Два с половиной года назад у нас появился третий приемный ребенок, девочка. А кажется, будто только вчера я слышала радостно-удивленные возгласы друзей и знакомых, когда впервые пришла в храм с малышкой: «Как вы решились?!» «А, подумали, что хуже, чем есть, уже не будет!» — отшучивалась я.
В этой шутке и правда есть «доля шутки», но основные причины решимости, конечно, другие. Старшие дети уже подросли, декретный отпуск давно закончился, после некоторых скитаний нашелся для мальчиков детский сад — православная группа, где их приняли с большим терпением и любовью. Я снова трудилась в иконописной мастерской. И как-то мы с о. Сергием почувствовали, что вроде как высвободились силы и время, что в наследство от старших детей остались знания и контакты специалистов по развитию детей, и хочется еще одному ребенку помочь.
Также, когда мы разменивали жилье на более просторное, мы пересмотрели все квартиры в окрестностях нашего монастыря, рассматривали самые старые дома, самые дешевые варианты, но мои родители, которые обещали помочь с разменом, один за другим все варианты отвергали и отказывали в помощи. Я отчаялась, было очень тяжело. Кажется — ну что там теснота? Действительно, в этом же доме, точно в такой же однокомнатной квартире жили наши друзья с четырьмя детьми! И лишь когда у них родился пятый, они переехали в более просторное жилище. Но, думаю, просто дети детям рознь. Помню, как гуляла на улице с мальчиками в любое время года, в любую погоду по многу часов два раза в день. Когда уже необходимость в этом отпала, как-то спросила у одной мамы во дворе — сколько часов в день они гуляют и, узнав, что около шести, была поражена, а мама (у нее тоже было два мальчика с маленькой разницей в возрасте) ответила: «Если б мне с ними было дома хорошо, я бы так не делала!» «Родная душа!» — подумала я. А тогда, когда дети были маленькие и не ходили еще в сад, даже в проливной дождь мы выходили из дома и шли куда-нибудь, на автобус, например — такой был аттракцион, чтобы не мокнуть на улице — катание на автобусе, или на метро. Почему не шли в садик или просто хотя бы под крышу какого-нибудь торгово-развлекательного центра? Только родители приемных детей, находящихся в периоде адаптации, меня поймут…
Однажды, почти из праздного любопытства, я решила посмотреть дорогую квартиру в новом доме, прямо напротив нашего старого. Когда я увидела новое просторное жилище, особенно 14-метровую кухню, то просто влюбилась в нее и сказала: «Господи, если эта квартира станет нашей, мы возьмем еще одного ребенка точно!» Ну, и чудо произошло! В праздник Покрова Пресвятой Богородицы (а также в День матери по светскому календарю) квартира стала нашей. Надо было исполнять свое обещание!
В монастыре хранились частички мощей святых праведных Иоакима и Анны. Было решено написать их икону для Елисаветинского храма. Так как большинство икон на стенах этого храма давно писала я, решили продолжить традицию и поручили мне эту работу. Иоакиму и Анне часто молятся о даровании чада, и мне хотелось отразить именно эту тему — радости святых родителей о дарованной им Деве Марии. Я выбрала образ «Ласкание Пресвятой Богородицы». Мы как раз начали собирать документы на усыновление, и в процессе работы над иконой я молилась святым, чтобы послали нам девочку «по силам».
Помню, когда мы усыновляли первых детей, самым мучительным периодом для меня были пару месяцев непосредственно перед тем, как дети оказались дома — период выбора ребенка и принятия окончательного решения, что именно он окажется с нами навсегда. Эта неизвестность, подвешенное состояние, страх этого неизвестного настолько давили на сердце, что я даже купила себе успокоительное. Потом уже мне в голову пришло сравнение, что это состояние чем-то напоминает страх окунания в морозную крещенскую купель. Так как я окуналась несколько лет подряд, то проследила закономерность: весь страх — он ДО окунания, ВО ВРЕМЯ окунания — ты просто ничего не соображаешь, а ПОСЛЕ — ощущаешь чистейшие восторг и радость, оттого что смог, преодолел себя, что получилось, наверное, от перепада температур какие-то гормоны радости в мозгу вырабатываются, ну и, несомненно, Божья благодать утешает — ты ж ради Бога, ради помощи в борьбе с грехом на это идешь! Таким образом через пару лет окунания, чтоб легче это все переживать, я выработала тактику — вплоть до самого окунания не думать о нем, просто отключать мысли и все! Обманываю себя, что купальник и полотенце беру просто так, на самом деле еду посмотреть, как другие окунаются.
