«Монастырская жизнь — это постоянное пребывание в духе»

Не так давно в наш монастырь приезжали гости из Оптиной пустыни — иеромонахи Мефодий (Капустин) и Иннокентий (Павлов) и иеродиакон Тарасий (Чич). Отцы привезли в обитель мощи Оптинских старцев, провели для прихожан беседу «Время и вечность», а также выступили на монашеском собрании, ответив на многочисленные вопросы наших матушек. И первый вопрос был, конечно, о монашеской жизни.

Иеромонах Мефодий: Монашеская жизнь — это что-то очень сложное.

Мы будем часто ссылаться на отца Венедикта, нашего покойного наместника, который 27 лет восстанавливал Оптину пустынь. Он был воспитанником настоящих старцев — отца Кирилла, отца Наума. Мы пришли в Оптину пустынь в середине — конце 1990-х, как раз при нем, он нас, можно сказать, воспитал, поэтому мы его в первую очередь считаем своим духовным отцом.

Попробуем поделиться мыслями насчет монашеской жизни.

Вопрос: На одной из бесед вы говорили, что Оптина пустынь на сегодняшний день — лучший монастырь для монашеской жизни. Почему вы так считаете и какие традиции монастыря вам особенно помогают в монашеской жизни?

Иеромонах Мефодий: Мы общаемся с приезжающими из других монастырей, очень много приезжает монахов. И по тому, что мы слышим, я вижу, что только в Оптиной пустыни есть какая-то более-менее традиция, хотя, по сравнению с греческой, у нас традиции нет вообще. На Афоне у монахов всё рассчитано: день, молитвенные правила, службы. У нас в России ничего этого нет. У нас каждый выживает как может. Потому что везде послушания, везде все перегружены. Несешь одно послушание — тебе дадут два. Несешь два — дадут три. Несешь три — дадут четыре. До тех пор, пока ты не «возопиешь». И я не могу сказать, что у нас монашеская традиция сильна. Но в Оптиной пустыни, благодаря духовному окормлению отца Венедикта, на которое мы в свое время роптали со страшной силой — и роптали, и бегали от него, — есть преемственность. В итоге сейчас, по прошествии почти 30 лет, надо очень сильно Бога благодарить за то, что он был. Он в Оптину пустынь принес лаврскую традицию послевоенного монашества. И поэтому, возможно, сейчас у нас остался костяк старой гвардии, который молодым приходящим прививает какие-то правила. Это даже нельзя назвать монашеской традицией, это просто правило общежития, правило молитвы.

Сегодня идет такое разрушение всего и вся, всех духовных основ! Молодые люди, которые сейчас приходят, уже искалечены телефонами, они без интернета не могут выжить. И поэтому именно на данный момент в Оптиной пустыни самая здоровая духовная атмосфера.

Есть монастыри большие, есть монастыри маленькие. У больших монастырей свои проблемы, у маленьких — свои. Некоторые из больших монастырей пытаются бежать в маленькие, потому что им кажется, что в больших — суета. На самом деле в маленьком монастыре, как на подводной лодке: пять братий или сестер, и они все варятся вместе, и не могут друг от друга никуда скрыться. Везде — и трапеза, и послушание — всё вместе. Если кого-то накрывает какое-то искушение, то оно накрывает практически весь монастырь. А большой монастырь — как большой корабль, такая машина большая, которая крутится. У одного человека проблемы возникли — эта машина поможет ему преодолеть, перемолоть свои проблемы и выйти. Все «службы» работают: ты приходишь на трапезу — трапеза готова, ты приходишь на службу — служба идет, уставщики, певчие — все работают. Ты можешь в большом монастыре жить как в пустыне фактически, ни с кем не общаться. Зато в больших монастырях есть такая проблема — «против кого дружим», возникают какие-то «партии»: партия такой матушки, партия другой матушки или отца такого-то. Это из того, что я слышал от других приезжающих отцов, что происходит в других монастырях, больших, маленьких.

