«Монастырская жизнь — это постоянное пребывание в духе» (ч. 2)

Иеромонахи Мефодий (Капустин), Иннокентий (Павлов) и иеродиакон Тарасий (Чич) из Оптиной пустыни выступили на монашеском собрании в нашем монастыре, ответив на многочисленные вопросы матушек.

Иеромонах Иннокентий: Все монастыри разные. Где-то пытаются перенять современную афонскую традицию. Не знаю, как это происходит в женских монастырях, но все отцы и братья из мужских монастырей, с кем приходилось общаться на эту тему, говорят, что, к сожалению, ничего хорошего из этого не получается. Афонская традиция нужна именно для тех отцов и братьев, которые живут на Афоне. По одной простой причине — там совершенно другой климат. У нас в Оптиной не пытаются брать на себя какие-то непосильные подвиги или насаждать традиции, которые не приживутся. Если привезти сюда пальму и посадить, она не вырастет. Точно так же и духовная практика. Она приживается только тогда, когда подходит всем, живущим в этом месте. У нас отец Венедикт, наш наместник, благодаря которому и существует современная Оптина, постарался насадить традицию, выработанную годами в Троице-Сергиевой лавре не до революции, а сейчас, в наше время.

Иеромонах Мефодий: Известный факт, что на Афон святые отцы попали из Египта, спасаясь от гонений. Большая группа подвижников переселилась на Афон, и они в попытке сохранить свой постнический устав просто начали умирать. Тогда они собрали собор, и было принято решение, чтобы устав постничества соответствовал климату в месте, где люди проживают.

Я сам, когда был один раз на Кипре, помню апельсины кипрские — не такие, которые в магазине, а местные. Берешь — он такой страшный на вид, какой-то пятнистый, но ты его съел — и полдня есть не хочешь. Там салатик нарезал из местных овощей — и полдня уже не голодный: настолько там всё питательное от солнца. А попробуй в нашей русской зиме подвизаться с одной репой! Ты ее съел, и через 15 минут тебе уже снова кушать хочется, потому что организм сжигает очень много калорий. А в Московской области, где подвизался преподобный Сергий, климат суровый, и эту лаврскую традицию перенесли сюда, как верно подметил отец Иннокентий.

Еще я дополнил бы про память смертную. Отец Иннокентий сказал, что мы живем, как будто мы бессмертные. А еще мы живем так, как будто Бога нет: крутимся в каких-то своих делах, и Бог у нас как бы выпадает… И для того, чтобы Его вернуть обратно, нужны заповеди Божии. Лично я много раз видел, как оживает человек, когда начинает исполнять заповеди. Не абстрактно как-то, а прямо: берешь заповеди и начинаешь их учить наизусть, начинаешь их пытаться исполнить.

У монахов, сами знаете, всё происходит по кругу: богослужение, послушание, келейное правило. И если в этом круге человек теряет смысл, он начинает высыхать. У него молитва теряет силу. Много раз слышал даже от мирян, а от монахов уж тем более, что читаешь все правила, делаешь всё, что положено по послушанию, но потихонечку душа сохнет-сохнет-сохнет… И в итоге человек говорит: «Зачем мне всё это нужно, если я молюсь, а у меня вообще ничего нет в душе?» И как-то тот же отец Венедикт говорил: «Вот идешь ты по жизни, и вдруг раз — у тебя под ногой какой-то камешек лежит. Ты его взял, поднял, а камешек оказался ценой в целый город». Какая-то мысль, которая тебя однажды посетила, оказалась настолько спасительна, настолько глобальна! Для меня это было про заповеди. В конце концов на каком-то этапе я сам понял, что это действительно то самое живое, что нужно, чтобы человек очнулся.

На самом деле они достаточно простые, заповеди. Например, друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал. 6: 2). Вот идешь ты в монастыре по своему послушанию, к тебе кто-то подходит и говорит: «Слушай, помоги. Тут надо мешок перетащить». А ты говоришь: «Не могу». («Отстаньте, меня ждут, короче, я убегаю»). Я прокрутил себе в голове такую картину и вспомнил эту заповедь. Мне представился шанс просто какой-то мешок кому-то помочь нести — и исполнить закон Христов! И ты понимаешь, насколько это огромная вещь, это действительно стоит не то что города, а вообще Царства Небесного. Ты просто-напросто помог мешок притащить — и исполнил закон Христов. Когда ты это понимаешь, тебя прямо прошибает.

