«В мастерской мы создаем не только мозаику — мы созидаем себя»

Новая серия наших публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание в мозаичной мастерской монастыря.

«Я — дядя Ваня, — говорит мне при встрече брат. — Я всегда так представляюсь при знакомстве. А вообще я Зуфар. Когда крестился, мне дали имя Иоанн — Иван, Ваня. Так и получился псевдоним — дядя Ваня. Это для всех».

В своей жизни он поменял не только имя. Зуфар Мухамадиев прошел путь из участника движения «Дети цветов» к христианину Православной Церкви. Из Казани в Минск. Из вольного хиппи без постоянной работы — к послушанию мозаичиста в мастерской при монастыре. Он уверен, что каждый камень в мозаике должен найти свое место, как и человек в жизни. А для этого надо уметь слышать Бога.

«Дети цветов»

— Я родился в Казани — городе на Волге, в семье казанских татар. Заканчивая школу, я был свободным, ищущим молодым человеком. Мне хотелось увидеть мир, всё узнать. Душа была ранимая и открытая. Глядя на серость вокруг, мне хотелось выбежать на улицу и закричать людям: «Ау-у! Остановитесь!» Мир же прекрасный, это не только школа-армия-институт-работа. Душа просила большего, какой-то песни. Так, несмотря на безбожное время, у меня начался духовный поиск. Было много увлечений: философия, буддизм, кришнаизм. Экзотические религии казались красивыми и таинственными.

Я тогда носил длинные волосы, фенечки, бусы. Общался в свободной среде хиппарей «Дети цветов». Они были открыты к разным религиям. И христианство впервые я увидел именно там — в их мировоззрении, поведении, общении, в проявлении любви. Мы помогали друг другу, давали тепло, чувство единения. На лето мы всегда уезжали — в Таллин, Ригу, Питер, Москву. В 1980 году я автостопом поехал на Олимпиаду. В каждом городе были «свои», у которых можно было переночевать. А на зимовку мы возвращались домой. Денег всегда не было, жили аскетами, часто просили милостыню. Это была некомфортная жизнь — ты мог не поесть, ехать в товарняке или на третьей полке поезда, ходить в дырявых кедах, спать в подъезде на одеяле. Но возможность увидеть мир была важнее.

Previous Next

1 июня, в День защиты детей, мы всегда собирались вместе: мы же «Дети цветов» и любим детей, можно сказать, что детскость — это наша идеология… В Евангелии ведь тоже сказано: Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное… (Мф. 18: 3). Думаю, что детское восприятие жизни — удивление, радость, способность любоваться природой, рассветом, северным сиянием — очень важно на пути в Царствие Небесное. Возможно, поэтому многие из этого движения пришли в христианство, стали священниками, монахами.

«Бог взял меня за шкирку и привел к Себе»

— Как-то я приехал в Москву. Пришел на ночевку, а там разговаривают несколько авторитетных взрослых хиппарей, которые не так давно крестились. Шел пост. Они залили картофельное пюре из пакетика кипятком, и это был весь их ужин. Один из них убеждал меня креститься. Его слова о христианстве впечатлили меня, и я уезжал от них с твердой мыслью принять Крещение.

Я не очень деятельный человек. Обычно живу по инерции. А тут вдруг меня «торкнуло». Уже вернувшись в Казань, я встал и пошел. Куда? Толком не знал. Пришел в какой-то маленький храм, сказал, что хочу креститься. Так в 1986 году я стал христианином. Это было как раз в неделю преподобной Марии Египетской Великого поста.

Сейчас до меня дошло, что Бог просто взял меня за шкирку и привел к Себе. Это было конкретное Божие действие. Мы думаем, что благодать, Святой Дух — какие-то громкие слова. На самом деле без них в нашей жизни вообще ничего не происходит. Просто мы не всегда это понимаем.

Но я не скажу, что у меня сразу началась церковная жизнь, скорее, она растворилась в миру, тусовках, поездках. Через несколько дней после Крещения мы поехали в Среднюю Азию: Бухара, Самарканд… При крещении мне дали с собой просфоры, и я взял их с собой в поездку. Каждое утро я уходил от всех, чтобы съесть кусочек. Хоть я еще не был церковным человеком, понимал, что это святыня, часть другого мира, и мне хотелось этот мир сберечь от чужих глаз.

Мы доехали до озера Иссык-Куль в Киргизии. Там два берега: один горный, а другой плоский. А вдоль берега растут кусты облепихи. Утром выходишь к берегу, а из кустов вылетают и взмывают в небо фазаны — райские птицы. А на другом берегу — горы со снежными вершинами. Смотришь и понимаешь, что в этом Бог.

«До меня дошло, что я иду не по той дороге»

— Я так и не вошел в какую-нибудь стабильную профессию, например, инженера. Был разгильдяем по жизни. Хотя после окончания школы поступил в строительное ПТУ и отучился два года. В моей трудовой книжке первая запись — плиточник-мозаичник. Такая мистика (улыбается).