Оптина пустынь — большой монастырь, конечно же. И эта лавровская концепция больших монастырей, мне кажется, на сегодняшний день спасительная, она позволяет вытаскивать людей из варения в собственном соку. Старец Амвросий говорил: «Бегут в лес, а в лесу-то бес». Такая у него была поговорка про тех, кто пытался из Оптиной пустыни удалиться в отшельничество. Кстати, был у нас опыт такой вначале, в 1991–92 году, когда отец Венедикт только пришел из лавры. У нас четверо или пятеро отцов начитались пустынников и решили, что тут суета, надо идти в лес. Причем такие отцы были серьезные, с опытом жизни в тайге. И они реально ушли в тайгу, построили себе дом, сруб, наловили рыбы на целый год, насолили — всё было идеально у них. Но кончилось тем, что они все переругались и вернулись обратно.

На сегодняшний день мы смотрим, какие взаимоотношения между братиями, как мы живем. И воспоминания об отце Венедикте нас объединяют. Мы одного духа.

Вообще, монастырская жизнь — это постоянное пребывание в духе. И что в монастыре хорошо — ты обычно понимаешь, почему, за что любая скорбь, любое искушение. Всегда прослеживается эта картинка: ты согрешил чем-то — искушение прилетело, себя как-то неправильно повел — получил результат. В монастыре лично я вижу все причины и следствия. В миру совсем не так. Поэтому мы должны быть благодарны Господу, что Он нам дает такую возможность.

Вопрос: Приходят ли в монастырь новые братья и многие ли из них остаются?

Иеромонах Мефодий: Как раз сейчас нет, почти никто не остается. Сейчас и приходит мало. Какой-то провал идет буквально. В начале 2000-х очень много приходило. И многие отцы пришли именно в конце 1990-х — начале 2000-х. Сейчас люди приезжают, но что-то изменилось.

Есть такая пирамида. Если кратко описать, вверху этой пирамиды стоит вера в Бога, потом идет отношение человека к государству, потом — отношение человека к обществу, потом — к семье и просто к ближнему. И сейчас эти уровни последовательно разрушаются. Против каждого из этих уровней ведется целенаправленная борьба: сначала у людей вышибают веру в Бога, потом у них вышибают патриотизм, потом — семейные ценности. В итоге получается человек, с которым уже с детства проведена работа по дехристианизации. Пока он ребенок, он же совсем ничего не понимает, а когда приходит наконец в разум, оказывается, что он уже весь покалеченный, ему уже привили, что и верить в Бога не надо, и как к государству не надоотноситься, и что семью не надо создавать, и по отношению к ближнему не обязательно быть порядочным… Кстати, психология учит этому всему — как завоевать место под солнцем, как избавиться от комплекса вины. И поэтому современная молодежь вся уже, можно сказать, практически покалеченная этой работой, интернетом, телефоном. И мы проходим через какую-то яму, все вместе проходим.

Кстати, насколько я вижу, в Беларуси люди более верующие. Возможно, пока. Может быть, вас еще ждет этот провал. Может быть, наоборот, просто меньшее государство, более молитвенные традиции, народное благочестие. Слава Богу, если так. По крайне мере, пока то, что мы видим, радует в этом отношении. На Мариино стояние как у вас медленно читал отец Андрей, как все молились! Три часа только канон читали на Мариино стояние. Конечно, мы все пятки себе уже отбили, пока стояли (смеется). У нас это в два раза быстрее происходит. Но мне лично понравилось то, что именно молитва идет. И это, конечно же, связано с народными традициями, с народным благочестием. Потому что мы не с Луны спрыгнули, мы из этого же народа вышли все.

Как говорят, история идет волнами, и будем надеяться, после этой бездуховности, которую люди всё равно чувствуют, будет всплеск, когда люди захотят опять какой-то духовной жизни, будет новый всплеск монашествующих. Дай Бог.

