«Сколько я просил у Бога — Он всё давал»

Новая серия наших публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание в слесарной мастерской монастыря. Григорий Свирид трудится здесь рабочим.

— В понедельник едем в минский монастырь, — неожиданно для Григория сказала сестра.

— Ты что, обалдела? В храм я хожу, но в монастырь не поеду. Видишь, ларек стоит — пойду, разобью и на шесть месяцев поеду «отдыхать»! — возразил брат.

Женщина везла детей на отдых в Германию и переживала, что в ее отсутствие брат с мужем загуляют — в то время Григорий работал в Пинске и жил в квартире сестры.

— Говорит, мол, разделю вас с шурином на время, — рассказывает Григорий. — Нашла объявление в интернете, что нужны работники на подворье и, можно сказать, принудительно привезла меня в монастырь. Она меня как-то переиначила, и я согласился — на месяц. Ох, и тяжело было первое время! Думал: «Куда же я попал?!» Утром молитва, вечером молитва… По списку ходили. Старший брат, военный пенсионер, строго порядок держал. Убегали отсюда рабочие только так.

А мне не привыкать. Я контрактником в России служил после развала СССР. Фирмы одна за другой закрывались. Работал на заготовке леса, на лесовозе. Потом начались все эти проблемы перестройки, и я пошел служить в армию по контракту. Всё шло нормально, пока не случилась Чечня. Ребята возвращались в наш поселок — кто после контузии, кто после ранения. Погибших было много. В 1995 году мясорубка там была страшная. Жена твердила: «Езжай, зарабатывай». А я сказал: «Тебе надо, ты и езжай. А я жить хочу».

Командир части оказался родом из Минска, помог: предложил расторгнуть контракт в одностороннем порядке. Пришлось выплатить компенсацию. Потом я развелся с женой и уехал в Беларусь.

На родине, в Пинском районе, Григорий встретил женщину из соседней деревни: когда-то они ходили вместе в школу, а теперь стали вместе жить.

— Муж у нее умер в тридцать лет. Работал на судоремонтном заводе в бригаде, которая резала суда, приходившие из Чернобыля. Ушли из жизни все молодыми. Он — последним. Двое детишек осталось. Мы с женой купили дом. Прожили больше десяти лет. Но сердце у нее было слабеньким. Два микроинфаркта проскочила, а третий, в 50 лет, — нет…

Еще немного там пожил — работы не было. Ездил в Россию, по шабашкам крутился. Младший сын жены погиб. Старшему я сказал, чтобы продавал дом и деньги забирал себе. Мне они зачем?

Родители Григория работали на ферме. Эта деятельность была ему знакома, и когда сосед по келье предложил пойти на монастырскую ферму, сразу согласился.

— Шла реконструкция фермы. Я вставал в 4:30, в 5:00 начинался рабочий день, а заканчивался порой в 21:30. В прошлой жизни тоже приходилось спать по 3–4 часа в сутки.

Втянулся в жизнь на подворье. Напарник уехал в Минск, меня звал. Я съездил, посмотрел и понял: душа не лежит.

Я слесарь-ремонтник. В слесарной мастерской узнали про мою специальность и взяли на работу. Я тут и рабочий, и слесарь. Сразу станки делал. А потом привел в порядок документы, получил вид на жительство и официально трудоустроился.

Во время пандемии ковида тут было почти 300 человек. Ведь кругом всё закрывалось, а здесь хоть какая-то работа предлагалась. Кельи были переполнены, еще в двух вагонах жили. Чудо, но инфекция обошла подворье стороной. Два человека из мирских лежали в больнице, остальные трудились. Бог миловал. Как отец Андрей говорит, намоленная тут земля.

Сейчас мало людей. После пандемии нашли работу поближе к дому. А мне тут спокойно — и жить, и работать. Движение ограничено, не так, как у мирских: куда хочу, туда еду. Матушка Каллиника не отпускает надолго — здесь нужна помощь.

Ситуации разные бывали на работе. Напортачишь иной раз, но это жизнь. Матушка всё выскажет — исправимся.

