«Дом друзей»: будни и мечты

В соседнем помещении — «офис»; в нем тюки с одеждой и обувью для подопечных центра, здесь же примостился стол с оргтехникой — для работы с документами. Костяк из шести человек — медики, экономисты, инженеры, журналисты по основному роду деятельности — трудится здесь ежедневно. Несколько раз в неделю они выезжают «в поля» к обмороженным, ВИЧ-инфицированным, просто живущим на вокзалах, на улице, где придется — и вместе с волонтерами оказывают первичную медицинскую помощь. После каждого выезда обновляют страницу «Дома друзей» в «Фейсбуке» фотографиями обработанных ран, смотреть на которые не каждому под силу. Есть и другие фото — на них дамы в вечерних туалетах у накрытого стола все в том же подвальчике. Это совместные празднования дней рождения и семейные ужины.

Свою «базу» они так и называют уменьшительно — «подвальчик». Они — это директор Центра «Дом друзей» Лана Журкина, руководитель проекта «Уличная медицина» Центра «Дом друзей» Таша Грановская и участник проекта Юлия Маковейчук, рассказавшие о проблемах бездомных самым доступным языком. Кто оказывается на улице? Реально ли бездомному не пить? Почему так остры проблемы людей с редкими заболеваниями легких?

После каждого ответа на вопрос они смеются. В формате текста очень сложно передать их интонации, особое отношение к жизни, отсутствие хотя бы налета заявления «мы совершаем подвиг», «реализуем миссию». Они — легкие, веселые, улыбчивые хрупкие девушки в компании немногочисленных юношей. И они смеются после ответа на каждый вопрос; помните об этом, читая текст.

 

Как у центра появился подвальчик?

Лана Журкина: Помещение у нас в аренде, которую оплачивает спонсор. Само помещение мы искали долго. Были специфические требования: отдельный вход, отсутствие пропускной системы (мы ведь работаем с людьми, у которых в основном нет документов, плюс ненормированный рабочий день) и чтобы была некая автономная часть, где человек может перекусить, помыться, побриться. Собраться. Не только с мыслями, но и телесно.

И, наверное, пообщаться вашим друзьям нужно не меньше, чем одеться?

Лана Журкина: Да, еженедельно в среду приходят на ужин наши давние товарищи, малоимущие, большая часть из них — бездомные. Но это картинка, меняющая сознание людей при слове «бездомный». Обычно думают, что бездомный — человек в груде тряпья, который просит похмелиться. А среди них — благообразные старушки с хорошим образованием, говорящие высоким штилем. Понятие «бездомность» очень широкое.

Те, кто здесь в среду, наш постоянный контингент, не приходят к нам одеваться. Одеться или получить что-то из обуви — даже не вторично, а десятерично. Самое главное для них то, что есть, куда прийти. Они знают, что среда — их день: с ними тут поговорят, посидят за столом, пошутят, обсудят их личную жизнь в той части, которую они вспомнят, обнимут. Никто не будет придираться, что кто-то что-то приврал. Примут такими, какие есть. Это прежде всего дом и тот день, когда люди могут пообщаться, окунуться в семью. Естественно, готовим им домашнюю еду, но все-таки для них главное — общение.

Кто-то из них узнал, что на самом деле мы абсолютно нищие в плане денег; узнали, что какие-то вещи на стол мы покупаем за свой счет…

Юлия Маковейчук: Для них шок был.

Лана Журкина: И они сказали: «Все, хватит жрать! Мы будем просто приходить, "налейте нам чаю"». Для них не важно, что будет стоять на столе.

Юлия Маковейчук: Они живут от среды к среде, для них это праздник.

Лана Журкина: Готовятся, рюши наглаживают, стихи пишут. Дни рождения все помечают в графике. Но, правда, очень четко отслеживается, кому что дали, кому не дали. Это как в семье с огромным количеством детей: чтобы не обидеть никого — либо всем, либо никому. Если кому-то не дали, будет скандал. Не потому, что тот человек, которому не дали, обидится, а потому, что все остальные скажут: «Как это так? А ему?»

