«Человеку нужна Божественная красота»

Новая серия наших публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание в стенописной мастерской. В 2002 году семеро молодых людей занялись мозаикой в храме в честь иконы Божией Матери «Державная». С этого и началась мастерская. Сейчас здесь трудятся больше 50 человек. А мозаики мастерской востребованы и украшают православные монастыри и церкви в разных уголках мира — Беларуси, России, Украине, Греции, Черногории, Румынии, ЮАР, на горе Афон. 

В чем состоит привилегия церковного послушания, его смысл и красота? Как создать живой образ? Мы говорим об этом с руководителем стенописной мастерской Дмитрием Кунцевичем.

Божественная красота

— Каждый человек чувствует красоту — потому что в ней есть что-то высокое, то, что от Бога. Это ценится, — говорит Дмитрий. — Настоящая красота может быть только Божественной.

Если человек находит в своей жизни Бога, он дает действовать благодати, Духу. И всё, что он делает, становится красивым.

 

Сами по себе роскошные вещи не насыщают. Ищем мы все-таки Божественную красоту. Тонко чувствующим людям она нужна как хлеб.

В природной красоте — закате, озере, небе — есть Божественное начало. И человек может почувствовать это прекрасное и воплотить ощущение его через камушки, краски, глину и прочее. Когда это получается, произведение обретает свое бытие, начинает жить. И ты уже не можешь пройти мимо этой вещи, даже если это стул, перила, стенка, подоконник, — ты видишь в них целую жизнь, мысль художника, его историю. Такая вещь становится фактически иконой, потому что говорит о Божественном. И ею хочется любоваться.

В мастерской мы стараемся прикоснуться к Божественному.

 

Когда человек трудится, вкладывает в дело душу, частичка его переживаний остается в сделанном: она может заговорить, коснуться другого человека.

Вот глина — ее мяли руками, формовали, потом она прошла через огонь, приобрела другую материальность: была мягкая, стала каменная. У нее свой цвет, следы разных включений, частички угля, песчинки. Из глины получается сосуд, из которого можно пить воду, то есть он может давать другому жизнь. И в этом полнота красоты. Тот, кто сделал сосуд, продолжает жить в том человеке, который из этого сосуда пьет. То есть эта уже вечная перспектива. Это помогает человеку прийти к Богу.

И об этом важно помнить всем, кто трудится в мастерской.

Путь в мастерскую

— Я не думал, что буду заниматься мозаикой. Когда я воцерковлялся, то хотел стать монахом.

Мы, я и отец Сергий Нежборт, руководитель иконописной мастерской, учились в Академии искусств на кафедре монументального искусства, что предполагает курсы разных техник стенописи вплоть до витража. Это как раз наша специфика — работа со стеной: фреской, мозаикой и прочим.

В монастыре первым делом появилась иконописная мастерская: писались иконостасы, иконы для разных храмов, интернатов, для богослужения. Поэтому тех, кто имел отношение к изобразительному искусству, благословляли заниматься иконописью.

Позже, когда уже появились храмы и стены, возникла необходимость росписи. Тогда отец Андрей Лемешонок благословил меня заняться стенописью, писать фрески. Первым делом мы начали расписывать алтарь Елисаветинского храма и образы на фасадах монастыря.

 

Когда строился Державный храм, было принято решение обратиться к мозаике. И тогда уже батюшка благословил меня отложить роспись и заниматься мозаикой. Я позвал своих товарищей, с которыми учился, и мы вместе стали осваивать мозаику.

С одной стороны, это по моей профессии — курс монументальной живописи в институте был рассчитан на это, но на тот момент мне было в принципе трудно с искусством и живописью, не говоря о том, что, начиная заниматься церковной стенописью, у которой особый характер, назначение — нужно было много учиться, читать — это богословие. Еще мне даже тактильно была не близка роспись: леса, песок, мокрая, грязная, пыльная работа… Я не представлял, как буду этим заниматься с утра до вечера. Но на деле оказалось всё наоборот: батюшка благословил меня заканчивать институт, потом заниматься росписью, потом мозаиками. И я занимался этим по послушанию духовнику.

Может, только лет через пять я понял, что хорошо, что занимаюсь именно этим. Церковное искусство — это мой путь, родной и естественный.

Уже через десять лет я убедился, что лучше заниматься тем, чем благословили. И это даже при том, что внутренний конфликт между тем, какой я, что я могу, и тем, что надо делать и какое оно должно быть, не ушел.

«Если я уйду, то потеряю себя»

— Честно говоря, мне грустно и страшно за тех, кто отходит от церковного послушания и находит работу в миру после того, как попробовал работать для Бога. Если работа хорошая и всё складывается, может быть, их так ведет Бог и им это необходимо, но сам я опасаюсь уходить. Для меня работа не в монастыре, без батюшкиного благословения, без его молитвенной защиты и покровительства — это как путь в никуда. Лучше оставаться на своем послушании, держаться за монастырь, за батюшку, и тогда будет и профессиональное развитие, и всё необходимое.

