Три урока патриарха (часть 1)

Дьякон Илья Кокин — кандидат богословия и культурологии, член Союза писателей Москвы, сценарист, автор учебно-методического комплекта «Приходская школа "под ключ"» и других пособий. А еще отец Илья — интересный собеседник. На заре своего церковного служения ему довелось нести послушание иподиакона у Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. В рамках Пасхального фестиваля «Радость» в нашем монастыре отец Илья выступил с лекцией, а после дал интервью сайту.

— Отец Илья, в одном из интервью вы говорили, что стали интересоваться верой, будучи подростком. Поделитесь, пожалуйста, что стало отправной точкой для поиска Бога в таком бунтарском возрасте?

— Наверное, мой приход к вере тоже в каком-то смысле был бунтом. Мне было лет двенадцать, когда отмечалось 1000-летие Крещения Руси. 1988 год. Моя мама тогда работала в гостинице, где поселили церковные делегации. В знак благодарности сотрудникам гостиницы предложили отправиться на экскурсию в Троице-Сергиеву лавру. Мама позвала меня. Это было моим первым вхождением в храм. Конечно, я был под большим впечатлением.

Следующей подвижкой в сторону веры стало то, что я прочитал роман «Мастер и Маргарита» — книгу, которая поднимает перед человеком вопрос о бытии Бога, о вере. Надо сказать, что я был ребенком правильным и прилежным, но для меня стало огромным открытием, что тот мир, в котором я жил, имеет двойное дно. Оказалось, что у этого мира есть Создатель, а у жизни человека есть какая-то цель. Для меня это было большим потрясением. Захотелось больше об этом узнавать.

— Как проходило ваше воцерковление?

— Это был путь исканий. Я не принял православную традицию сразу открытым сердцем, а подвергал сомнению вещи, которые мне открывали религиозные книги. После романа «Мастер и Маргарита» просто заинтересовался личностью Иисуса, спросил у своей бабушки — преподавателя литературы, существовал ли Иисус на самом деле. Она сказала, что да, Он существовал. Для меня это стало важным свидетельством, потому что с бабушкой у нас были эмоционально близкие взаимоотношения, и я доверял ее мнению. После этого я решил прочитать Евангелие. Евангельский Христос поразил меня гораздо больше, чем булгаковский Иешуа. Я стал испытывать себя, стоит ли мне доверять всему тому, что я прочитал и узнал, и в какой-то момент потребовал от Бога чуда в подтверждение того, что Он существует. Господь мне такое чудо послал. Я каждое лето ездил в пионерский лагерь. Однажды организовали олимпиаду по стрельбе среди двенадцати окрестных лагерей. Я вызвался участвовать. Подхожу к месту, где должны проводиться соревнования, и вижу, что все ребята приехали со своими винтовками, а мне сейчас дадут какую-то кривую… Тогда я первый раз в своей жизни помолился: «Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы я занял первое место. Тогда я буду в Тебя верить, буду знать, что Ты существуешь и что Ты меня сейчас услышал…» Отстрелялся как мог, а в конце смены на линейке мне вручили диплом за первое место в соревнованиях по стрельбе. Я ни разу не попал в «десятку», но стрелял кучно. Судьи поняли, что винтовка была кривая, поэтому засчитали победу. То есть Господь, с одной стороны, выполнил мою просьбу, а с другой — совершил чудо. Он показал, что одного умения и мастерства недостаточно. Не всё зависит от человека. Этот случай стал для меня точкой невозврата.

— Когда вы пришли в храм?

— Я сразу же стал ходить в храм, тем более что буквально в пяти минутах ходьбы от моего дома открыли храм, мимо которого я бегал всё детство. Тогда еще не было ни купола, ни колокольни. Их снесли в советские годы. А потом оказалось, что это храм святителя Митрофана Воронежского. Восстановили колокольню, появился купол. Настоятелем назначили отца Дмитрия Смирнова. Он позвал известного художника — мозаичиста Александра Корноухова. Александр Давыдович оформлял алтарную абсиду с помощью мозаики. Я учился в художественной школе, поэтому интересовался созданием мозаики: из каких-то разрозненных кусочков вдруг появляется изображение. Тогда, в начале 90-х годов, еще не было собственного материала. Помню, что художники покупали куски цветного стекла на какой-то пуговичной фабрике, и мы вручную эти куски раскалывали на квадратики.

