Близкая Оптина

Оптина в начальный период нашего братства была вроде запасного аэродрома. Когда случалось что-то, сильно требовала душа или невмоготу было в своем монастыре, братья ехали в Оптину — пожить, привести мысли в порядок. Потом все всё равно возвращались в родную гавань.
Мне самому Оптина полюбилась с начала моей церковной жизни в сестричестве, в монастыре. В очередной раз, когда я подошел к духовнику за советом, какие книги мне читать, батюшка сказал: «Читай Оптинских старцев». И это отложило отпечаток на последующие годы, да и на всю жизнь. Даже образ моих мыслей поменялся. Если раньше всё хотелось бросить и порвать со всем миром, то теперь Оптинские старцы своей жизнью говорили: можно жить в Церкви и служить людям, не перечеркивая всей существующей жизни. Сегодня с отцом Мелитоном погрузились в воспоминания про дорогую сердцу Оптину и ее отцов.
Брат Алексий: Помню, у тебя был период, когда ты в Оптину уехал и остался там пожить. Мне понравился твой рассказ о жизни трудника в Оптинском монастыре — как старший по мастерской входил в твои нужды, проявлял заботу даже хотя бы в бытовом, материальном плане…
Монах Мелитон: Когда приезжаешь в Оптину как трудник, тебя определяют на послушание, и старший говорит: «Пойдем беседовать». Заводит тебя к себе в келью-кабинет, ставит чайник: «Давай попьем чайку». Пьешь чай, и он по ходу задает вопросы: «Как ты? Что ты? За деньги, не за деньги?» Говорю: «Если б хотел за деньги, то в миру бы устроился, так что никаких вопросов нет». — «Так, а что ты, совсем бесплатно?» — «Да, бесплатно». — «А что у тебя? Может, маме помогать надо, может, нужда какая?» — «Может, что-то и есть, но я приехал потрудиться во славу Божию». — «Так, хорошо. Может, тебе надо чай, конфеты?» Говорю: «Да вроде ничего не надо. Если надо будет, попрошу».
Единственное, что уже в самом конце моего пребывания в Оптиной, — я в лужах да в грязи «убил» немного свои туфли и запереживал, что не в чем будет возвращаться. Думаю, пойду в «гуманитарку», попрошу. Мне говорят: «Тут "гуманитарки" нет. Иди в рухольную, там послушник такой-то, он тебе выдаст». Прихожу: «Здрасьте. Может, кирзачи есть, чтобы на работу ходить?» Меня спрашивают: «Ты сколько тут?» Говорю: «Месяц». «Что, месяц? Я уже девять месяцев и ничего не брал».
Прихожу к своему начальнику: «Проблема. Нужна обувь рабочая». «О, никаких вопросов. Садись в машину, поехали». Поехали в Козельск, купили.
А когда приближалась Пасха, он спрашивает:
— Ты с кем Пасху отмечаешь?
— В смысле?
— Наши, то есть братия, — идут на озеро, шашлыки из рыбы, уху готовить.
— И в чем вопрос?
— Ну, они там сбрасываются на то на се, на кагор.
— В смысле кагор? Я если выпью, то вы меня тут не найдете.
— Ну, у нас так принято. Все праздник идут отмечать. Даем выходные людям.
— Знаете, мне это неинтересно.
— Ну, хорошо, — говорит, — я тебе дам денег: хочешь — покупай конфет, хочешь — подарки, хочешь — книжки.
Дал он мне денежку — я всем своим подарки накупил.
В Оптиной, не знаю как сейчас, а раньше была возможность принимать пожертвования и в личном плане. С одной стороны, можно сказать: «Ну зачем ему, он же монах?» Но, например, отцу Илиодору подарили машину, а он после ночной службы садился за руль и развозил всех бабушек по домам, по окрестным деревням. Отец Илларион писал иконы — кому-то дарил, а кто-то ему жертвовал. К нему приезжали, например, люди и просили: «Возьми сына на исправление» или «Возьми племянника». И отец брал. Подопечный поживет, потрудится, попричащается, и отец Илларион затем ему давал денежку на дорогу: «Держи, это тебе доехать, у тебя семья». И еще каждому говорил: «Если что, приезжай, ждем». В Оптиной каждого человека встречают как «тебе посланного». Встречают, ждут, пишут письма, посылают подарки, помогают, окормляют.