Вопрос: Случаются ли среди братии конфликты? Поделитесь опытом их разрешения. Чем вы руководствуетесь в разрешении конфликтов и сохранении мира?

Иеромонах Мефодий: Конечно, что же не случается…

Иеромонах Иннокентий: Дорогие сестры, я думаю, что и у вас, и у нас люди везде одни и те же. И в любом человеческом коллективе неизбежно возникают какие-то недопонимания, часто переходящие в конфликты. Как мы с этим стараемся бороться? Здесь, если позволите, я скажу, к чему нас старался приучить наш отец наместник, покойный архимандрит Венедикт. Хоть мы на батюшку и роптали, и пропускали его слова мимо ушей, после его смерти (уже в 2018 году) мы наконец поняли, насколько ценно и важно то, что он нам пытался передать, для нас, для нашего спасения. Вот какие базовые вещи он постоянно нам говорил, внушал: «Отцы и братия, запомните: мы здесь, на земле, не навсегда. Мы живем всего один раз. У нас не десять, у нас одна-единственная жизнь. И от того, как мы ее проживем, зависит наша вечная судьба». На беседе с прихожанами мы уже затрагивали эту тему, что после смерти, как говорят, «на том свете», не будет середины, там душа пойдет либо к Богу, либо в ад на вечное мучение. И отец Венедикт постоянно нам об этом напоминал: «Отцы, мы не в игрушки играем, мы пришли в монастырь прожить жизнь так, чтобы после смерти не попасть в ад к дьяволу и бесам на вечное мучение вместе с ними, а попасть к Богу, попасть ко Христу в Царствие Небесное». И он учил нас жить так, как будто каждый день для нас является последним. Мы можем сколько угодно друг с другом ссориться, друг на друга обижаться, думая, что у нас впереди целая жизнь, а представьте, если нам завтра умирать? В этой ситуации будет ли ценна какая-то наша мнимая правда? Ведь каждый конфликт возникает из-за чего? У каждого своя правда. И каждый считает нужным другого человека в этом убедить. Если другой человек не убеждается — всё, к сожалению, он уже плохой. А если нам жить так, как будто завтра или даже сегодня умирать, то, я думаю, каждый честно себе признается, что не важна уже будет эта правда, не важно уже будет ссориться из-за этого со своими ближними. Наоборот, постараемся с ними примириться. Лишний раз задумаешься о суетности этой временной земной жизни: стоит ли нам вообще здесь друг с другом ссориться из-за чего-то, конфликтовать? Какие-то ситуации, где мы не справляемся с убеждением ближних по-человечески, может быть, просто доверить Богу? И первое, что отец Венедикт говорил: «Прошу вас, отцы, постоянно помните о своей смерти». И второе, что он нам говорил, — для того, чтобы подготовиться к переходу, то есть жить так, чтобы в любой момент, когда нас призовет Господь из этой временной жизни в жизнь вечную, не попасть в ад, а пойти к Богу в рай, — читать Евангелие. Отец Венедикт говорил: «Отцы, святое Евангелие — это та книга, от которой зависит ваша вечная судьба. Поэтому вы хоть поинтересуйтесь, что там написано».

Как упоминал отец Мефодий, отец наместник буквально заставлял нас учить евангельские заповеди. По его благословению и он сам, и близкие к нему отцы перечитали святое Евангелие и выделили около 400 отрывков, которые являются заповедями — нашим руководством к действию, что мы должны делать и чего мы должны не делать, чтобы спасти, а не погубить свою душу. Отец Венедикт нам говорил: «Отцы и братья, вы, пожалуйста, не обманывайте сами себя. Вы честно себе признайтесь, верите ли вы в Бога, верите ли вы во Христа? И если Христос для вас — Бог, то постарайтесь, найдите время изучить Его святые заповеди. И старайтесь, как только возможно, в своей жизни стремиться к их исполнению». И если мы положим намерение к исполнению святых евангельских заповедей, то у нас просто не останется места вражде.