Работа есть работа. Это производство, только более свободное. Сейчас мой фронт — слесарная работа, покраска.

Молитвенное правило, пусть и не сразу, вошло в жизнь Григория. А иначе и быть, наверное, не могло. Он рассказывает, что «Отче наш» выучил раньше, чем первое стихотворение: мама всегда на ночь читала, а сам Гриша украдкой от учителей бегал в церковь.

— Отец и мать были воцерковленными. При Союзе не дай Бог тебя поймают за молитвой! Но это не волновало. Интерес заключался в том, чтобы прорваться в храм любыми путями, особенно на Пасху. Церковь находилась в городском поселке, в десяти километрах. Соберемся толпой — и туда, чтобы никто не видел.

Потом в церковь ходил в Пинске: и на литургию, и на Причастие, бывало. Не каждый раз, конечно. А потом уехал в Россию. Храма в поселке не было. Раза два на большие праздники приезжал батюшка из района. Народ там попроще, но люди набожные.

— Сестра, наверное, счастлива, что вы теперь не загуляете с братом?

— С ней у меня война. Она раньше тоже праздники со спиртным отмечала, а потом, как в церковь начала ходить, противницей алкоголя стала.

Я же не больной и не баптист. Могу себе позволить в мир поехать на 9 Мая, например. Отец воевал, до Берлина дошел. Как не отметить? Главное — не напиваться. Так что мы ездили за Вилейку с друзьями — по стопочке выпить за Победу не грех. У моего папы два ордена Красной Звезды. Оба он получил, считай, за неделю. В первом случае с другом отразил атаку немецкого взвода на подступах к Берлину. А второй эпизод — много немцев в плен взяли.

Когда собирались дома фронтовики, между собой вспоминали что-то. Но отец о войне ничего не рассказывал. Не вытянуть слова было.

Папа умер в 1992 году, когда я работал на Севере. Мама ушла из жизни от инсульта на восемь лет раньше — через месяц после того, как я пришел из армии.

Они были верующими христианами и передали это мне. Вера помогала мне по жизни.

Сколько я просил у Бога — Он всё давал. Удивительные вещи происходили.

Нас четверых призывали в армию из одной местности в одно время. Проводы тогда были два дня, гуляли вечером и утром, а после обеда ехали на призывной пункт. Нам повестку прислали на Пасху. 18 апреля я уходил в армию, а 17-го в храме служили всенощную. Наши родители решили, что отмечать будем только в день Пасхи. А Коле из соседней деревни проводы устроили по полной программе, невзирая на Великую Субботу. Не прошло и полгода, как Коля погиб в Чехословакии. Та же история повторилась с его младшим братом. Что-то в этом есть.

Я стараюсь придерживаться праздников. Если нельзя какие-то вещи делать, значит, нельзя. Как-то мать заставила лучинки рубить, а Церковь в этот день праздновала Усекновение главы Иоанна Крестителя. Я упирался, мол, нельзя. «Надо плиту растопить», — уговаривала мама. Ударил раз, другой — топор соскользнул — и по ноге, ногу рассекло. Поехал зашивать.

Или вот ситуация. В армии служил. Сослуживец подошел: «Дай прокатиться на твоей машине по автопарку». Он сел за руль, я сбоку. Дверку на одну защелку только закрыл. Он как дал по газам! На повороте машину резко повело, дверка открылась, я вылетел из машины, приземлился на асфальт. И будто голос из ниоткуда слышу: «Подними ноги, иначе обрежет». Только я успел это сделать, как возле меня остановились задние колеса, под которыми могли бы оказаться мои конечности.

Я когда в армию шел, мне мама в карман зашила молитвочку. Всю службу и проносил, может, это и спасло.

Вот как не верить в Бога, когда ситуации такие случаются?

И теперь я при монастыре: живу, работаю. Тут спокойно, нет суматохи. Оказывается, мне это близко. Надо было просто привыкнуть.

Беседовала Ольга Косякова

Фотографии Максима Черноголова

04.06.2025