Когда был 2019 год и заминка с заказами из-за мер с пандемией, я понимал, что для меня это не проблема, мне важно оставаться в монастыре и делать что угодно, хоть огурцы сажать на монастырском подворье.

Если я уйду, то потеряю самого себя. Мы меняемся постоянно… Если оглянуться на пройденный путь, то человек в разные периоды жизни — разный, и физически, и духовно. Хорошо, если ты идешь по Божиему пути и в моменты радикальных испытаний, перекрестков все-таки интуицией и Божией милостью поворачиваешь в нужную сторону. А ведь можно сойти с пути и оказаться в пустоте, беспутье, болоте — перестать быть собой.

Конечно, у Бога есть план насчет каждого из нас. Все достоинства и способности неслучайно в нас вложены, они должны прославлять Бога. Я думаю, что в церкви, выполняя послушание, ты где-то рядышком с тем собой, которым Господь тебя задумал. Может быть, в этом и есть смысл творчества на жизненном пути.

 

В моей жизни бывали разные трудности, возможно, по нынешним меркам я неуспешный человек, но я ни в чем не ущемлен. Конечно, мои дети не учатся в модных европейских заведениях и мы не бываем на островных курортах, но у нас есть деревня и озеро, у нас есть дом, который мне нравится. Я вижу, что их мне дал Бог. Я и не мечтал о таком, а имею это. И понимаю, что это очень важно для любого человека — даже в бытовых вещах видеть, что ты получаешь их от Бога. Если ты можешь всё купить сам — это неинтересно. А если хотел, мечтал, но даже не дерзал заикаться об этом, то, когда получаешь, думаешь: «Мне это дорого, это важно, это от Бога».

«Человек призван любой процесс принести Богу»

— Человек при взгляде на мозаику понимает, чувствует, насколько хорошо или плохо она исполнена. Он не всегда это может объяснить, но всегда чувствует.

Мозаика — это целое искусство, через которое мастера передают свой опыт сквозь тысячелетия. И если художник этот опыт предыдущих поколений может уловить и способен воспроизвести в своей работе, то его усилия чувствует любой воспринимающий человек: и необразованный, и непосвященный. Он говорит: «Вот это да! Это красиво».

 

В каждой мозаичной работе есть свои особенности — разница размера модуля, формы камня: трапециевидная, квадратная, прямоугольная. Они чередуются друг с другом. Есть определенное направление рядов камней. Фоны, одежды, лики, личное, позем, на чем стоят святые, — все элементы прорабатываются особенным образом.

Если ткань мозаики состоит только из квадратиков одного размера и кладется без специальных швов, которые разнятся по своим параметрам, тогда это просто безобразная укладка плитки, и от искусства живописи здесь мало что остается. Это становится имитацией изображаемого, но не становится самим существом, не имеет внутреннюю убедительность.

В мастерской мы занимаемся не только мозаикой, но и интерьером в целом, мебелью, отделкой потолков, стен и полов. Здесь мы несем церковное послушание, и в этом наш духовный путь к Богу. И на этом пути, будь то покраска декоративных поверхностей, работа с пенопластом, формовка, глазуровка каких-то элементов, обжиг, — это возможность смириться, посотрудничать с Богом и с Духом, попробовать материал, к которому ты прикасаешься, посвятить его Богу. Это такое священнодействие.

 

Говорят, что иконопись — это литургическое служение, но мне кажется, тут нет ограничений. Человек призван любой процесс освятить, сакрализовать, принести его Богу — художественный или бытовой. Принять Божию благодать и послужить другому, поделиться полученным. У нас ребята в этом плане очень гибкие. И мне дорого, что они могут браться за любую работу — нет постыдной работы, и за любой материал — нет постыдного материала.

Наше дело — послушаться и смириться. Какая есть работа на сегодня, что нам Бог дает, за то и беремся. Если надо сейчас красить стены — красим стены, если надо уложить на пол плитку — давайте уложим, и сделаем это в лучшем виде, как художники, а не как ремесленники или конвейерные работники. Давайте углубимся в этот процесс, попытаемся его осмыслить, пропустить через сердце, ум, дадим действовать Богу, Тому, Кто имеет жизнь и существует помимо нас. Тогда это уже священнодействие и молитва.

Любые вещи: стол, стул, кресло в концертном зале, светильники, бра или потолки, пол, плитку, облицовку, перила, поручни — всё это можно сделать так, чтобы оно говорило о красоте, имело свой дух, настроение, душу, чтобы оно ожило.

 

Господь хочет нам дать Свое Бытие, которое превосходит всё сотворенное, хочет освободить нашу душу и наше восприятие, чтобы мы могли Его энергию, Его Дух видеть во всем. Потому что человек, конечно, склонен ограничиваться, зацикливаться, и это надо всё время преодолевать в себе. Пробовать сделать что-то нехарактерное, то, что ранее не пробовал и, может быть, думаешь, что неспособен на это. Выходить из зоны комфорта. Иногда паникуешь, понимаешь, что не получится ничего, — тут важна поддержка: «Ты причащаешься, в тебе частичка Христа — ты можешь всё, бери и делай». Не надо зацикливаться на каком-то одном процессе и самому себе ставить преграды.