— Вы подвизались помогать?

— Да, мне просто было интересно попробовать именно с точки зрения художественного вызова и хотелось сделать что-то самостоятельно. Через какое-то время мне дали выложить небольшой кусочек, так что где-то в алтаре есть мой квадратик пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Причем это был настоящий подвиг. У нас даже было такое выражение: «Кто колол смальту и не стер за собой кровь?» Ведь мелкие осколки впивались в пальцы. Можно сказать, что для меня вхождение в храм было через боль.

Первые шаги в храме тяжело давались. Например, выстаивание на службе, если непонятно, что именно совершается, что поется и читается. Я нашел для себя такое решение: стоял перед заупокойным каноном и поправлял свечки. Это позволяло как-то скоротать время. Ну, конечно, краем уха слушал, что поют, читают и как-то своими словами пытался молиться. Но потом, когда ты уже понимаешь основные моменты, служба начинает пролетать быстро.

— Как родители отнеслись к тому, что вы начали ходить в храм?

— Спокойно. Мама в скором времени тоже стала ходить со мной в храм. Болезненно отнеслась как раз бабушка, которая в свое время мне сказала, что верит в то, что Иисус существовал. Она хотела, чтобы я поступал в архитектурный институт, в котором сама преподавала какое-то время. Ее отношение оставалось настороженным, даже когда я поступил в семинарию. Но всё изменилось, когда меня на третьем курсе взяли иподиаконом к Святейшему Патриарху. Меня стали показывать по телевизору. Тогда произошел перелом. Она поняла, что я не пропащий человек, что тот путь, который я выбрал, тоже является важным — путь, на котором можно расти, развиваться и приносить пользу.

— Одно дело — прийти к вере, а другое — посвятить себя служению Богу. Что стало ключевым в принятии такого решения?

— Я какое-то время на полном серьезе думал стать архитектором. Эта идея казалась мне вполне разумной. Я учился в художественной школе, изучал историю архитектуры, но было пару моментов, которые меня смущали. Во-первых, я не очень любил черчение. Во-вторых, когда стал приходить к вере, в какой-то момент задумался о том, сколько простоят здания. Пятьдесят лет, сто, а потом их снесут. Они буквально обратятся в прах. Эта мысль меня очень расстроила, и я подумал, что вот в семинарии люди имеют дело с вечной душой. Это намного интереснее.

— Вы пять лет несли служение иподиакона патриарха Алексия ІІ. Не могу не спросить, каким вы запомнили Святейшего и чему он вас научил?

— Святейший Патриарх Алексий, конечно, был невероятным, удивительным человеком. Он оказал сильнейшее влияние и на меня, и, наверное, на всех, кто так или иначе с ним соприкасался, даже ненадолго. А сказать, чему я у него научился, наверное, будет слишком дерзновенно. Сказать, какие уроки он преподал своим приближенным, будет правильнее.

Святейший и проповедовал, и подавал пример ревностного служения, но просто находиться рядом — тоже была большая школа. Наверное, я упомянул бы про три урока, их Святейший преподал мне и ребятам, которые иподиаконствовали. Первый урок — самоотверженного служения. Как-то была поездка в Белгород. Два дня я сопровождал Святейшего. Обычно мы менялись, а тут то ли про меня забыли, то ли старший как-то решил меня проверить на прочность. И вот двое суток, что шла эта поездка, с раннего утра до позднего вечера я был при Святейшем. Меня поразило, насколько это изматывающее служение: это литургия, проповедь, потом какой-нибудь торжественный прием, встреча с интеллигенцией, встреча с губернатором, какой-то концерт… Я был мальчишкой, задачей которого было подать посох, забрать цветы и всё. Вникать в происходящее, как-то эмоционально или интеллектуально в это включаться мне было не нужно. Но спустя два дня я чувствовал себя как выжатый лимон. А Святейший везде находился в центре внимания. Ему нужно было говорить слова на камеры, общаться с первыми лицами региона, то есть нести несоизмеримо большую ответственность. И Святейший это нес изо дня в день, хоть и был все-таки намного старше, чем я, двадцатилетний мальчишка. Мне приоткрылось только маленькое окошечко в этом плотном графике патриарха.

