)

«Нужно любить братов»

— Тихо, спокойно? Не скажите, по-разному бывает, — улыбается монахиня Ермиония (Застенская), отвечая на мой вопрос об атмосфере подворья. — Но всё равно здесь очень хорошо. Главное — любить братов, а всё остальное прикладывается.

— Сложно их иногда любить?

— Ну… да. Если честно, то да.

— А как их полюбить?

— Нужно просто жалеть, у людей же по-разному жизнь складывается. Иногда начинаешь учить, а тебе говорят: «Что вы от нас хотите? Нас никто никогда не любил». И такая защитная реакция у них осталась на всю жизнь: чуть что — сразу шипы…

«Подворье не отпускает просто так»

Брат Александр вырезает из пожертвованной одежды фурнитуру: молнии, кнопки. Когда братьям нужно будет, скажем, вставить молнию, он сможет помочь. Вообще, он здесь как палочка-выручалочка: что-то вшить, подложить — к нему.

— Здесь, на подворье, ваша боль хоть немного притупилась? — спрашиваю я, продолжая начатый разговор.

— Да. Мне помогло одно выражение: «Люди живут до тех пор, пока их помнят». Да, это горько, но, значит, так надо было. Так распорядился Господь, Господу надо было, чтобы я к Нему пришел. Это мое личное мнение. Это я понимаю на духовном уровне, словами тут не утешишь, только Господь может.

Я люблю работать с животными. И видите, как сложилось: утром со свинарника ушли братья, а в обед приехал я и попал на их место. Мог бы приехать через три дня, а мог бы вообще не приехать... Мне было комфортно со свинками.

Мой дедушка в свое время говорил: «Внук, что бы ты ни делал, делай так, чтобы тебе не было стыдно за твою работу». Вообще, любую работу надо выполнять честно. Да, она может тебе не нравиться. Но, будем по-монастырски говорить, если тебя ставят на это послушание, значит, будь добр, делай так, чтобы тебе не было стыдно за свою работу. А если плюс к этому работа тебе нравится, значит, уже Господь так управил. 

Когда стало развиваться хозяйство, монахиня Марфа (Гуськова) взяла на ферму ветврача и сказала, что он будет здесь заведующим. Тут сыграла моя гордыня, ведь раньше по свинарнику главным был я, это была моя «епархия». Надо было смириться с этим, но человек — такое эгоистичное животное, не то слово! Когда ты делаешь всё с нуля, а тебе предлагают это отдать, надо очень смиряться, чтобы согласиться. Мы сильно поругались. Я психанул, уехал, год-полтора поработал в керамической мастерской на Цне. Но все-таки подворье не отпускает просто так. Чувствовалось, что чего-то не хватает. Не в бытовом плане. Вот чего-то не хватает, и всё. И нельзя этому найти замену. Душевного покоя не было. А что обычно делают мужики, когда у них нет покоя? Правильно, пьют. И всё, звоню матушке Марфе, говорю: «Мать, забирай меня». Она: «О-о, напился. Выгнали?» — «Нет, не выгнали, но напился». Она сказала, что приедет.

Я понял, что с этими вещами нужно быть очень осторожным. Как бы ты ни контролировал себя, срыв может произойти и через 5, и через 10 лет трезвости. Я вот не пил 4 года, но это не стало гарантией, что это не повторится. Вообще, нельзя дать гарантию на что-то. Только японцы могут дать гарантию на бытовую технику, а человек — это не техника, когда смазал, подкрутил и опять начинает работать. Всё зависит от общения, от окружения. На подворье все одинаковые, все прошли одну школу. И от страстей здесь оторваться легче. Когда общаешься с такими же, как ты, это дает силы, поддерживает.

«Первый спектакль был про Иванушку-дурачка»

— Я вернулся. У монахини Ермионии в швейной мастерской работал мой друг, он предложил мне поговорить с матушкой о переходе к ним. Я ответил, что не умею шить, а он сказал: «Научим». И взяли, научили.