Как-то я хотел устроиться дворником в Питере — тогда давали служебную комнату. Но не получалось, и друзья отправили меня в Гагры к их приятелю — художнику Мише. У него в подвале была мастерская. И вот я у него жил неделю. А через много лет этот художник ушел в монашество и стал архимандритом Лазарем (Абашидзе), который пишет книги. Такие были в жизни интересные встречи.

Одно время я жил в Питере у приятеля — музыканта Андрея. У меня был такой период, когда моя жизнь не сочеталась с христианством. Я снял крестик и аккуратно положил его в шкатулку. Но сейчас я понимаю, что Бог всё равно меня берег от глубоких ям. Мой друг Андрей решил поехать к протоиерею Николаю Гурьянову на остров Залит и взял меня с собой. Я решил, что не буду подходить к батюшке — всё равно я без креста. И пока Андрей был у него, я пошел за рыбой. Но друг меня всё же позвал. Отец Николай два раза помазал меня маслом и сказал: «Иди».

После этого у меня и началась церковная жизнь. Мы вернулись в Питер, шел Рождественский пост. Я стал читать духовные книги, и в какой-то момент меня просто «пробило»: я увидел себя. Не знаю, было ли это покаяние, но мне стало больно, я расплакался. До меня дошло, что я иду не по той дороге.

Я достал из шкатулки свой крестильный крестик, надел его и сказал: «Здравствуйте! Я вернулся».

«Мы принадлежим другому миру»

— Я решил ехать домой. Когда вернулся в Казань, там как раз жил с семьей мой друг Максим. Он художник, обучался иконописи и впоследствии стал известным иконописцем. При Раифском Богородичном мужском монастыре ему дали мастерскую, и он позвал меня с собой. Я помогал ему левкасить доски и благодаря этому потихоньку втянулся в церковную жизнь. При монастыре я прожил год, ходил на службы утром и вечером, не раз присутствовал при постриге, был очень впечатлен. После этого жил в Оптиной пустыни, в Псково-Печерском монастыре, на Валааме.

Затем мы с Максимом переехали на остров Свияж, где находится Богородице-Успенский монастырь. У него там была дача с мастерской. Он был уже известным иконописцем и писал много икон, а я делал ему доски. Я долго был в иконописной среде, но с иконописью у меня так и не сложилось. Для этого ведь надо быть художником, а у меня не было ни образования, ни мастерства.

Но я был доволен, что живу на острове рядом с другом и занят делом. Я уже осознавал, что мы принадлежим другому миру. И вот так, рядом с иконописью, я хоть немного участвовал в строительстве Небесного Мира, касался его.

Встреча с мозаикой

— А затем Максим с семьей переехал в Псков, а я остался на острове. Как-то листал иконописные альбомы и увидел в них мозаику. Мне очень понравилось. Учитывая не присущую мне решительность, думаю, меня опять научил Святой Дух. Я решил, что выкладывать камни доступнее, чем писать иконы, и стал думать, как стать мозаичистом. Мне тогда было уже 50 лет. Нужно было менять свою жизнь.

К этому времени мои родители умерли, и по наследству мне осталась их квартира. Казалось бы, живи… Но нет. Я взял телефонную книгу и стал обзванивать мозаичные мастерские Москвы и Питера. В Москве не нашел подходящей. Хотел учиться в Академии художеств в Питере, но там не было мест.

Мне дали номер двух маститых мозаичистов в Питере. У них были обучающие платные курсы. Я пошел к ним учиться. За месяц у меня уже сложилось какое-то понимание процесса. Я знал, какая бывает смальта, где ее брать. Даже сделал небольшую мозаику. А в это время в Питер приехала моя знакомая Катя из Козельска, чтобы делать ремонт своей маме. Я вызвался помочь. Ее мама — монахиня Пелагея. Мы разговорились, я рассказал ей про свое увлечение мозаикой. И матушка сказала, что в Минске есть Дима Кунцевич, он руководит мозаичной мастерской, и она ему сейчас позвонит. Они поговорили, и Дима пригласил меня в мастерскую.

Я приехал в Минск на несколько дней, поселился в вагончике. Дима предложил мне выложить фон. Он увидел во мне потенциал, отметил ход мысли и сказал, что я подхожу. Я поехал домой, сдал квартиру и переехал в Минск. Меня поселили в братский корпус. Ну просто какой-то рай! Я полностью участвовал в жизни братьев: читал правило, акафисты, Псалтирь, в первую неделю поста каждый день ходил на службу, в трапезной ел постную еду, ходил на сестрические собрания. В братском корпусе я прожил полтора года. А затем мне пришлось уйти, и я снова поселился в вагончике. Через какое-то время приехал в Казань, за месяц продал квартиру и купил здесь, хотя мне говорили, что это невозможно. Просто «вжух!» — так помогал Господь.