Вот и со второй подготовкой к усыновлению так поступила — говорила себе, что просто соберем документы, что это ни к чему не обязывает. Решила, что вначале допишу икону (такие большие иконы я пишу медленно, в течение нескольких месяцев), и тогда уже буду думать о выборе ребенка.
Само это понятие «выбор ребенка» считается неэтичным, ты же не в магазин приходишь. Тем не менее в каком-то смысле я действительно выбирала. Я взвешивала свои силы, ресурсы и искала ребенка «полегче». Я понимала, что на помощь о. Сергия не особо приходится рассчитывать, т.к. его почти не бывает дома, бабушки у нас в других городах и не имеют возможности помогать, первые дети непростые, старший должен был идти в первый класс — тоже переломный момент для семьи, к тому же характер у меня самой очень неуравновешенный. В общем, рисков много. Но, несмотря на все это, непреодолимое желание взять еще ребенка возникло и не проходило, причем на этот раз не только у меня, но и у о. Сергия.
За время посещения со старшими детьми разных коррекционных занятий я много видела тяжелых детей, в каком-то смысле стала понимать специалистов, которые уже с первого взгляда, даже не слушая объяснения родителей, могут сделать выводы о проблемах ребенка. Мне хотелось найти более-менее неврологически здоровую девочку. Я понимаю, что в детских домах чаще всего оказываются неблагополучные уже не в первом поколении дети. Об этом меня предупреждали «благожелатели». Это общеизвестно, что дети «профессоров и балерин, погибших в аварии» в детские дома не попадают. Тем более девочки, от них реже отказываются, также их охотнее удочеряют, поэтому в базе данных девочек почти нет.
У меня было несколько критериев, которые были для меня важны. Во-первых, я не рассматривала усыновление из приемной семьи или детского дома семейного типа, потому что у меня много знакомых, которые работают в этой системе, и я вижу, что они относятся к детям как к родным, и мне непонятно, почему в Центре усыновления предлагают кандидатам этих детей, когда еще полно детских домов и домов ребенка. Назвать приемное родительство «работой» у меня язык не поворачивается, потому что — где видана такая круглосуточная работа без выходных и с такой самоотдачей, часто совсем без всякой поддержки, а только с жестким контролем со стороны вышестоящих органов? Конечно, всей полноты истины насчет усыновления из приемных семей я не знаю, просто это был мой взгляд.
Также было несколько моментов касаемо неврологического здоровья, которые я для себя интуитивно открыла из опыта общения с другими усыновителями и которые, как мне думалось, помогут облегчить мне жизнь. Специалисты меня предупреждали, что по маленькому ребенку до года (а мы хотели именно такой возраст) часто непонятно — каким будет его характер, развитие, что многие диагнозы до года, а то и до трех не ставятся вообще. Вначале у меня была идея искать ребенка, который еще не прошел детдомовскую систему, в больнице или приюте, но с этим не сложилось. Становиться на какую-то будто бы существующую очередь за маленькими детьми — тоже не хотелось, ждать непонятно чего, документы же имеют срок годности.
И я выбрала совершенно обычный законный путь — искать малышку в официальной компьютерной базе dadomu.by, но коридор поиска расширить за счет формы устройства ребенка в семью. В базе сирот есть много детей, которых кровные родители воспитывать не могут и которые одновременно не подлежат усыновлению, а могут находиться только под опекой или в приемной семье. От усыновления это отличается тем, что у ребенка остается его прежняя фамилия, он имеет официальные детско-родительские отношения с опекуном только до 18 лет, а дальше по документам они совершенно чужие друг другу люди, не может быть никакой тайны усыновления, также кровным родителям и другим родственникам ребенка разрешено знать, где он находится, и иметь общение с ним. Меня ничего из вышеперечисленного не пугало. А обычно усыновителей это отпугивает, и в базе данных белорусских детей-сирот было много девочек до 3-х лет именно с такой формой устройства.