Основные заповеди: Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе (1 Фес. 5: 16–18). Казалось бы, «всегда радуйтесь, непрестанно молитесь». Не то что когда-то, а вообще всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё, за всё вообще благодарите. Мне, например, что-то не слишком приятное сказали — а я должен радоваться, молиться и благодарить. «Господи, слава Тебе!» — первым делом говорю. Что бы ни произошло. Например, ночью идешь по коридору, о дверь шмякнулся лбом, первым делом: «Господи, слава Тебе!» Это реально работает.

Поэтому обязательно заповеди. Основной костяк заповедей надо выучить как Иисусову молитву.

Вопрос: Вычитываете ли вы каждый день свое правило? Если нет, что чувствует ваша душа?

Иеромонах Мефодий: Конечно, не каждый день, уж скажу напрямую. Есть правила, есть богослужения, конечно, бывает, поддаешься какому-то духу уныния или что-то еще…

Иеродиакон Тарасий: Духу интернета (все смеются).

Иеромонах Мефодий: Конечно, мы не будем тут изображать, что мы какие-то подвижники. Естественно, бывает: канон не прочитаешь или Псалтирь, или Писание. Конечно же, потом чувствуешь, что лишаешься чего-то; что ты шел, лежало золото у тебя на дорожке, ты мог его поднять, а ты его не поднял, и оно осталось там. Чувствуешь сожаление, жалуешься потом. Что тут еще сказать…

Иеромонах Иннокентий: Батюшка, разрешите добавить, что чувствуешь такое, когда ты не домолился, но особенно, возвращаясь к предыдущей теме, — когда находишься с кем-то в состоянии конфликта. Один из наших батюшек так сказал: «Если ты злющий, то хоть обмолись». Нужно на это тоже обращать внимание.

И вообще, отец Венедикт так говорил нам о монашестве: «Запомните, что любой монах — это прежде всего христианин. И монашество без христианства невозможно». Монашество без Христа превращается в какую-то бессмысленную тягость. Естественно, человек рано или поздно подходит к вопросу: а что я здесь вообще делаю? зачем мне это вообще нужно? ради чего мне всё это нужно терпеть? А вот если мы живем ради Христа…

Еще один момент, о котором отец Венедикт говорил всем нам: очень важно каждому из нас выстраивать свои личные взаимоотношения с Богом, чтобы наша молитва была не просто каким-то мертвым, механическим прочитыванием богослужебных текстов или молитвослова, а чтобы это было живым обращением к живому Богу. Он говорил: «Отцы, помните, что Господь слышит каждое ваше слово, каждую вашу мельчайшую мысль». И чтобы наша молитва, наш разговор с Богом не превратился в какое-то мертвое, нудное и тяжелое для нас вычитывание: вычитывание правила, вычитывание Евангелия, вычитывание глав… Отец наместник, хоть он нас постоянно за это гонял: «Отцы, братия, давайте молитесь!» — говорил: «Уж лучше вы коротко помолитесь, но зато вы помолитесь Богу от души, чем быстро-быстро-быстро пробормочете, — и это уже будет не молитва, а какое-то кощунство».

Еще отец Венедикт говорил: «Отцы, обращайте внимание, как вы сотворяете на себе крестное знамение. Господь дал нам оружие. Такое оружие, которого нет ни на небе, ни на земле — сила Креста Господня. А мы этим оружием не только пренебрегаем, но и совершаем кощунство… Лучше вы один раз нормально перекреститесь, сделайте это неспеша, благоговейно, со страхом Божиим, помня, что в этот момент вас видит Сам Господь, чем десять раз перекреститесь абы как». Допустим, вы спешите, заходите в храм, и вам обязательно нужно перекреститься три раза. И вы эти три раза сделаете небрежно, вместо того, чтобы один раз перекреститься благоговейно. Он говорил: «Если нет возможности перекреститься как следует, просто хотя бы мысленно скажите: "Господи, помилуй!" и перекреститесь тогда, когда у вас будет на это время». Он нам говорил, что крестное знамение — это не просто какой-то обряд, это то действие, которое имеет великую силу. Но великую силу оно имеет только тогда, когда мы делаем это с благоговением, со страхом Божиим.