Конфликты, я думаю, у любого человека и были, и будут, их просто нужно стараться гасить в самом начале. Могу поделиться несколькими случаями из своей жизни. Мы все трое поем на клиросе: отец Мефодий, отец Тарасий и я. И на клиросе довольно часто какие-то конфликты, недопонимания. Поругались с одним батюшкой. Смотрю, он ходит надутый. Я тогда был дьяконом. Подхожу к нему, говорю: «Слушай, батюшка, представь, если ты сегодня умрешь и я сегодня умру?» Он говорит: «Слушай, а ведь действительно». Я говорю: «Давай мы это до вечера не будем откладывать, давай помиримся прямо сейчас?» Он говорит: «Давай!» Важно прощение друг у друга просить не только в Прощеное воскресенье и не формально, а действительно от души.

Могу вспомнить в связи с этим еще одну ситуацию. У нас был отец Гавриил — ныне покойный инок. Он умер совсем молодым, в 44 года. Когда он жил в Оптиной, у него был очень непростой характер. И в середине 2000-х годов отец Гавриил перешел в другой монастырь. К сожалению. Он, в общем-то, был добродушным человеком, но немного юродствовал, и у него было такое качество — кого-то поддеть, подковырнуть, чтобы таким образом указать человеку на недостатки, которые надо исправить. Естественно, этого никто не любит. И отца Гавриила не любили. В итоге из-за этого он вынужден был перейти в другой монастырь. И с годами получилось, что отец Гавриил стал меняться и изменился до неузнаваемости.

Незадолго до смерти, за несколько месяцев, машина, в которой он ехал в какое-то паломничество, попала в аварию. Погибли все, кроме него. Один отец Гавриил выжил. У него и так было слабое здоровье, но эта авария еще сильнее подорвала его. И он один раз приезжает, я смотрю — у него такой вид, как будто он светится. Я подхожу, говорю: «Отец Гавриил, неужели это вы?» Он говорит: «Это я… Батюшка, помоги тебе Господи!» — настолько тепло, настолько по-доброму. Я удивился. Я его просто не узнал. Почему я вспомнил про отца Гавриила? Это пример, когда человек находился в состоянии конфликта, но, как говорят святые отцы, не важно начало, не важна середина — важен конец.

Конец у отца Гавриила был следующий: он, поскольку здоровье было слабое, вынужден был каждый год ездить в Крым. В Крыму он был при одном из женских монастырей в Севастополе или где-то недалеко, помогал матушкам по хозяйству и там жил. Это был 2009 год. Ему стало плохо, его увезли в больницу. И врачи, когда на операционном столе его разрезали, сказали: «Надо зашивать, потому что уже ничего не сможем сделать». У отца Гавриила была гангрена желудка. Причем он никому не жаловался, он терпел эти страдания. И думаем, что он это делал ради Христа. За месяц до кончины он звонил своим родным. И когда его похоронили, мы ехали с похорон, и у каждого из нас в голове звучали его слова, которые нам передала его родственница: «Как жаль, что я только перед смертью понял, как же всё в этой жизни просто: всех нужно любить и всех нужно жалеть».