В чем причина такого юридического положения? Чаще всего в том, что мать имеет какое-то заболевание, по причине которого не может (или считается, что не может) воспитывать детей, но в то же время по закону не может быть и лишена родительских прав. Или если мать находится в заключении. Так как подробную информацию о ребенке можно получить только с разрешения местных органов опеки, я выписала из базы имена девочек, в основном они находились в Витебском доме ребенка, и поехала в Витебский исполком в органы опеки со всем пакетом документов (мы изначально собрали два пакета — и на опеку, и на усыновление, т.к. не знали — какого ребенка возьмем). Когда подходила к исполкому, именно в этот момент, я увидела приближающегося мне навстречу человека в подряснике, это был священник, я поспешила к нему за благословением. Он понял, что я не местная, и ласково расспросил меня — откуда я и зачем в их краях? Я рассказала, что ищем ребенка для усыновления. Священник со словами, полными одобрения и уважения к нашему решению, меня благословил.
Кажется — чего тут необычного? Но от нескольких верующих людей слышала впоследствии, как, спрашивая совета по поводу возможного усыновления, они встречали со стороны священников, старцев негативное отношение к этому шагу, к приемным детям. Конечно, это отношение не просто так возникает, а на основе тяжелых исповедей состоявшихся приемных родителей, я так понимаю. Наверное, на усыновление, как и на монашество, к примеру, надо решаться, только если не представляешь себе жизни по-другому. Хотя сомнения и страх перед этим шагом — тоже не показатель, что его не нужно делать!
Как-то с о. Сергием был у нас разговор о воле Божией насчет нашего усыновления, о том, что, может, это все-таки была ошибка с нашей стороны. Потому что наш батюшка, духовник сестричества о. Андрей Лемешонок, первоначально тоже без особого энтузиазма отнесся к моей идее первого усыновления. И, глядя на мою настойчивость и неотступность, только повторял: «Ну, как муж скажет!..» Во время разговора с о. Сергием о воле Божией смущение было в том, что не видно каких-то плодов хороших ни в детях, ни во мне. Отче сказал тогда, что воля Божия — это не что-то неизменное и статичное, а, скорее, динамичное, как навигатор — даже если ты делаешь неправильный поворот, Бог тут же перестраивает маршрут, и другим, пусть более длинным и неудобным путем, но все же ведет тебя ко спасению.
Впоследствии, когда разные сомнения все же терзали душу, я вспоминала ту встречу со священником как укрепление на выбранном пути.
В исполкоме с моим списком приняли меня сурово, сказали, что я не в магазин приехала, что дадут направление на знакомство лишь с двумя детьми, и выбрали сами, с какими. Задолго до поездки, когда я изучала базу, показывала подругам фото девочек-сирот, советовалась — как тут выбирать? Одна из них указала мне на улыбающуюся годовалую малышку, сфотографированную в доме ребенка на фоне иконы Богоматери. Вот на нее, а также на другую девочку постарше, и выдали мне направление в опеке. Тут же я поехала знакомиться с детьми. Когда переступила порог дома ребенка, внутри все сжалось от ужаса, какой-то ком к горлу подкатил, просто до тошноты. Да, у подобных заведений особая атмосфера. Но я же была привычна к ней по сестрическому послушанию в новинковских интернатах для детей и для взрослых, по реанимации во второй городской больнице — ко всему привыкаешь! А тут ужас подступил именно от осознания, что ты не на час-другой пришел сюда кого-то утешить, а уйдешь отсюда с кем-то неизвестным НАВСЕГДА!