Сколько у вас таких «детей»?

Лана Журкина: Постоянно около десятка ходит. А всего у нас на попечении 128 человек. Мы не говорим сейчас о тех, кто в проекте «Уличная медицина»; здесь считается не число людей, а количество оказанных услуг: сколько перевязок, сколько в больничку, сколько потеряно.

Я смотрю в соцсетях ваши фотоотчеты, там бывают кадры не для слабонервных. Вопрос к тому, кто перевязывает, и к тому, кто фотографирует: откуда столько отваги?

Таша Грановская: Это не отвага, это просто личное качество.

Не страшно?

Таша Грановская: Не страшно.

Юлия Маковейчук: Ну, рана.

Лана Журкина: Страшно становится, когда говоришь человеку: «Тебе надо в больницу, давай мы тебя отвезем, потому что ты просто-напросто помрешь», а он отвечает: «Нет, я еще дня два посижу здесь». Страшно, что ты не можешь его взять за шкирку и отвезти насильно.

Таша Грановская: Если в общем и целом к медицине имеешь отношение, то не страшно, иначе ты бы не стал этим заниматься.

А ты имеешь отношение к медицине?

Таша Грановская: Опосредованно. Я когда-то окончила медицинское училище. Не работала по специальности много лет, и практически случайно вышло так, что я этим занимаюсь теперь.

Сколько лет прошло?

Таша Грановская: Девятнадцать. После того как я познакомилась с Елизаветой Петровной Глинкой, совсем немножко поволонтерила на вокзале. Потом так получилось, что каким-то образом на меня стали выходить люди; у меня было 14 паллиативных пациентов. Никого из них нет в живых. Весной прошлого года последний пациент ушел, и я даже в «Фейсбуке» написала: все, я завязываю с этой историей и больше ею не занимаюсь. Но не мытьем так катаньем — не паллиативные, так бездомные. Но и паллиативные уже тоже. Не уйти.

У нас любое благое дело получает со стороны тонну грязи. Было такое?

Лана Журкина: Было, есть и будет.

Юлия Маковейчук: Это специфика данного сегмента работы.

Лана Журкина: Бывает, очень сильно задевает, до расстройства. А бывает — собака лает, караван идет. Я всегда говорю о том, что никого не заставляю кому-то помогать. Моя позиция по отношению к бездомным, к больным, к людям, которые благополучны в жизни: не надо насильно ничего делать. Хочешь воровать, ездить на Канары — воруй, езжай на Канары.

Хочешь жить на улице? Давай признаем, что тебе так нравится жить! Я всегда обращаюсь к людям: вот ты не понимаешь человека — пройди мимо. Просто пройди мимо. Никто же не заставляет тебя помогать ему. Пойди котенку помоги. Ты вообще не хочешь никому помогать? Не помогай. Ты от этого не станешь ни лучше, ни хуже.

Есть и такое мнение: чего давать деньги алкоголику, он все равно пропьет; зачем тратить силы, устраивать на работу бродягу — он все равно с нее уйдет через три дня.

Лана Журкина: Естественно, существует и останется во все времена категория непутевых людей. Вроде все нормально начиналось: учились, женились, дети, живи-работай, но нет, что-то где-то пошло не так. Человек не приспособлен к жизни. Очень много людей, именно маргинальных, становятся таковыми не потому, что им так вдруг захотелось.

А почему?

Лана Журкина: Прежде всего, болезни. Зачастую — психические заболевания, которые очень долгое время не проявляются. Я мечтаю, чтобы «в поле» вообще выходили работать психиатры — просто хотя бы посмотреть и оценить масштаб происходящего. Люди часто теряют жилье из-за того, что они больны. Многие знают, что больны, но скрывают.

Алкоголизм — та же болезнь. Алкоголизм не возникает на пустом месте. Есть, конечно, наследственные факторы, но лишь частично.

Лично я никогда не подаю на улице просящим «помогите уехать домой», «я беременна десятым ребенком». Я подам уличным музыкантам, если мне понравилось, и подам человеку, который ко мне подойдет и скажет: «Сестра, не могу, умираю — дай похмелиться». Вот реально подам. Потому что жить на улице и не пить просто невозможно. Мы не живем в их среде и многого не знаем.

