Для меня история нашей семьи началась еще до самого знакомства с о. Сергием. Помню, когда я сдавала вступительные экзамены в художественное училище, приснился мне сон: ночь, звездное небо, и вдруг одна яркая звезда срывается, и пока она летит,
я загадываю свое самое заветное желание — чтобы мне встретить длинноволосого, который бы меня полюбил и которого полюбила бы я. На последних словах звезда уже погасла. Этот сон поразил меня, и утром я его записала. «Длинноволосые» — так мы с подругой почтительно называли хиппи. Они казались нам лучшими на свете людьми, и нам хотелось с ними подружиться. В Слуцке у нас таких не находилось, а в Минске длинноволосые запросто ходили по улицам. Так еще получилось, что за всю мою долгую 17-летнюю жизнь ни один человек не ответил взаимностью на мои чувства. Подругам признавались в любви, дарили им розы и шоколадки, а меня все это обходило стороной, и я в отчаянии думала, что до самой смерти так и не встречу свою половинку. В училище я поступила самым настоящим чудом: мне не хватало баллов, и за меня почему-то решил заступиться кто-то из учителей. В списке поступивших я была самой последней. Помню линейку 1 сентября около парадного входа в училище. Завуч ругается, призывает всех усерднее учиться и говорит, что на всем 4-м курсе лишь один-единственный отличник — Нежборт Сергей. Мол, непорядок, что так мало отличников. «Небось подлиза какой-нибудь», — подумала я, и мне представился стриженый очкарик в аккуратном костюмчике. Кто бы мог подумать, что через 4 года я буду носить эту так запомнившуюся мне фамилию…
Интересно, что впервые заметили друг друга мы с о. Сергием в один и тот же момент. Около кинотеатра «Октябрь», рядом с которым было наше училище, той осенью лежали огромные кучи золотых листьев. Мы с подругой от переполнявшей нас радости бросали друг в друга охапки золота. Вдруг я увидела, как по ступенькам перехода поднимается мрачный человек, весь в черном, а у меня в руках была охапка листьев. Захотелось осыпать его, чтобы он хоть немного повеселел, но постеснялась — мы ведь были не знакомы.
Во время посвящения в первокурсники в училище было устроено неформальное представление, которое завершилось концертом местной училищно-академической группы. Во время этого концерта мы и познакомились с о. Сергием. Был он на вид классическим длинноволосым — в потертых джинсах, весь в фенечках. Спустя какое-то время я догадалась, что он и есть тот самый отличник. Был о. Сергий каким-то примерным человеком: добрым, спокойным, не пил, не курил, не играл ни в какой рок-группе, и мне, по моей дурости, именно поэтому не понравился. Но о. Сергий неожиданно для самого себя (как признался потом) решил проявить инициативу — пригласил меня на прогулку. Мы бродили по развалинам тогда еще не отреставрированной части Троицкого предместья, а когда проходили мимо кафедрального собора, я, увидев около него толпу людей, небрежно спросила: «Чего это они тут все собрались?» О. Сергий ответил, что сегодня канун праздника Казанской иконы Божией Матери и родительской субботы. «Откуда ты все это знаешь?» — удивилась я. «У меня есть православный календарь, в котором написаны все праздники», — отвечал о. Сергий. «И ты во все это веришь?!» — презрительно воскликнула я. О. Сергий не нашелся, что мне ответить. Больше на эту тему мы с ним не разговаривали.
Во всем остальном взгляды на жизнь были у нас схожи: мы слушали одну и ту же музыку, нам нравились одни и те же художники, писатели, и даже цвета нам нравились одни и те же. Мы стали много времени проводить вместе, могли часами разговаривать или просто молчать, вместе прогуливали уроки. Вместе мы путешествовали автостопом, ночевали в заброшенных домах или других непредвиденных местах. Тогда меня поражала чистота о. Сергия, его благоговейное ко мне отношение. Еще меня удивляло то, что он никогда ни про кого не говорил плохо, никого не осуждал. Помню, как одна четверокурсница сказала мне об о. Сергии, что он хороший человек, но упомянула как о недостатке, что он верующий. А потом добавила: «За что я его уважаю, так это за то, что он, в отличие от большинства верующих, никому не пытается навязать свои взгляды».