«Художник должен доверять камню»

— При обучении мозаике говорят: «Представь, что середина ряда — это нитка, а смальту мы нанизываем на нее, как бусины». То есть в рядах должен быть невидимый центр.

Художник должен доверять камню и процессу. Само наколотое золото очень разное по форме. В идеале, когда кладешь фон, просто берешь горсть наколотого материала и ставишь камень. Затем, не перебирая и не выбирая, берешь из горсти следующий. Никакого лишнего камня нет. Если ты уже поставил камень, значит, это и есть его место, и лучше не переставлять. А куда его? Он тебе не понравился, что ли? Камень обидится. Раз ты его наколол, раз он уже участвует в процессе, его нельзя отбросить. Он должен найти свое место.

У любой настоящей вещи в мире есть свое место и предназначение: у пшеницы, воды, винограда. Каждый человек также находит свое место в жизни. В мире нет лишнего человека, даже если нам он кажется неприятным. Так же и с камнем — не бывает некрасивых камней. У камня ведь целая история. Это стекло и песок, которые варятся в печке и преобразуются. То есть из природных вещей делают более совершенный материал. Человек же призван Богом преображать мир, возделывать сад. Мозаика — это тоже такое возделывание. Были даны земля, песок, стекло, и из них, оказывается, можно создать такую красоту.

Когда я первый раз пришел в Державный храм, меня впечатлила мозаика Божией Матери. Это просто шедевр. Во всем гармония. Начинается шестопсалмие, выключают свет, ты стоишь в храме, горят свечи, и золотой фон мозаики мерцает, живет. У камней есть грани, отражаясь от которых свет играет и напоминает о Божественном, Нетварном Свете. Всё, что мы видим — это образ Того мира.

«Когда мы прикасаемся к шедеврам, это собирает нашу душу»

— В мастерской я делаю фоны. Кажется, что лик — это такая серьезная работа, а фон — это так, заполнить пустоту. А на самом деле в мозаике нет лишнего кусочка. Всё может говорить о другом мире.

Был период, когда мне дали выкладывать одежду. Для меня это был всплеск радости. Я подумал: «Вот они, оказывается, чем все занимаются с горящими глазами, раскрыв рот и забыв обо всем!» Обычно художники говорят, что, когда выкладывают фоны, голова отдыхает. А когда в образе выкладывается, например, одежда или лик, идет сложная работа мозга или души. И, выкладывая одежду, я как раз в большей полноте почувствовал работу моего внутреннего мира. Глубже осмыслил свое делание. И то, что мне доверили эту работу, принесло чувство радости.

Дима всегда говорит: «Смотрите древние образцы». Это не ты сам что-то придумал и создал, это уже было испокон веков. И, выкладывая мозаику сегодня, ты чувствуешь причастность к церковному искусству вообще. Глядя на работы древних художников, мы чувствуем связь с этими подвижниками. А так как они были движимы Святым Духом, через их работы мы чувствуем связь и с духовным миром.

В мастерской мы создаем не только мозаику, мы созидаем и себя. Мы же все разрушенные, поврежденные. Нашу бедную душу закрыли в тюрьму, на глаза и уши наложили повязки. А когда мы прикасаемся к шедеврам, это собирает нашу душу. Особенно когда ты сам участвуешь в создании гармонии.

«Жизнь — это послушание Богу»

— Я почти 15 лет в мастерской. Сейчас я точно знаю, что — на своем месте и что, начиная с крещения, Бог заботился обо мне — и по мелочи, и по-крупному, и всё, что со мной происходит — правильно и нужно. Нет никакой ошибки, всё на своих местах.

Жизнь — это послушание Богу. Такая задача у человека — слушаться Бога. И тогда твоя жизнь будет шедевром. Бог сказал «иди» — и ты пошел. Потом — «поворачивай направо», «налево», «возьми это». Если жизнь тебе что-то предлагает, бери и не думай, не оставляй на потом. А мы сомневаемся: вдруг это не мне? А вдруг мне не понравится? Выбираем, хотим получше, покрасивее, повкуснее.

Господь ведет, иногда за шкирку, когда вопреки пониманию заставляет тебя что-то сделать. Нужно поверить, а позже ты увидишь, для чего это. Ведь заставляет тебя не кто-то чужой, а Бог. И это лучшее, что с тобой может быть. Поэтому отказываться глупо.

Каждого человека Бог зовет. Надо только услышать Его голос и последовать за ним. Но у нас, наверное, нет такого слуха, чтобы услышать Бога, или доверия Ему. Думаем: кто такой я и Кто Такой Бог? А на самом деле Бог гораздо ближе. Он рядом.

Любое мастерство — это развитие навыка. Нужно тренировать слух к Божией воле, как музыканты развивают музыкальный слух. Вся жизнь должна быть такой тренировкой. И когда ты научишься слушаться Бога, в конце жизни тебе скажут последнее слово: «Заходи». Ты пришел туда, куда нужно.

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова и из личного архива героя

13.05.2025