Непростое послушание монахини Варвары

Раннее прохладное утро. Минуем придорожный указатель с надписью «Минск», перечеркнутый диагональной чертой, и выезжаем за пределы города. Подворье женского Свято-Елисаветинского монастыря расположилось на территории бывшей военной базы, в 19 км от города. Сейчас тут около 20 человек. У насельниц за плечами непростой жизненный опыт; наверное, половина сестер имеют судимость, кому-то негде жить, многие страдают от разного рода зависимостей. На подворье свое хозяйство. Раз в неделю сюда приезжает духовник монастыря протоиерей Андрей Лемешонок. Храм, доставшийся подворью от прежних хозяев территории, сгорел, и много лет литургия служилась в маленькой уцелевшей крипте. Монахини монастыря ехали на подворье петь на литургии, а мне очень хотелось встретиться с матушкой Варварой. Про подворье на Вишневке я слышала и раньше, и в представлении возникал, конечно, вполне конкретный образ монахини — руководителя «реабилитационного центра для женщин, попавших в трудную жизненную ситуацию». Велико же было мое удивление, когда встречать нас вышла невысокого роста, хрупкая, очень светлая и простая, улыбчивая матушка.

 

Фундамент сгоревшего храма

 

Уцелевшая часть сгоревшего храма

— Очень часто, смотря на текущие события с точки зрения себя сегодняшнего, не понимаешь, зачем с тобой происходит то или иное, не видишь связи между случившимся. А потом, спустя какое-то время, оборачиваясь назад, понимаешь, что всё происходившее — не случайно, что это были определенные повороты, которые вели тебя к тому, к чему нужно было прийти, — Господь тебя вел. Хочется спросить вас, матушка, о тех поворотных точках, событиях, которые привели вас в монастырь.

— Я даже не знаю, что вам рассказать. У меня всё мирно, тихо, спокойно было. Каких-то поворотных событий никогда не случалось.

Я выросла в верующей семье. Нас в семье четверо, у меня были достаток и возможность помогать братьям, сестре. Но время шло, и я стала задумываться: вот я помогаю, а мне хочется, чтобы те, кому я помогла, помогли другим, чтобы шла какая-то цепочка добра, — а ее не было, и это меня мучило. Смысл жизни терялся, возникал вопрос: «Для чего?». Приходили мысли о том, что надо что-то менять в своей жизни.

Я сама себе ничего не придумывала, но Господь привел ко мне удивительным образом девочку 16 лет — у родителей ее беда была: алкогольная зависимость. Я стала ее попечителем. Это иначе как Промыслом Божиим не назовешь. После совершеннолетия она вышла замуж, а я ушла в монастырь.

— Не страшно было брать на себя такую ответственность? 16 лет — трудный возраст.

— Я просто видела, что это не мое хотение. По своему желанию я бы этим не занималась, я бы пожалела себя. Господь так распорядился. Понятное дело: взять с улицы 16-летнего подростка, не имея никакого опыта в воспитании детей, — это непросто. Я знала, что без Божией помощи справиться с этим не смогу. Мне пришлось оставить работу: я прекрасно понимала, что Вике надо будет уделять много внимания. Мы месяца три-четыре жили на минимум средств: у меня были свои незначительные накопления плюс ее пособие детское. Благо одежда была у нас практически одного размера, и Вика мою носила. Она была зашуганным детеночком, с сильным отставанием в развитии. Поначалу так жили: она в школе, а я дома сижу, штудирую ее уроки, чтобы ей можно было объяснить то, что они в школе прежде проходили, ведь она даже не знала, что такое дробь.

 

Матушка Варвара (Атрасевич)

— Выходит, вы были для нее не только опекуном и воспитателем, но и педагогом?

— Мы с ней всё вместе учили, вместе читали. «Войну и мир» так одолели. Я обычно утром раньше вставала. У нас был договор: я просыпаюсь, и сколько прочту за время, пока она не встанет, столько она должна будет прочитать за день. И вот я просыпалась рано утром, читала, будила ее. Потом она поняла, что чем дольше спит, тем больше ей читать днем, и она сразу, как только глаза открывала, кричала: «Тетя Таня, я уже проснулась!»

Однажды так было. Они «Евгения Онегина» проходили, а у меня любимой героиней была Татьяна Ларина, и я ее письмо наизусть помнила. А тут им задали его учить. Вот едем мы на машине к школе, и я спрашиваю: «Вика, ты выучила?» Она: «Ну, так». Я говорю: «Тебе не повезло: я письмо Татьяны знаю наизусть. Сейчас будем учить, пока едем». И выучили. За чтение этого письма Вика потом получила 10 баллов. Пришла такая счастливая! За все те задания, темы, на которых я заостряла ее внимание, которые мы вместе разбирали, подтягивали, она обязательно получала поощрение. Для нее это было как стимул. И она старалась тогда больше вникать, внимательнее слушать. Но это была только Божия помощь, потому что подобные чудеса просто так не закажешь. Всё могло сложиться иначе.