Так было и со мной. У нас в училище мои друзья при помощи курения «травки» пытались проникнуть в «духовный мир», найти новый простор для творчества, воплощая пережитое в своих работах. Я спросила у о. Сергия, как он на это смотрит. Он тогда ответил, что это слишком простой способ познания духовного мира, есть другой путь — более трудный, но и более надежный: он имел в виду религию. Эти его слова удержали меня от греховного шага.
Помню, как удивился Сергей, зная мое отношение к церкви, когда однажды от меня услышал: «Поздравляю тебя с праздником Сретения Господня, я сегодня первый раз причастилась». В тот день в дневнике я сделала последнюю запись: «Я не понимаю, что со мной происходит, но я знаю, что я в надежных руках». Больше дневник я не вела, а примерно через полгода завела тетрадку для грехов. Когда я стала часто ходить в храм, то меня переклинило: везде я стала видеть один грех; считала, что творчество — это грех, и почти перестала рисовать; что разговаривать и смеяться — грех, и стала вести себя как мумия; общаться с человеком противоположного пола — грех, и решила, что не надо встречаться с Сергеем. Но насчет последнего вопроса я все-таки решила посоветоваться с батюшкой — сказала, что дружу с одним парнем из училища. Не успела я закончить предложение, как батюшка перебил меня и говорит: «Приходите, я вас повенчаю». Я чуть не замахала руками: «Батюшка, Вы не так меня поняли! Я совсем не о том!» Но батюшка снова сказал о Венчании то ли на следующей неделе, то ли через две недели. Так я и отошла в растерянности.
О. Сергий поступил в Академию искусств. Он заходил ко мне в гости в училище, и мы вместе ходили на батюшкины беседы по вторникам. Когда батюшка увидел Сергея, сказал мне: «Смотри, не потеряй его!» Через какое-то время батюшка снова повторил: «Такой хороший человек, сейчас редко такие встречаются, смотри, его не потеряй!»
Помню, как чудом поехала в паломничество в Дивеево. В Муроме наш автобус вынужден был задержаться. С одной из паломниц мы дошли до Муромского женского монастыря. Она рассказала, что тут покоятся мощи благоверных князя Петра и княгини Февронии, что они были мужем и женой, а в старости приняли постриг в рядом находящихся мужском и женском монастырях. Они умерли в один день, и их пытались, по монашескому обычаю, похоронить порознь, но тела чудесным образом оказывались вместе. Так они теперь и лежат в одной раке. «Это святые чудотворцы, молись им!» — сказала моя новая знакомая. Когда мы зашли в храм, я послушно исполнила ее совет, подошла к раке, молилась за себя и, помню, за Сергея. Примерно через полгода пришла мне мысль посмотреть, в день каких святых меня крестили: у меня было свидетельство о Крещении, где написано, что это таинство совершено надо мной 8 июля 1990 года. Оказалось, что в этот день празднуется память благоверных Петра и Февронии Муромских.
Когда образовалось Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елисаветы, я стала просить батюшку, чтобы приняли и меня. Но батюшка отказывал и взял в сестричество только через год. Тогда попросился и Сергей, батюшка его принял сразу. А когда при монастыре образовалась иконописная мастерская, мы стали вместе нести в ней послушание.
После того как я окончила училище, мы поехали на остров к о. Николаю Гурьянову брать благословение на Венчание. Он просто, без всяких пророчеств, благословил нас, и мы сразу пустились в обратный путь. От д. Толба добирались на попутках, «стопили» машины, и, помню, водитель
огромного грузовика показал, что одного человека он бы взял, а двоих — никак. Сергей засмеялся: «Он не знает, что мы уже почти один человек». По приезде мы сообщили родителям о своем намерении пожениться, они были не против. Венчаться мы решили в начале октября, 9-го, в пятницу, был праздник святителя Тихона и апостола Иоанна Богослова, как нам показалось — подходящий день. Но моя мама и слушать не захотела: пятница — постный день — ни за что! Только в воскресенье! Пришлось подчиниться и перенести Венчание на воскресенье — 11 октября, а оказалось, что это день памяти преподобных Кирилла и Марии Радонежских, родителей Преподобного Сергия.