Еще интересный момент, как у них исповедь проходит. Во время всенощного богослужения все молятся — священники, иеромонахи, игумен, а уже после полиелея сразу выходят духовники, человек 10–15, и у каждого свой аналойчик. Духовные чада это знают и уже стоят, ждут. Отцы начинают исповедь — и часов до 12 ночи, пока всех своих не исповедуют. То есть служба закончилась, идет уборка храма, а все исповедуются. На праздники съезжаются паломники, духовные чада из Москвы, Калуги, Киева… И все они в воскресные дни, на всенощных, на праздниках своих батюшек встречают, а батюшки радуются своим духовным чадам. Такая жизнь у них кипит.
Брат Алексий: Особенно близко мне отозвалось, что старший по мастерской заботится о своих подопечных…
Монах Мелитон: Вообще, когда ты приехал, стараются, чтобы ты посидел в тишине, походил на службы, к мощам, на источники. Просто чтоб из суеты вырвался, первые дни стараются не трогать — ходи молись, читай. Такое благословение. А потом, когда полноценно уже работаешь, то всё равно шесть часов ты трудишься, остальное время — твое. Помню, брат наш Игорь стал там четки плести в свободное время, а ему: «Кто тебя благословил?» То есть молись, читай книжки.
Брат Алексий: Ну, это красота! А с отцом Илларионом ты общался?
Монах Мелитон: Да. Хорошие впечатления остались. Интересно, что последний мой приезд в Оптину был за две недели до его смерти. Он уже болел в то время — деменция была: вел себя как ребенок, никого не узнавал. И как-то шел он со стороны скита мимо паломнической трапезной, и так получилось, что я ему навстречу. Понимаю, что он болеет, и неудобно брать благословение, тем более рядом келейник, скажут: «Куда ты лезешь?». Мы уже начинаем расходиться, а отец Илларион останавливается… Повернулся и на меня смотрит. Я понял, что он узнал или Бог ему открыл, хотя я уже пятнадцать лет как не был в Оптиной именно у него. Он стоит и смотрит. Понимаю — зовет… Я тут же подхожу: «Батюшка, благословите». Он сразу заулыбался, благословил и пошел. Для меня это было такое утешение! Приезжаю в наш монастырь, проходит две-три недели, и мать Сусанна говорит: «Отец Илларион умер»…
Вот еще про Оптину. Однажды, будучи там, не знал, как назад добираться буду. Это в больших городах — вокзал, шум, гам. А у них касса может открыться за полчаса до прихода поезда. Приходишь на вокзал — всё закрыто, как во время войны… Вот и думал: «А как я поеду? Какое там расписание?» У меня ни интернета, ничего нет, как что узнать? И я вспомнил, как в книге «Пасха красная» рассказывается, что одному человеку надо было доехать до Москвы, он искал, искал, но его никто не брал. А ему говорят: «Чего ты стоишь? Иди на могилки, попроси отцов убиенных — сразу будет машина». Думаю: «Пойду и я попрошу». Подхожу к могилкам (теперь там часовня), только помолился — смотрю, навстречу идет Паша из Минска, из монастырской мастерской цветных металлов, с женой. Я думаю: «Да ладно! Чудеса прям какие-то». Говорю: «Паша, слушай, а как до Минска доехать?» Говорит: «В пятницу во столько-то ходит поезд, мы тоже едем». — «О, хорошо». Они ушли, и я их последующие дни вообще не видел. Уже начал думать: «А как я билет куплю?» Пошел к убиенным отцам, только помолился, выхожу — опять идут Паша с женой. Он говорит: «А я живу в Козельске, вдруг что…» Говорю: «Слушай, давай я дам денежки, ты купишь мне билеты». — «Конечно».
А еще один момент был в период, когда я нес послушание на нашем подворье. Мне хотелось посмотреть оптинское подворье, но туда особо не пускают, чисто для своих. Я думаю: «Посмотреть бы, как у них устроены теплицы, курятник, водоем, грядки…» У них же хозяйство налажено, мужики все — работяги. Я взял благословение и все-таки пошел, но сторож меня прогнал. Тогда я опять на могилки к отцам убиенным и даже на могилку к отцу Венедикту — прежнему настоятелю: «Ты ж тут хозяин, это твой монастырь. Как мне попасть на подворье?» Прошло несколько дней, а дело не двигалось. Уже наступил последний день пребывания, я вещи забрал из гостиницы, осталось пару часов до отъезда, подходит ко мне человек и говорит: «Пойдемте, я покажу вам подворье». У меня отвисла челюсть — мне уже подворья этого не хотелось, но я понял, что они, отцы, даже здесь помогли. Меня радость наполнила. Я хожу, смотрю, но больше радуюсь — так мне хорошо на душе… У них так и говорят: «Иди на могилки к отцам, возьми благословение — всё получишь!»
Читайте также:
Дороги, которые мы выбираем…>>
07.05.2025