— А как пришло решение принять постриг?

— Мне всё время думалось, что я, наверное, какая-то не такая; чувствовала себя чужой, хотя было всегда много знакомых. Они очень удивились моему решению принять постриг, ведь у меня в жизни не было каких-то нужд или трагедий.

Духовник монастыря протоиерей Андрей Лемешонок

Я ходила в Свято-Елисаветинский монастырь на службы, на беседы с отцом Андреем, приезжала трудиться в трапезной в течение полугода… Потом подумала: надо идти в монастырь, это будет более полезно, раз я хочу людям помогать. Господь вот так определил.

 

— Какое было первое монастырское послушание?

— В керамической мастерской. Около четырех лет я там проработала.

— А как же так случилось, что маленькую хрупкую монахиню отправили на такое сложное послушание — в керамическую мастерскую?

— Я тогда была еще инокиней и на послушание напросилась сама (улыбается). Но работа в керамической мастерской не была мне по сердцу. Всё думалось: разве за тем я пришла в монастырь, чтобы опять заниматься какой-то внешней деятельностью? Но послушание есть послушание, надо терпеть. А позже я поняла, что основная работа должна быть с людьми. Вот когда это поняла, тогда стало легче трудиться и по-другому пошла работа.

— А как вы оказались на подворье?

— Вот как раз тогда, когда я уже смирилась: «Керамика, значит, керамика», — Господь начал создавать такие ситуации, что я поняла: Он готовит к чему-то другому.

Батюшка на собраниях очень часто вспоминал про Вишневку, говорил о том, что подворье женское нужно и будет. Только он не знал, кого из сестер туда определить. А я, придя в монастырь, всё просилась ездить на мужское подворье нашей обители (там подсобное хозяйство монастыря) — помогать, хотя бы по выходным: мне это было близко, поскольку выросла я в деревне, хозяйство знала, любила ковыряться на грядках… И когда батюшка заговаривал о женском подворье, мне это так ложилось на сердце! Но, естественно, я и не думала, что буду работу там возглавлять, думала, что кому-то в помощь буду, хотелось вместе с кем-то трудиться.

Оказалась я перед выбором: керамика, которая все-таки была мне не по сердцу, или подворье. И я сказала батюшке, что хочу попробовать поработать в Вишневке. Батюшка сразу меня благословил: хочешь — пожалуйста. Но предупредил при этом: «Ты должна забыть про себя и жить только для этих женщин, тогда будет толк в твоей работе». Этими словами батюшка, наверное, хотел меня остановить, если я попросилась туда по легкомыслию. Но меня его слова, наоборот, укрепили и мне по сердцу пришлись, потому что так и должно любое дело делаться: нужно забыть про себя и всем существом своим предаться этому делу.

Про Вишневку мне рассказывали, что это большой поселок, и я с ужасом думала: «Господи, помилуй! Ведь они же все разбредутся! Как я их там собирать буду?» Но всё оказалось не так, как говорили. И сложности здесь совсем другие — не те, которые представлялись. Здесь уединенное место. А уединение — это очень непросто.

 

Одна из насельниц подворья

 

 

 

Игуменья Свято-Елисаветинского монастыря матушка Евфросиния (Лаптик)

 

Одна из насельниц подворья

— А было что-то, чего вы больше всего опасались, ожидая приезда насельниц подворья?

— Я ничего не боялась. У меня часто бывали периоды в жизни, когда Господь учил Ему доверять, а к тому времени я уже давно поняла, что от меня всё равно ничего не зависит и надо просто принимать то, что Господь дает. Если сопротивляешься, это никакой пользы тебе не приносит.

А трудности у нас были, конечно. С теми, кто жил здесь прежде, приходилось оформлять очень много юридических документов. Поэтому было благодатное время, когда недели две-три, наверное, я в монастыре молилась. Потом мы стали приезжать сюда каждый день: уборкой занимались, территорию осваивали — она же большая. И вот батюшка благословил первую насельницу — она была беременная — и сразу вторую… Поначалу нас было мало, мы один только домик занимали. Потом уже и второй заселили. Всё потихонечку шло, постепенно. Господь всегда по силам дает.

— Что, по-вашему, главное в той помощи, которую вы подаете сестрам, живущим на подворье?