Еще мне хотелось вернуться, потому что мы с монахиней Иоанной (Орловой) начали ставить на подворье первые спектакли. Как-то она приехала и говорит: «Хорошо бы для братьев поставить какой-то спектакль». Я поддержал идею. Как-то быстро образовался круг единомышленников, начались репетиции. Матушка Иоанна написала сценарий. Первый спектакль был про Иванушку-дурачка, это было связано с подворской жизнью. Я был и режиссером, и сам играл. Потом мы стали делать капустники к каждому празднику. 

Да, наши первые спектакли были полудетские, но их до сих пор помнят. Сейчас спектакли снимают на видео, а тогда ничего не снимали. Это было только для братьев, мы хотели их занять. Было весело.

— А как вам работалось с братьями в качестве режиссера? Тяжелее, чем с профессиональными актерами?

— Нет. Главное, что им это нравилось. Ну и что, что они не занимались раньше? Мы после послушаний собирались в восемь вечера и расходились в два-три ночи. 

— Это меняло братьев?

— Во-первых, братья стали более сплоченными, общая работа всегда сплачивает. Во-вторых, у них появилось какое-то увлечение — не просто сидеть в курилке и жаловаться, что «я такой бедный и несчастный», а что-то делать. На жалобы у нас не было времени. Когда я пришел на подворье, нас было 40 человек, а летом, бывало, и 30 человек оставалось. И мы еще умудрялись что-то делать.

После того как я ушел из театра, мне всегда было больно вспоминать ту жизнь, я чувствовал, что не реализовал себя в этой сфере до конца. И сейчас мне хотелось бы больше этим заниматься. 

— А какая ваша любимая сказка?

— «Морозко». И «Золушка» с Раневской. Я всю жизнь хотел в «Золушке» сыграть мачеху, а в «Морозко» — Марфушеньку-душеньку. 

— А почему вы не хотели сыграть положительных героев?

— Ни один актер не хочет играть положительных ролей. В этой роли актеру нельзя раскрыться, ты весь положительный, у тебя одни плюсы, что ты будешь раскрывать? У меня был к отрицательным ролям профессиональный интерес.

— Про что для вас сказка «Морозко»?

— У нас вообще нет плохих сказок, они не несут в себе агрессию. У нас даже Баба-яга смешная. Дети всё примеряют на себя, и героев сказок — тоже. Если ребенок после этой сказки скажет, что не хочет быть таким, как Марфушенька-душенька, не хочет лежать на кровати, чтобы ему давали петушок, а хочет маме посуду помочь помыть или пол подмести, значит, сказка сработала.

— Как вы думаете, Дед Мороз в этой сказке — это прообраз Бога?

— Вообще, Дед Мороз — это языческий фольклор. Проводить аналогию я бы не стал. Не надо во всё вмешивать веру. Мы как-то хотели на подворье ставить спектакль «Алые паруса» и на собрании обсуждали, что алые паруса — это прообраз Воскресения Христа. 

Есть отличная повесть о вере в мечту. Я считаю, как только мы начинаем мудрить, искусственно подводить что-то под религиозные мотивы, ничего не получится. Сама повесть уже толкает человека к вере, говорит о том, что ты должен мечтать и, главное, — верить, что рано или поздно твоя мечта сбудется. 

— А о чем вы мечтаете сейчас? Где ваши алые паруса?

— О, это вопрос интересный. Наверное, уже здесь. Сюда приплыли, с автобусом № 18. Я знаю, для чего я здесь. И знаю, что мне надо делать. Во-первых, меня сюда привел Господь, а, если так, значит, Он для чего-то это сделал. Не просто так Он нас водит. Во-вторых, я здесь живу. Это мой дом. В 60 лет искать другой дом — это уже странно. Да и, наверное, уже не хочется никуда. Мне будет очень тяжело жить в миру после подворья. Даже не в бытовом плане, а в духовном.

— А что больше всего не хочется терять из того, что здесь есть?

— Благодать. 

— Вы ее здесь чувствуете?

— Конечно.

— А как ее можно описать?

— Ну как описать, что такое радость? Как объяснить, что такое солнце?

— А до того, как попали на подворье, вы ее не чувствовали?