Слава Богу, что соцработники дома ребенка встретили меня с большим теплом и с искренним желанием помочь мне. Если бы не они, не знаю, как бы все у нас сложилось. Потому что директор дома ребенка, увидев у меня направления на двух девочек под опеку, прямым текстом сказала мне, что ни одну из них не отдаст, что я не первая, кто приехал с ними знакомиться, и все кандидаты уезжали со слезами. Для меня неожиданным было такое отношение. Во время первого усыновления в Борисовском доме ребенка директор нас встречала очень доброжелательно. Но каким-то чудом я не смутилась, вела себя спокойно и уверенно и на явную провокацию не ответила ни возмущением и раздражением, ни расстройством и огорчением. Потом уже на одном из усыновительских форумов прочла такое наставление: «Если на пути к усыновлению в органах опеки вас встретят сурово, то можете считать это проверкой на адекватность. Если вы будете вежливы, дружелюбны, настойчивы и уверены в своем желании и правах — у вас все получится!» Так впоследствии и оказалось…
Вначале мне прочитали социальную историю детей, на которых были направления, я узнала, кто их родные, по какой причине дети попали в дом ребенка. Также невролог почитала медицинские карты девочек, снабдив их такими жуткими эпитетами и пророчествами в адрес детей, что ничего хорошего из них не выйдет и т.д., и т.п., такими страшными характеристиками их кровных родственников, звучали дословно такие прилагательные, как «вонючие, антисоциальные». Мне почему-то смешно было это все слушать. Чем-то напоминало театр абсурда. Явно просматривалась цель — напугать и побыстрее выдворить меня. Помню, как подруга, когда приехала знакомиться с девочкой, которую впоследствии удочерила, рассказывала, что на ее вопросы про историю, развитие ребенка директор детского дома вместо ответа протянула ей листок с расписанием маршруток обратно на Минск и прямым текстом сказала: «Девушка, вот что вам нужно!»
Бесспорно, сироты — это непростая категория детей, и совсем пренебрегать предостережениями, рекомендациями невролога не стоит. Но все-таки хотелось тогда, чтобы разговор шел в более доброжелательном ключе, в интересах ребенка. Я как-то больше тогда доверилась рекомендациям соцработников и нянечек, которые видели ребенка каждый день.
Тут же произошла быстрая, мимолетная встреча с детьми почти на проходе в холле под взглядами десятков глаз. У меня было смятение, так как всех детей жалко. Было желание забрать обеих малышек, но это было уж совсем нереалистично, учитывая наши обстоятельства. С младшей девочкой, как мне показалось, должно было быть легче. Я уехала в тяжелых раздумьях, а на следующее утро мне позвонила соцработник и сказала, что после моего отъезда звонила кандидат с готовыми документами, которые собрала только ради этой маленькой девочки, на которую мы днем раньше взяли направление, что кандидат эта плачет, что так опоздала на один день. Соцработник просила нас быстрее определиться. Я растерялась еще больше — мне было не принципиально, какую девочку забирать, готова была уступить этой кандидатке, с другой стороны — а что, если эта кандидатка уедет со слезами от отношения директора, как все предыдущие, и ребенок так и останется в детском доме? Позвонила опытной приемной маме, чтобы узнать — как быть в такой ситуации? Та ответила мне: «Усыновление совершается на небесах!» — посоветовала не метаться, спокойно делать, что наметили, и Бог устроит, как лучше для всех — и для нас, и для той кандидатки, и для малышек.
Чтобы принять окончательное решение, поехали в дом ребенка с о. Сергием. Его беспокоило отсутствие статуса у девочек, невозможность усыновления, возможность у кровных родственников знать о местонахождении ребенка. Ему представлялось, как антисоциальные личности будут ночью ломиться к нам в двери, чтобы забрать ребенка. Он хотел становиться в очередь на ожидание маленькой девочки со статусом на усыновление. Но когда нам вынесли младшую из девочек, и она так лучезарно заулыбалась, все наши страхи и сомнения враз рухнули. Я говорю: «Зачем нам ждать еще кого-то?» И мы приняли решение ее забрать.
Продолжение следует…
23.04.2020
История усыновления. Продолжение (ч. 1)>>