— На самом деле я сама помочь ничем не могу — помогает Господь. Это я сейчас очень хорошо понимаю. И моя задача — просто не мешать Господу действовать. Но у нас всех обязательно должно быть чувство сострадания друг к другу, и даже не просто к каким-то конкретным людям, конкретному человеку, а вообще ко всем. Когда этого сострадания нет, то во всех твоих попытках делать что-то доброе, полезное будет, наверное, какая-то фальшь.

— Насельницы подворья — женщины со сложными судьбами и характерами. Работать и жить с ними непросто. Необходимо быть для них авторитетной. Вас они уважают, но и боятся. В чем секрет вашего авторитета?

— Да мне и самой удивительно, что меня боятся, хотя я не представляю, почему (улыбается). Наверное, они чувствуют, что я их не боюсь. Не знаю, не могу объяснить.

 

— Матушка Варвара, вы к сестрам подворья относитесь, вероятно, иначе, чем когда-то относились к девочке Вике, о которой рассказали?

— Нет. Им может быть 50 лет, а они такие же дети и ведут себя точно так же. И, как дети, требуют внимания к себе. Все сестры очень разные, многие со сложными судьбами. Но для меня не имеет значения, сидел ли человек, пил ли… Ты всё равно видишь в них Божие творение. А такой взгляд нельзя искусственно, специально выработать — это может только Господь дать.

К вашему первому вопросу о событиях и их связи: вот сейчас смотрю и понимаю, что даже то попечительство, которое у меня было до монастыря, тоже было промыслительным. Если в жизни происходят пусть и сложные моменты, но ты не протестуешь и не пытаешься по-своему что-то сделать, а принимаешь их, то они потом вспоминаются и приносят значительную пользу. Наверное, уже тогда Господь знал, что и как будет, просто ждал того времени, когда я буду готова принять вот это.

Помню, как пошла однажды в отделение, а из палаты выскочила больная с острым заболеванием на почве алкоголя. Она меня за руку схватила и говорит: «Вы возьметесь за это или не возьметесь?» Я говорю: «Нет, у меня другое послушание». Для меня это был шок, но слова ее настолько врезались… Чувствовалось, что то был явный призыв взяться за это дело, причем больная конкретно упоминала алкоголизм. Я долго думала об этом, а потом постепенно всё подвело к Вишневке.

 

Будущий склад

 

— Чему бы вы хотели научить сестер, живущих здесь?

— У меня нет задачи чему-то их обучить. Я просто хочу, чтобы они научились доверять Богу, не надеялись только на себя — это единственное, что может человека действительно удержать от каких-то соблазнов. Когда человек начинает надеяться на себя, он обязательно спотыкается. Для них сейчас я авторитет, но как мне хочется, чтобы этим авторитетом и ориентиром был для них Господь! Чтобы они шли трудиться не потому, что боятся: я на них рассержусь, — но понимая: это труд для Бога. Вот этому научить очень сложно, и пока всё иначе. Мне батюшка говорит: «Чего ты от них хочешь? Люди всю жизнь жили во грехе, а ты хочешь, чтобы они за год-два изменились? Бросили курить?» Другое дело, что часто желания нет изменяться.

 

Домики, в которых живут матушка и насельницы

— Но они же становятся другими, меняются?

— Конечно, меняются. Вы знаете, как это радостно — видеть хотя бы пару сестер, которые уже начинают немножко поддерживать других, оказывать друг другу помощь. Уже доверие появилось, отношения изменились. И если раньше было такое: прикрыть чей-то грех, не сказать о чем-то, то сейчас они начали понимать, что это неправильно, что потом этому человеку только хуже, — и они уже чувствуют свою вину и ответственность за него. Диавол пользуется тем, что душа сама себя загоняет в угол; человек старается никому ничего не говорить, но ему только хуже. А когда человек не боится говорить, тогда и побеждает. Сестры уже потихонечку учатся этому опыту. Я им сказала: если вас что-то мучает, то попросите: «Сестры, помолитесь, у меня такая беда». Вот одной сестре с алкогольной зависимостью раз захотелось выпить, и она ходила по всему подворью и всем рассказывала: «Я хочу выпить». Мы за нее все молились. Она вечером говорит: «И чего это я ко всем подходила и про то, что выпить хочется, рассказывала? Уже совсем и не хочется». Если бы она молчала, то в конце концов желание бы победило, но она стала его открывать — и оно пропало. Когда люди начинают это понимать, тогда, наверное, действительно, есть какие-то изменения. Главное — не останавливаться, потому что, если ты остановился и подумал, что уже что-то преодолел и можно передохнуть, то попадешь в ловушку. Ведь что в духовной жизни, что в борьбе с зависимостями, что в ремесле — в любом деле простой не бывает полезен. Что бы человек ни делал, он не должен расслабляться.