Однажды была поездка в Вену, и после литургии митрополит Венский, тогда владыка Ириней, обращается к Святейшему с приветственным словом на амвоне. Патриарх говорит ответное слово митрополиту и собравшимся прихожанам. Тут его речь на полуслове прерывается, и я вижу, как Святейший спиной падает на царские врата. Естественно, все подбежали. Занесли Святейшего в алтарь. Расстегнули воротник, открыли окна, чтобы свежий воздух впустить. Приехала скорая. Сделали какой-то укол. Все ждали, что сейчас Святейшего увезут в больницу, но не тут-то было. Когда патриарх пришел в сознание, он встал, надел мантию, куколь, взял жезл, вышел и продолжил свою проповедь с того места, на котором остановился. Это, конечно, было потрясающе. Такой урок ответственности перед Богом и людьми!

Второй урок — молитва, потому что на протяжении трех лет из пяти я был у Святейшего на книге. Я держал вот этот архиерейский чиновник, по которому Святейший молился. То есть фактически видел, как патриарх молится, на расстоянии вытянутой руки. Действительно, Святейший был молитвенником. Когда меня рукоположили в диакона, один пожилой мудрый протодиакон мне сказал: «Знаешь, какая главная задача диакона? Создать на службе в алтаре условия, чтобы священник не отвлекался от молитвы». Я думаю, что во многом это относится и к иподиаконскому служению. Надо создавать такие условия, чтобы Святейший мог спокойно и самоотверженно молиться с полным погружением в процесс молитвы. Не всегда такое получалось. Иногда, конечно, мы Святейшего отвлекали и искушали. У него был плотный график: каждый день, помимо служб, еще встречи, заседания и так далее. Он должен был следить за временем, чтобы никуда не опоздать, но на службе у Святейшего на руках поручи, которые как раз закрывают часы. Когда книжник подносил ему чиновник, прочитав молитву, он отодвигал рукав у книжника и смотрел на часы. Я первый раз подаю книгу. Святейший прочитал молитву, отодвигает у меня рукав, смотрит на время. Я отхожу и думаю, что Святейшему неудобно смотреть, ведь часы-то повернуты ко мне. А ему надо мысленно переворачивать их.

— Вы их перевернули?

— Да. Святейший опять отодвигает рукав, и у него округляются глаза. Он не понимает, что происходит, потому что время явно не то, которое он ожидал увидеть. Потом он понял, что часы перевернуты, улыбнулся. Уже после запричастного стиха все, кто был в алтаре, подходили под благословение. Я иду и не знаю, чего ожидать. Святейший расплывается в улыбке и говорит: «Ну ты рационализатор». С той поры это стало традицией, и мой преемник тоже так делал.

А третий урок — удивительное смирение. Святейший практически каждый год в день памяти преподобных Сергия и Германа посещал монастырь на Валааме. С детства его очень любил. В одну из таких поездок в середине дня как-то поменялись планы и нужно было решить, куда двигаться дальше. Святейшего привезли в главный скит и отвели в кабинет наместника, чтобы он там немножко передохнул, пока решались организационные вопросы. Так получилось, что в кабинете остались патриарх, я и еще келейник наместника — такой молодой паренек лет восемнадцати. Святейший ходит, рассматривает книги, а посреди кабинета стоит огромный аквариум. Патриарх Алексий любил всякую живность. У него и в резиденции были разные козочки, собачки. Он любил с ними возиться. И вот, естественно, он переходит от книжек к аквариуму, рассматривает рыбок. Причем он знал, какая порода этих рыбок. Потом подзывает келейника и спрашивает: «Слушай, а как ты их кормишь?» Тот отвечает, что каждый день. Святейший: «А я своих через день кормлю. Ты сегодня уже кормил их?» Коля говорит, что нет, еще не кормил. И тут Святейший этого послушника спрашивает: «А можно я покормлю?» Это меня настолько поразило! Патриарх мог просто сказать: «Дай мне корм, я их сейчас покормлю». И я для себя это так объяснил: у послушника Коли было послушание кормить этих рыбок, и в этом вопросе он важнее, поэтому Святейший у него спрашивает разрешения. Для меня это тоже был очень важный урок. Не знаю, научился ли я у Святейшего смирению, но по крайней мере держу в памяти, что даже он проявлял такое смирение. Для меня очень важно такое знание.

Продолжение следует…

Беседовала Елена Романенкова

Фотографии Максима Черноголова и из интернета

23.04.2025