Так, оглядываясь назад, видишь чудный Промысл Божий в своей жизни. А теперь еще видишь, что все хорошее — это от Бога, а ты можешь только портить и разрушать. Хотелось бы, чтобы все закончилось хорошо, но видишь, что, ослепленный страстями, в ярости можешь всем назло рубить ветку, на которой сам же сидишь. Это касается и семейной жизни. История до Венчания — это романтика, праздник, а потом начинается реальная жизнь. И в семье легче увидеть себя, чем оставаясь в одиночестве. Также приходится столкнуться и с «реальностью» другого. Для меня каких-то неожиданностей в характере о. Сергия, кажется, не обнаружилось, но ему, помню, в какие-то моменты пришлось нерадостно. «Ты же до свадьбы была совсем другая!» — удивлялся он. «Это я притворялась, а теперь ты видишь мое истинное лицо». «Так ты бы уже и дальше притворялась!..» — вздыхал о. Сергий. А ведь мы были знакомы уже 4 года. 
Накладывает отпечаток и семья, в которой человек воспитывался. К примеру, у о. Сергия в семье во время ссоры принято просто молчать днями, а то и неделями, а в моей семье отношения выяснялись «по-итальянски», соответственно вела себя и я. Для о. Сергия это было просто непонятно и невыносимо. Я согласна, что так вести себя некрасиво, но сколько еще нужно будет усилий, чтобы избавиться от ветхого человека! Во время подобных недоразумений действует правило: «Кто больше любит, тот больше смиряется». Если кто-нибудь из двоих будет покрывать немощи другого любовью, тогда семья устоит. Конечно, сделать это может тот, кто духовно крепче, у нас это, естественно, о. Сергий. Помню, как-то вычитала тест: «За что вы любите своего мужа (жену)?» Ответ: «За то, что он (она) заботливый, добрый, умный и т. д.» — Неправильно. Верный ответ: «Ни за что. Просто люблю, и все». Наверное, настоящая любовь в семье, даже в неверующей, как дар — похожа на Любовь Бога. Ведь Он нас любит ни за что. Даже когда Ему причиняют боль, когда распинают, Его Любовь не исчезает. Но страшно думать о такой Любви.
Ведь сколько нужно будет пережить боли, чтобы сказать, несмотря ни на что: «Да, я люблю этого человека!» Видишь, что реально ты можешь любить только, пока к тебе хорошо относятся, а если хоть полслова неприятного — все, ничего мне не нужно и знать тебя не желаю. Один священник сказал мне, что это младенчество души. Как же это мне начать расти?
Еще, наверное, в каждой семье бывают какие-нибудь неприятные обстоятельства, изменить которые невозможно. Есть мудрое выражение: «Если не можешь изменить обстоятельства — измени свое отношение к ним». Самому это сделать невозможно. Но Богу возможно все. Это я знаю из собственного опыта. Нужно только хотя бы понимать, что должно быть по-другому, и ждать; может пройти год, или два, или десять; и Бог не посрамит твоей надежды. В тяжелые моменты самое невыносимое то, что ты не можешь понять — зачем это нужно, и кажется, что этот мрак и боль никогда не уйдут, что Бог оставил тебя, забыл. И никакие человеческие и даже святоотеческие слова тебя не утешают. Но когда Сам Бог милостиво касается твоего сердца, тогда понимаешь, что единственная настоящая радость — только в Нем, и готов терпеть все, что угодно, только бы быть с Ним. Помню, как год назад писала большую икону Царственных страстотерпцев. Было мне тогда тяжко, роптала я на свою жизнь и жаловалась батюшке, а он уверенно говорил: «Ничего, Царственные мученики тебе помогут!» Мне так хотелось в это верить, но так и не получала просимого. А в это время Сергея благословили собирать документы для рукоположения в диаконы. Скоро стала известна и дата хиротонии — 10 февраля — день преподобномучениц Елисаветы и Варвары и всех новомучеников Церкви Русской. Царственные страстотерпцы в календаре не упоминались, но на иконе новомучеников они изображены в самом центре. Это был их ответ на мои молитвы. Совсем не тот, который я ожидала. Но так Бог промышляет о нашей семье. Хотелось бы не помешать Ему в Его спасительном Промысле о нас...
Сестра Лариса (Нежборт)
Журнал «Встреча», № 25, 2003 г.
12.03.2018