Юлия Маковейчук: Хотя есть бездомные, которые не пьют.

Лана Журкина: Но может быть и так, что пьющего человека будет проще вытащить и как-то более-менее социализировать, чем человека, который осознанно живет на улице, не пьет, следит за своим здоровьем, давлением. Есть и такие. И они — непробиваемая скала. И маргинальны до седых париков. И ничего с этим не сделаешь. Все мы разные.

В плане социализации у вас большой процент успешных исходов или вы к этому не стремитесь?

Юлия Маковейчук: Это не задача.

А документы получается восстанавливать?

Лана Журкина: Некоторые намеренно ходят без паспорта — так к ним меньше претензий. У отдельных вообще паспорта СССР. С документами сейчас несложно. Очень активно помогают восстановить паспорт в «Милосердии», в ЦСА имени Глинки. Если обратятся к нам — мы тоже можем помочь. Если человек хочет получить документы, восстановить паспорт — это не является проблемой; так же, как и отправить его по месту постоянного проживания. Но тут уже нюансы: нужен ли он там? Здесь вопрос касается работы с родственниками. Можно оплатить человеку дорогу туда, а он через три месяца вернется обратно — туризм такой получается…

То есть вы даете людям право жить там и так, как они хотят, просто поддерживая их?

Лана Журкина: Мы готовы им дать большее. Но все зависит от них.

Юлия Маковейчук: Нельзя спасти человека, если он сам этого не хочет. Евангельская истина.

Лана Журкина: Единственная причина, почему вышли на улицу и стали заниматься уличной медициной — колоссальная потребность в первичной медицинской помощи. Даже та малая часть фотографий, которая попадает у нас в Интернет и эти случаи иллюстрирует, уже говорит о том, что это ужас. Проблема не в том, чтобы покормить бездомных сейчас, когда они стоят на паперти и просят денег. Проблема в том, что они все стоят в резиновых калошах и мокрые, то есть с морозами мы получим еще некоторое количество ампутантов. Да, сейчас благодаря работе соцпатруля и автобусам для обогрева снизилась смертность бездомных в период морозов в Москве. Но кто бы посчитал бездомных ампутантов! Потому что перемороженные  ноги. А ботинки «прощай, молодость» стоят 400 рублей.

Юлия Маковейчук: Натуральные. Там сверху шерсть и внутри мех нормальный.

Лана Журкина: То, что спасет человеческие ноги. Вот это и есть снижение количества бездомных с ампутированными конечностями. Трофические язвы — бич. Они возникают и у людей непьющих. Основная причина появления — грязные ноги, недостаток гигиены, сидячий сон. Ну, и алкоголь, естественно.

Юлия Маковейчук: Все пьют. Я говорю вообще про мировое пространство. Алкоголизм — такая же болезнь, как и любая другая. И ставить это во главу угла и думать, исходя из этого, помогать или нет, в корне неправильно. Человек есть человек. Каждый заслуживает достойного проживания своей жизни. Если человек сам не умеет этого делать, значит, я, второй человек, должна ему помочь.

В любом историческом обществе, на любой географической территории процент людей, живущих на улице, всегда был, есть и будет.

Таша Грановская: Вне зависимости от успешности программ помощи, социализации, ресоциализации.

Охотно ли сейчас люди идут в волонтеры?

Таша Грановская: Явно охотнее, чем 10 лет назад.

Лана Журкина: Сейчас к нам начинают обращаться люди, в свое время бывшие волонтерами в организациях, которые занимаются помощью животным, детям. Либо они уже переросли тот уровень, либо у них самих что-то в жизни произошло, и они расставили другие приоритеты.

Юлия Маковейчук: Расширили границы, я бы сказала.

Таша Грановская: Молодежь приходит. Старшие классы и студенчество уже мыслят по-другому, в сторону того самого гражданского общества, когда ты готов вписаться не только за себя и своего родственника, а и за другого человека тоже.