Иеромонах Мефодий: Кстати, интересный момент такой, что крестное знамение — это на самом деле молитва. Единственная молитва в виде действия.

Иеродиакон Тарасий: Чуть-чуть добавлю еще. Отец Венедикт сказал: «Лучше помолиться немножко, но сердцем».

Иеромонах Мефодий: Как апостол говорит: «Лучше одно слово скажу» (см.: 1 Кор. 14: 19).

Иеродиакон Тарасий: Но, своим опытом делясь, скажу, что были моменты, когда я думал: ладно, не буду читать канон, лучше я пятисотницу сделаю, главное — пятисотницу по четкам помолиться. В итоге — ни пятисотницы, ни трех канонов, и пролетело всё. Поэтому надо иметь в виду, что, что-то опуская, можно вообще всё опустить.

Иеромонах Мефодий: Поэтому — работа сначала. Коготок увяз — всей птичке пропасть.

Вопрос: А как у вас в монастыре, когда братия приходят в возраст, становятся старенькими? Как этот период проходит у монаха?

Иеромонах Мефодий: У нас средний возраст братий 53 года, владыка недавно вычислил, озаботился, что у нас достаточно старая братия.

В свое время я заметил, что старый человек — это практически ребенок. Когда ребенок растет, у него всё включается: сейчас он маленький совсем, раз — головку держит, раз — он сел, раз — он встал, раз — пошел, раз — заговорил… И точно так же всё выключается в обратном порядке, когда человек стареет. 60, 70, 80 лет — и ты видишь, как человек превращается в ребенка обратно. Но только ребенок уже другой. Со стариками надо общаться как с детьми. И особенно стариков надо прощать, помогать, опять же, нести тяготы их. Ты же понимаешь, что старость — это тягость, вот и помоги понести эту тягость. И исполнить, кстати, закон Христов.

Все в конце концов отходят в жизнь вечную, и как-то надо их утешать, пригревать. Даже можешь иной раз просто рядом пройти, спросить: «Как у тебя дела?» Послушать. Самый простой вопрос задать: «Как здоровье у тебя?» Он расскажет про свои болячки, а ты всего лишь постой рядом. Ему особо-то ничего и не нужно, а просто чтобы послушали, поговорили, ведь со стариками вроде как неинтересно никому общаться.

И знаете, момент такой интересный: если ты со старичком пообщаешься, то по благодати Божией он может тебе что-нибудь такое сказать, что для тебя будет на всю жизнь. Это не его заслуга, это Господь ему даст, положит ему на язык — за твою помощь ты получишь от Бога подарок. Так всегда бывает, кстати, когда ты исполняешь заповеди, Господь всегда в тысячекратном размере возвращает. Это уже тысячи раз проверено.

Вопрос: Какие у братии послушания в монастыре?

Иеромонах Мефодий: Послушания в монастыре самые обычные. У нас вся жизнь рассчитана на трудовой рабочий день: первое утреннее богослужение в 5:30 начинается, потом все по послушаниям разбегаются, потом обед, потом опять послушание, вечернее богослужение.

Особенно поначалу молодому человеку нужно, чтобы он физически работал, чтобы он уставал, потому что первое время у него меньше духа, больше плоти, что называется, и ему надо больше работать, чтобы плоть меньше играла. А если человек болеет, у него болезнь хроническая или что-то еще, этому уже можно поменьше труда, побольше молитвы. Он сидит себе, читает синодики в храме.

Вопрос: Обычно по сколько человек у вас живут в кельях? И что можно в кельях делать, а чего нельзя?

Иеромонах Мефодий: Такой опытно установленный факт: когда человек приходит, сперва ему не полезно жить одному. Потому что люди, которые приходят в монастырь, обычно еще очень смутно себя представляют. Они, может быть, какие-то книжки прочитали и начинают молиться, что-то еще делать, не получив элементарного смирения, не пройдя искус так называемый. Человек должен смириться, понять свою поврежденность и начинать уже процесс восстановления. А если человек до этого еще не дошел, то ему нельзя жить одному, потому что он почти гарантированно навредит себе еще больше.