— Мы в миру за благодать часто принимаем мнимую благодать. Господь вас сюда привел. Вам Господь здесь дал выбор: вот тебе храм, вот тебе дорога на Жуковку. Он же никого цепью не держит. Да, Он тебя привел сюда за руку, потому что ты уже не мог идти, у тебя уже был край. А здесь ты уже сам выбираешь. Если ты выбираешь храм, Господь тебе будет давать благодать — редко, так, как мы заслуживаем. Мы же не можем всю жизнь ходить в благодати. А если мы выбираем другое, значит, взамен получаем только мнимую благодать. Вот мы ушли, устроились где-то, какие-то деньги появились. Мы получаем самоудовлетворение и нам кажется, что мы самые лучшие: «Ой, какая благодать!» 

А настоящая благодать — другая. Бывает, что лень на молитву идти, вот не хочется, и бывает, что не идешь, а бывает, что принуждаешь себя идти. Вот когда ты себя принуждаешь, выйдя из храма после литургии, хоть на секундочку, но благодать почувствуешь. Господь тебе ее дает за то, что ты усилие сделал.

— Вы сказали, что знаете, зачем Господь вас сюда привел и что вы должны делать. Это что?

— Сейчас это послушание в швейной мастерской. Спектакли — это хобби, это отдушина, что ли, потому что, когда люди постоянно «варятся» в одном котле, возникают раздражения и конфликты. А спектакли помогают вырваться из этого круга. 

Я хочу, чтобы наше подворье жило, чтобы жила наша мастерская, я хочу работать для того, чтобы подворью принести хоть какую-то пользу, понимаете? 

 «У них у всех золотые руки»

— Да, на самом деле наши матрасы очень хорошие, — говорит матушка Ермиония, возвращаясь к теме послушания. — Вот у меня позвоночник больной, и мне как братья сшили матрас, я стала отдыхать.

Раньше в мастерской братья шили, я только кроила, но сейчас приходится и шить. А еще братья здесь вручную делали изделия из кожи (показывает кожаную сумку ручной работы). Каждую дырочку надо было пробить специальным приспособлением… Жалко, что это дело загинуло, сейчас уже поуходили братья, которые здесь трудились.

— Наверное, не пришли еще ваши…

— Я всегда молюсь: пусть придет человек, который услышит слово Божье, и оно его коснется. На всё Промысл Божий. Вот как с кожей: нам ее пожертвовали, она у нас лежала несколько лет, а потом братья увидели, и им захотелось что-то сделать. Они готовы были бросить шить и заниматься только кожей — сами разрабатывали дизайн, придумывали, в интернете смотрели…

— Получается, что братья даже не всегда знают, что умеют делать?

— Знаете, мое наблюдение, что у них у всех золотые руки. У всех без исключения. Тут все с руками, талантливые. Только одни прячут свои таланты, другие, наоборот, стараются что-то делать. Если бы они избавились от своих пристрастий — наркотиков, алкоголя, — цены бы им не было. Они неплохие ребята, их жизнь побила, поэтому они всё время в защитной позе живут. Я их жалею... Кто знает, в каком ты окажешься положении? Вдруг ты завтра окажешься на их месте?

— Многие, особенно нецерковные, говорят, что они просто слабые люди…

— Нет, жизнь по-всякому складывается, по-разному. Когда началась перестройка и всё рушилось, многие теряли работу, разрушались семьи, почва уходила из-под ног, люди не могли это понести, запивали…

— Вам видно, что в судьбах братьев действует Господь?

— Так и есть, но не все братья сразу это понимают. Они не могут смириться с тем, что что-то в миру потеряли, и им всё равно хочется туда вернуться. Хоть мир их уже выкинул, даже если они с золотыми руками, с мозгами…

Бывает, что они возвращаются в мир, семьи создают, но всё равно стараются при монастыре трудиться. Без Бога уже никак. Человек, который пожил в этой среде, уже не может жить в миру, здесь по-другому принципу люди живут. Если братья это понимают, то остаются… Даже если здесь хотя бы один человек спасется, ради этого стоило создаваться подворью.

Беседовала Ольга Демидюк

Фотографии Ксении Волковой

«Мои "Алые паруса" здесь» (часть 1)>>

10.11.2021