Бывает, что вы не принимаете в волонтеры?

Лана Журкина: Мы принимаем всех, позже происходит естественный отбор. Мы открыты, всё рассказываем. Когда волонтер приходит в благотворительную организацию, он идет, прежде всего, решать свои личные проблемы. Потому что у него где-то произошел ступор. Приход в такую организацию, как наша, — своеобразный выход из какой-то колеи.

Юлия Маковейчук: Терапия.

Таша Грановская: А среди первых добровольцев на программе «Уличная медицина» у нас оказался человек с синдромом Аспергера (Синдром А́спергера — одно из пяти общих нарушений развития, характеризующееся серьезными трудностями в социальном взаимодействии, а также ограниченным, стереотипным, повторяющимся репертуаром интересов и занятий. — Прим ред.).

Духовную помощь вы оказываете или об этом речь не идет?

Юлия Маковейчук: Если человек хочет — пожалуйста. В наших рядах присутствуют представители разных конфессий, и если у человека возникает такая потребность — конечно, направят.

О чем мечтает сейчас «Дом друзей»?

Лана Журкина: Дело, которое мы затеяли, в данный момент рулит нами, а не мы им. Планы, программы — все было расписано, бери и действуй. Но нет. Жизнь внесла такие коррективы, что мы, люди с опытом, сами в некотором шоке. Все складывается по-другому и так, как должно складываться, более правильно. Если еще недавно мы говорили: «Круто было бы больницу для бедных», то сейчас мы думаем: «Нам бы приют».

Что значит больница для бедных? Это та же самая больница, только туда люди могут прийти без паспорта и получить некую помощь. Мы прекрасно знаем, как у нас работает система, и осознаем, что человек, который придет и будет нуждаться, в любом случае требует ручной точечной работы: когда ты будешь его брать, куда-то вести, искать дружественных специалистов, если действительно серьезная история. Государство выстроило определенную систему, в том числе и социально-медицинской помощи, и она конвейером идет. Но из этого конвейера всегда что-то выпадает — нестандартное. Мы подбираем это нестандартное и занимаемся. Я считаю, что некоммерческие организации являются помощниками государственных систем, служб и уже отработанных программ. Вот если плюнут в тебя, то ладно, попсихуешь немного и успокоишься. А когда увидишь реальную историю, от которой волосы на голове становятся дыбом, и не можешь от этого неделю спать, меняется не мировоззрение, а отношение к жизни.

Есть люди с тяжелыми заболеваниями легких. В основном это редкие заболевания. Не муковисцидоз — у них отдельная организация. Люди не могут жить без кислородного концентратора. Стоят в листе ожидания на трансплантацию. Оказывается, в этом листе ожидания порядка ста человек. Женщина, которая нам позвонила первой, сказала: «Мне повезло, я живу в Москве. Мне не надо снимать квартиру, я получаю московскую пенсию». Но очень много таких больных из регионов, и они вынуждены снимать жилье, потому что если донор подходит, в течение полутора-двух часов человек должен оказаться в больнице на трансплантации. И они годами снимают квартиры в Москве. За больным нужен уход, они не самостоятельны. Один человек из семьи исключается в плане заработков, потому что ухаживает за больным. Нанять сиделку — нереально. Нужно оплатить квартиру, дорогостоящие лекарства, потому что эти заболевания не предполагают оплату необходимых препаратов. Люди живут в страшной нищете; есть больные, у которых 2-3 семьи работают только на то, чтобы родственник дождался пересадки легких. Они живут в постоянном страхе, что завтра не будет денег. Один из наших случаев — семья из маленького городка. «Кто же у вас зарабатывает?» — «Муж». — «А муж где зарабатывает, что может позволить отдавать 50 000 в месяц?» — «А он вахтовым методом работает на Севере. Правда, инфаркт у него был, и он две вахты пропустил. Мы дико переживали, больше некому работать». — «А сейчас-то он где?» — «Ну так же, вахтами работает». Тут не понятно, кто чего дождется.