Трудники и послушники учатся, когда живут вместе. Они учатся проявлять друг к другу уважение. Один, например, пришел с послушания ночного, а второй в это время начинает лупить поклоны с грохотом — у него правило молитвенное.

Иеродиакон Тарасий: Одному форточку надо открыть, а другому — закрыть (все смеются).

Иеромонах Мефодий: Форточные войны — это реальная вещь.

На начальном этапе живут по несколько человек. Трудники, бывает, даже вчетвером живут, потом втроем. Уже начиная с мантийных монахов некоторые иноки живут по одному.

Вопрос: Чаек в келье пьете?

Иеромонах Мефодий: Обязательно. И кофе пьем. Но официально это не разрешается (все смеются).

Иеромонах Иннокентий: Часто приезжающие в обитель воспринимают нас как каких-то неземных существ, проще сказать, считают нас ангелами, а мы все живые люди. Мы стараемся, конечно, людей не разочаровывать, но всё зависит от того, какими люди ожидают нас увидеть. Я в связи с этим вспомнил один случай с нашим покойным батюшкой, его звали иеромонах Анисим. Он был очень хороший, очень ревностный священник, пастырь, служил на нашем подворье в Москве.

Иеромонах Мефодий: Он, кстати, служил на подводной лодке до этого. Много лет плавал на подводной лодке, суровый был моряк со всеми вытекающими.

Иеромонах Иннокентий: И самое главное, с очень живым и добрым чувством юмора… И вот один раз в выходной день после литургии я выхожу из храма, ко мне подходит группа — человек пять «профессиональных» паломниц (все смеются). «Батюшка, у нас очень важный вопрос». Останавливаюсь, говорю: «Слушаю вас». — «Скажите, а старцы у вас есть?» — «Конечно, матушки. Вот у нас мощи наших преподобных Оптинских старцев. Пожалуйста, заходите, приложитесь». — «Нет, что вы, нам живые нужны». — «Простите. У нас был батюшка Илий*, но сейчас уехал в Переделкино**, это вам к нему». — «Нет-нет-нет, как же так? Оптина — это ж старцы!» Говорю: «Пожалуйста, зайдите во Владимирский храм, там идет исповедь, есть опытные батюшки». — «Нет, нам старцы нужны». И не отступают. Говорят: «Вы их от нас скрываете. Они у вас есть, но вы не хотите нам о них говорить».

В этот момент вдалеке идет отец Анисим, он как раз приехал в Оптину. И прямо как на дореволюционной картине — у него борода развевается от ветра, рукава рясы красиво колышутся. И та матушка, которая подошла ко мне с вопросом, говорит: «Вон же старец идет, а вы говорили, что старцев нет! Как зовут старца?» Я говорю: «Батюшку зовут отец Анисим». — «Он старец?» — «Нет». — «Да что вы нам тут будете лапшу на уши вешать!» И они выстроились уже в очередь к отцу Анисиму. Подходит отец Анисим (их он не видит, а только меня), радостно раскидывает руки и говорит: «О, чувак, ты как?» (хохот). Надо было видеть лица этих женщин, там были такие искры! И они, что-то недовольно бурча, стали расходиться.

Так что монастырь — это прежде всего человеческий коллектив, и все монахи — живые люди. Важно помнить, что сам монашеский чин — это чин ангельский, но не нужно быть ангелами искусственно. Я в связи с этим вспомнил, как говорил один наш оптинский батюшка по поводу того, что мы, когда причастились Святых Таин, изо всех сил стараемся напустить на себя такое благоговение и быть не такими, какие мы обычно. Он говорил: «Вы знаете, христианин всегда должен быть одинаковым — и до причащения Святых Таин, и в момент, когда он причащается Святых Таин, и после причащения Святых Таин. Он всегда должен быть христианином. Стремиться к исполнению Христовых заповедей».

«Монастырская жизнь — это постоянное пребывание в духе» (ч. 1)>>

------

* События происходили при жизни отца Илия.

** Патриаршее подворье в подмосковном Переделкине.

25.06.2025