Я стояла на автобусной остановке у полузаброшенных заводских корпусов. Над нами холодно нависали свинцовые тучи. Под небольшим козырьком теснилась утомленная толпа рабочего люда — тех, кто умеет выживать в этом мире. Долгожданный автобус увез почти всех, только мне в это счастливое число попасть не удалось.
Я не успела огорчиться, как из-за поворота показалась маршрутка. Она сияла на фоне безотрадной городской картины, словно белоснежная яхта среди серых волн. С благодарностью я открыла дверь и, увидав в уголке этого роскошного корабля с лазурными сиденьями уютное местечко, двинулась туда. По пути услышала:
— Ой, осторожно, у меня рука сломана!
Возглас исходил от соседки-старушки, хотя я и при желании не дотянулась бы до ее загипсованной руки, белеющей с другой стороны. Пожилая женщина добавила, словно оправдываясь:
— Я первый день как на улице после больницы, не заденьте.
Решив поддержать ее, я промолвила, что хорошо понимаю подобное состояние и очень сочувствую, заодно вспомнив о своем не совсем здоровом колене.
Устраиваясь в углу салона, стала осматриваться и вынимать из кармана положенную за проезд двадцатку. С удивлением обнаружила: в этом роскошном «Форде» почти напротив меня сидит «бомж». Это — условное имя всех нынешних людей в грязных и непонятных одеждах, слегка подшофе, по-видимому, для лучшего выживания. Есть у них жилье или нет — это уже не так важно для окружающих и, по-видимому, для них самих. Они уже неадекватны и воспринимают мир как малые дети, и он отвечает им своим разнообразием.
Я удивилась такому контрасту (раньше не замечала, чтобы подобные люди разъезжали в маршрутном такси). Но изумление тут же переросло в любопытство, поскольку вокруг уже разворачивался спектакль жизни.
Неопрятный человек держал в руке смятые десятки в знак своей платежеспособности, но явно не хотел с ними расставаться. Настроение у него было унылое, и он решил пообщаться с народом в непринужденной манере, стараясь казаться этаким весельчаком. Справа сидела женщина и читала развернутую бульварную газету, закрыв ею весь свой мир.
— Слышь, дай почитать! — сосед постучал в газетную ширму грязным пальцем, не разжимая сомкнутые в кулаке купюры.
— Отстань! — мгновенно, будто ждала вопроса, по-мужски забаритонила женщина, еще ближе прижав к себе полотнище газеты.
Неудовлетворенный ответом, тот решил найти внимание у левого борта:
— Слышь, бабка, какой сегодня день? — старательно постучал по оберегаемой ею руке.
— Ой, не тронь, видишь — рука сломана! — завопила старушка.
Снова не найдя взаимности, бомж посмотрел прямо перед собой и обнаружил мальчика, сидящего у мамы на коленях:
— Я с тобой не дружу! — он перенес на ребенка недружелюбие окружающих.
— А я тебя люблю! — неожиданно обезоружил мальчик, четко, с убежденностью проговаривая слова.
Народ притих.
— Слышь, мать, я ведь ездил на Преображенское, к родительнице, плакал, — растроганный мальчиком, человек опять старался достучаться до старушки.
— Ой, рука! — та отстранилась и уже совсем поставила сумку на мое больное колено. Подумав, добавила:
— Плакал — это хорошо, надо иногда поплакать об усопшей родительнице.
— А как же ты жить теперь будешь? — нарушил возникшую было тишину мальчик, — ты же такой маленький…
Кто-то хмыкнул.
— Какой умный ребенок, — обратилась ко мне старушка.
— Да, — ответила я, а про себя подумала: «Скорее мудрый».
Тут маршрутка притормозила, и в салон вошел военный. Увидев бомжа, остановился в раздумье и всё же решительно направился вглубь салона, стараясь не задеть человека в сомнительных одеждах.
— Слышь, дай почитать, — не унимался тот, вновь хватаясь за край газеты и потянув его к себе.
— Отстань наконец! — грозно оборвала женщина, вырывая свое чтиво из грязных рук и уходя в глухую оборону.
— Не дружу с тобой, вот! — дебошир снова повернулся к ребенку.
— А я тебя люблю и дружить буду. Так и знай! — с уверенностью ответил мальчик.
Это настойчивое участие, видимо, задело потаенные струны:
— Знаешь, мать, я в Чехии был, в заварушке, в шестьдесят восьмом, помнишь?
Старушка старалась не реагировать, молчала. Бомж не сдавался, силясь достучаться в переносном и прямом смысле — в загипсованную руку.
— Ой, у меня же рука! — вскрикнула бабушка.
— Слышь, мать, я ногу там оставил — в Чехии.
И добавил, грозя кому-то наверх кулаком с мятыми купюрами:
— Отдал советской стране, а теперь не нужен.
Старушка глубоко задумалась.
— А где ты живешь? — с сочувствием спросил мальчик.
— Мой адрес — Советский Союз, — последовал ответ.
— А где это?
Инвалид вспоминал что-то свое и медлил.
— Поезд туда уже ушел, — обронил кто-то.
— Ты не расстраивайся, — начал успокаивать мальчик, — на следующем уедешь.
И добавил в раздумье:
— На поезде быстрее доедешь, чем на самолете.
Поразмыслив, произнес, припоминая что-то:
— А может, на самолете быстрее? — неуверенно, как бы спрашивая себя вслух.
Растроганный сердечностью ребенка, пьяный старался подержаться за его маленькую чистую руку.
— Ты, наверное, отличник?
— Нет, — честно ответил тот, — я, когда жил у дедушки, двойку получил.
Мама мальчика, до сих пор не проронившая ни слова, сказала:
— Ты же еще не учишься в школе, тебе всего три года.
— Уже четыре, — уверенно поправил мальчик.
Мама сняла сына с коленей, поставила перед собой к двери. Инвалид попытался поймать его руку, поддержать ребенка от возможного падения, а мне показалось — самому удержаться. Но это ему не очень удавалось. Бабуля не утерпела и строго выговорила:
— Не тронь мальца, а то упадет!
И для убедительности добавила:
— У нас свое детство было, а у них — свое. Не лезь!
На этом наша поездка внезапно окончилась, и народ начал высаживаться из маршрутки с большой прытью. Инвалид хотел что-то спросить, но мальчик вышел с мамой первым, и на бомжа уже никто не обращал внимания. Разошлись настолько быстро, что тот, неуклюже приподнимаясь, не успел даже начать фразу…
Яхта-маршрутка уплывала вдаль, слегка покачиваясь на асфальтовых волнах, чтобы взять на борт других пассажиров.
04.07.2025