— Вы здесь живете как одна большая семья. Какими должны быть, на ваш взгляд, идеальные отношения?

— Мы стараемся жить как семья. Мне одна послушница раз сказала: «И как вы там живете? Ведь вас столько!» Тогда нас было 15 человек, все разные, разного возраста, разного сословия, у каждого свой негативный жизненный опыт за плечами, свои какие-то вредные привычки — и все ютятся в одном домике. Я не знала, что ей сказать тогда. Я и сейчас сама этого не понимаю. Бывают, конечно, и какие-то размолвки, трения, обиды друг на друга. Но за всё время у нас один только раз была драка среди наших подопечных. Мы учимся принимать каждого человека таким, какой он есть, не создавать какие-то рамки, вгоняя его туда, не пытаться его переделать, но постараться его хорошие качества укрепить.

— Но ведь когда потакаешь любым желаниям человека, он деградирует…

— Нет, не потакать, а принимать. Не гладить по головке, когда человек плохо делает, а даже если и отругать его за что-то, то чтобы эта его негативная черта не вызвала в тебе осуждение. Осуждение ведь может быть незаметным, а это тяжкий грех, который очень быстро разрушает.

Литургия совершается в уцелевшей крипте храма

Когда человек приходит к нам, неделя, две его состояние адекватное: со всеми он любезный, всё хорошо. Но потом начинается то фырканье, то недовольство, то раздражение, и ты уже понимаешь, что где-то у человека проскользнуло осуждение — начинается оно с этого. И если не остановился, сразу не пресек, то тяжело будет. Вчера накануне литургии сестра одна уже собирала чемодан. Не помню уже точно, с чего всё началось. Она следит за Захаром (так козла назвали), и вот видит из окна, что Захар сам по себе гуляет, и у нее первая мысль: кто-то выпустил специально. И такая ярая обида сразу, злость! И так ее понесло, что у меня было желание неправильное, не монашеское — свернуть ей шею, честное слово. Потому что рядом были три пожилые женщины, больные, а она на них с таким шипением! Я ей очень мягко сказала: «Иди-ка из трапезной, прогуляйся, успокойся». Позже она вернулась и говорит, что уезжает. Я ей: «Очень хорошо. Вот завтра будет батюшка, возьмешь у него благословение — и езжай на все четыре стороны, куда хочешь, никто тебя держать не будет». Мы с ней немножко еще поговорили — она любит поговорить, — а потом я взяла ее с собой на поле работать, и к вечеру она остыла. Потом я объяснила, что ей очень важно исповедоваться и причаститься, при этом не покурить перед литургией — а для нее это очень тяжело. Она встала на исповедь и спрашивает: «А что говорить?» — «Да вот то, что ты вчера проживала, и говори: про твою злость, раздражение — обо всем, что ты чувствуешь, говори». А после причастия она сказала: «Мне стыдно за вчерашнее». Никуда уже не поехала, всё мирно, тихо, хорошо. Ей действительно тяжело, у нее очень сложный характер, и она это понимает. Но она старается и, действительно, заметно меняется. А сестры просто не обращают внимания на эти перепады настроения, пытаются как-то сгладить конфликты, смягчить ситуацию.

 

Благословение насельницы на работу почтальоном

 

На подворье целая кроличья ферма

— Матушка Варвара, о чем вы мечтаете?

— Ни о чем.

— Как? Разве такое возможно?

— Я боюсь о чем-то думать, чего-то просить у Бога. Прошу только дать сил, чтобы принять то, что Он посылает.

Сейчас начинают сбываться мечты, которые были когда-то в юности. Я отцу Андрею уже говорила, что, когда еще жила в миру, мне всегда больно было видеть детей интернатских, жалко было, что есть такое разделение на интернат для детей и ЛТП для взрослых (ЛТП — вид лечебно-исправительного учреждения, предназначенного для тех, кто по решению суда направлялся на принудительное лечение от наркомании и алкоголизма. — Авт.). И всё время была мысль о такой структуре, где бы эти женщины могли жить, лечиться и сами заботиться о детях. Я потом, уже когда подворье наше появилось, батюшке рассказала об этой своей мечте. И он говорит: «Видишь, теперь твоя мечта может воплотиться в реальность». И я сейчас понимаю, что, действительно, этот наш маленький участочек может быть вот таким: там можно жить насельницам, там — трудиться, а вот тут могут проживать их детки под присмотром. Так что мамы могут жить вместе с детьми. Для Бога нет ничего невозможного…

 

Послушание в поле

Фотографии автора

Источник: pravoslavie.ru

08.05.2025