Отец Гавриил был духовным чадом нашего батюшки Илия. Когда он почил, батюшка Илий благословил раба Божия Вадима, который сейчас священник, поехать за ним в Севастополь. С момента кончины отца Гавриила на тот момент прошло уже полторы недели. Когда Вадим приехал в морг, то спросил: «Вы сделали какую-нибудь заморозку?» Говорят: «Нет, у нас это не предусмотрено». Еще несколько дней ушло на транспортировку отца Гавриила. Пилоты по суеверию отказывались брать гроб на борт. С большим трудом это удалось сделать. И в итоге примерно через две с половиной недели после его кончины они прилетели в аэропорт «Внуково». Позвонили батюшке Илию. Батюшка Илий говорит: «Сейчас гроб не будем везти в монастырь, пусть постоит там до утра». В аэропорту, в грузовом терминале. Чтобы не терять времени, Вадим позвонил своим знакомым, вызвал патологоанатомов, таких очень серьезных специалистов. И когда он их подвел ко гробу, говорит: «Вы понимаете, завтра похороны, это было в Крыму, когда он почил, там жарко…» Они открыли крышку и спрашивают у Вадима: «Он монах?» Тот удивился, говорит: «Монах». «Закрывайте». Вадим говорит: «Вы сделайте хоть что-нибудь, чтобы как-то можно было завтра подойти попрощаться». Те говорят: «Вы знаете, а ведь наша помощь тут не нужна». У отца Гавриила оказалось полностью нетленное тело. За две с половиной недели, учитывая то, что в дороге больше суток тело вообще было не в холодильнике, оно не только не разложилось — он был как живой. И этот патологоанатом сказал: «Я за свою жизнь видел тысячи тел, но таких, как у него, видел всего у двоих человек — у него и у покойного святейшего патриарха Алексия II».

Мы, когда приехали отца Гавриила хоронить, думали, что будет цинковый гроб, как из Афгана гробы приходили. И вдруг смотрим: гроб открыт, и лежит живая рука. Когда подходили ко гробу, мы своими глазами это видели. И как рассказывал потом один брат, когда мы ехали с похорон: «Вы знаете, отцы, я даже ощутил благоухание». Вот такая кончина была у отца Гавриила.

А еще перед гробом зачитали его предсмертное письмо, которое было обращено ко всем нам, к Оптинской братии. Мы все плакали, потому что это было письмо просто святого человека. Казалось бы, еще каких-то десять лет назад отец Гавриил со всеми конфликтовал, всех подкалывал, а видите, Господь управил именно так. Поэтому я думаю, что самое лучшее лекарство от любого конфликта — это помнить о своей кончине. И не только от любого конфликта, а вообще от любого греха.

А еще замечено на собственном опыте: когда ты с кем-то находишься в конфликтном состоянии длительно, — не можешь молиться, не можешь обращаться к Богу.

У нас в Оптиной есть мощи преподобноисповедника отца нашего Рафаила Оптинского. По нашему современному оптинскому преданию, ему можно молиться о примирении с ближними. У меня самого было несколько ситуаций… Это был совсем неразрешимый с кем-то конфликт. И думаешь: «Что ж до сих пор не подошел к отцу Рафаилу?» Подошел к его мощам — и все эти несколько неразрешимых конфликтов разрешились буквально в течение нескольких дней. Поэтому нам, когда мы находимся в состоянии конфликта между собой, очень важно хотеть примириться. И не ради чего-то, а именно ради жизни вечной, ради Христа. Уже это наше желание Господь принимает.

Иеромонах Мефодий: Кстати, убиенные наши отцы Ферапонт, Трофим и Василий, о которых написана книга «Пасха Красная», известны особой благодатью примирять ближних. Потому что у них самих была нелегкая жизненная ситуация. У отца Василия мама приезжала за ним в монастырь, пыталась его забрать. Даже привозили колбасу: «Вот, смотри, в монастыре колбасы нет». А он любил поесть, он такой здоровый был, спортсмен… Они помогают. Они еще не канонизированы, наши эти отцы, но есть такое наблюдение, что пока святой еще не канонизированный, у него особая благодать, особые чудеса совершаются. Как во времена Римской империи, когда первые мученики были, пострадавшие от языческой власти, первые христиане, на могилах которых начинали происходить чудеса. Так, собственно, началась история Церкви, с почитания мучеников. То же самое происходит и сейчас. На могилке братьев наших очень много произошло чудес. Я лично был свидетелем многих из них.

Продолжение следует…

10.06.2025