На данный момент нам известны 18-19 таких больных. Я стала всех спрашивать, что это такое, как этим людям помочь просто в бытовом плане, чтобы они могли дождаться своей очереди и всей семьей с ума не сойти.

Юлия Маковейчук: Хотим приют. Дом, где они будут жить.

Лана Журкина: Мне многие приятели стали писать сообщения: «Брось эту затею, ты не потянешь, ни один благотворительный фонд не будет им оплачивать квартиры годами». А речь идет о годах ожидания! И я думала-думала… Они же не требуют в данный момент особой медицинской помощи. Им просто нужно помещение, где они могут жить и не бояться, что завтра придет квартирная хозяйка и их выкинет, что у них не окажется в следующем месяце возможности отдать 30-35 тысяч за квартиру.

Хочется приют мест на 30. Я склоняюсь к мысли, что это история странноприимных домов, которые были в царской России. Это не медицинское учреждение. Общежитие, хостел, приют. Собрать больных в одном месте в полутора часах езды от Склифа, где они могут жить и не бояться. Они бояться будут каждую минуту, потому что неизлечимо больны. Но одним страхом станет меньше: люди смогут себе позволить жить в Москве, не надо будет уезжать и задохнуться где-то там в Перми.

Юлия Маковейчук: Просто есть ряд редких заболеваний, например, по какому-нибудь синдрому — всего 50 человек в России, и на эти 50 человек никто не будет создавать отдельный фонд. А наша фондовая система за последние 15 лет очень специализировалась.

Лана Журкина: У меня вообще есть и остается мечта, чтобы наше благотворительное сообщество работало вместе. Чтобы была понятно выстроена схема взаимодействия: эта организация кормит, эта организация моет. Чтобы я могла среди ночи позвонить в дружественную организацию и сказать: «Ребята, у меня машина сломалась, но мне срочно надо в хоспис отвезти больного». И это будет стоить не космических денег, которые дерет платная перевозка, а нормальных дружеских отношений. Потому что в другое время ты позвонишь дружественной организации и скажешь: «У меня памперсов "М" — завались. Заберите».

И очень хочется, чтобы в благотворительном сообществе присутствовала не только по большей части Москва, но и регионы. В регионах все гораздо хуже. Там приходится продавливать то, что у нас в каких-то местах уже продавлено. Поэтому мы с радостью готовы помогать в регионах тем, кто хочет заниматься такой же деятельностью, как и мы. У нас уже есть варианты сотрудничества с людьми из других городов. Но очень хочется, чтобы мы внутри сектора общались и выстраивали комфортную среду не только для наших больных, но и для себя самих. Профессиональное выгорание становится практически нормой жизни в любой благотворительной организации. Это неправильно. И вполне возможно, что надо будет создавать фонд для сотрудников.

На самом деле любая организация, которая занимается благотворительной деятельностью, испытывает массу проблем и в плане восприятия обществом, и в плане взаимодействия с больными, с родственниками больных, когда люди говорят: «Вы должны».

Есть «синдром супермена», когда человек лежит ночью и думает: «Мне позвонили, просят ребеночку помочь, а моя организация детьми не занимается». И начинается самоедство, которое уничтожает человека и мешает эффективной работе.

Меня, например, очень раздражает, когда люди начинают говорить: «Вы такие добрые, поэтому своим делом занимаетесь». Да нет! Не добрые мы! Доброта — это сопли в отношении нашей работы. Если мы будем рыдать над каждой язвой, от этого лучше никому не станет.

Лана Журкина: Но и порыдать мы тоже можем.

Таша Грановская: Но о своем.

Лана Журкина: О девичьем.

Юлия Маковейчук: Машину хотим. Большую, хорошо оборудованную. Реанимобиль.

Лана Журкина: Тут даже не то что «хотим». Приют пока мы только хотим. А машина — это необходимость.

 

Узнать о «Доме друзей» более подробно, следить за его жизнью и новостями, буднями и потребностями, мечтами и радостями можно на страничке «Дома друзей» в «Фейсбуке» 

Беседовала Евгения Константинова

Фото Юлии Маковейчук

14.03.2018