Человека нужно «тереть», как трет камни о камни вода в море. Его нужно настроить, как инструмент, то натягивать, то ослаблять струны, чтобы потом они смогли воспроизвести нужную ноту. А для этого любая работа хороша. Надо сделать лик — делай лик, надо сделать манжет — делай манжет, надо сделать фон — делай фон. Нельзя думать, что выкладывать орнаменты или фоны — это простая работа, а фигуры или лик — это уже настоящее возвышенное искусство. Это немного примитивно, простовато, неинтересно. Вот человек кладет фон, и он так укладывает в раствор модуль, у него такие ряды, он его так колористически выстраивает — получается мерцание, тонкая живопись, что не оторваться! Порой фон в мозаике интереснее и богаче, чем фигуры. Даже в таких абстрактных вещах ощущается жизнь, гармония.

 

Хотелось бы, чтобы в мастерской каждый человек нашел себя. И так бывает — разные люди в какой-то момент становятся частью одного организма — как плечо, нога, рука одного тела, и каждый из них незаменим. Например, один лучше всех исполняет текст, набирает в мозаике каллиграфию, другой чувствует живопись или умеет работать с цветом, или моделировать фигуру, пластику, или найти художественный ход в композиции. И это может сделать только этот человек, в этом его ценность.

Мне кажется, когда человек почувствует себя незаменимым на своем месте, то получит удовлетворение и благодаря этому обретет достоинство. Достоинство дает человеку свободу, некую самостоятельность и независимость от случайных мнений, веяний.

«Твое дело — не уйти со своего "поста"»

— Камень оживает благодаря человеку. Человек тут — связующее звено. Есть Господь, Податель этой жизни, а человек может воспринять ее и дать ей продолжение. И понять механику этого процесса нельзя. Бывает, что ты долго «красишь» (сленг от «пишешь». — Ред.), мучаешься, но не чувствуешь отдачи, и для тебя это каторжный труд, а потом вдруг становится легко и ясно, процесс идет будто сам собой, какую краску ни возьми — она ложится как надо и получается органично. Творческий процесс идет, появляются силы, но, как правило, это не длится долго. И вот ты уже снова на нуле, начинай с начала. Доходишь до отчаяния, но продолжаешь работать, как-то заставляешь себя, хотя всё тебя гонит с рабочего места. А в какой-то момент снова увлекаешься процессом и забываешь про время. Почему так происходит — загадка.

Я понимаю, что это такие необъяснимые вещи, и твое дело — по-христиански, по-аскетически не уйти со своего «поста». Если тебя руководство сюда поставило, духовник благословил и пока не поменял послушание, ты делаешь то, что тебе дано.

 

Порой нужно за послушание преодолевать себя. Сознавая всю безысходность происходящего, необходимо помнить — это нормально и с этим надо жить, смиряться и просто продолжать то, что начато. И в проблеме, в трудности, в своей неспособности и в безрезультатном труде оставлять место Богу. Надо довериться, что в этом состоянии помимо тебя и ада, который тебя окружает, горит и пылает вокруг, есть Бог, Его действие. Надо это пытаться увидеть, дать Ему место. Может быть, всё получится совсем не так, как ты хотел и представлял, но именно в этом будет красота. Для этого надо быть смиренным человеком. И я думаю, что для настоящего художника никогда нет безвыходных ситуаций, и в любой неудаче нужно найти смысл, заданность, творческую находку.

«Мастерские — это путь человека к Богу»

— В мастерской трудится около пятидесяти человек. Братья и сестры молятся. И во время молитвы происходит Божие действие, в какой-то момент приходят нужные мысли.

Мы стараемся причащаться. В праздники — Богородичные, Господские — все мы на богослужении. И не обязательно быть именно в нашем монастыре, кто-то может быть в храме по месту жительства, но все мы объединяемся в литургии.

 

Два раза в год батюшка служит литургии именно для тружеников монастыря, чтобы все собрались и увидели друг друга, причастились из одной Чаши, объединились. Чтобы батюшка всех увидел и смог через молитву прикоснуться к каждому.

Мастерские создавались, чтобы ремесло стало путем человека к Богу, к его воцерковлению, к молитве, к прикосновению благодати.

Мастерская — это семья, где каждый ее член необходим, единственный, уникальный.

 

Наша работа коллективная — соборная. Художнику сложно совершенствоваться в одиночестве. В коллективе, где есть братья и сестры, старшие, руководители, ты всегда можешь у другого подсмотреть решение, почерпнуть опыт, приобщиться к нему и суметь воплотить лучшие начала его в своей работе. В коллективе тебя подтолкнут, сдвинут, пошевелят, и благодаря этому ты можешь развиваться быстрее. Бывает, что ты видишь, как у другого получается лучше, и тогда тянешься за ним. Или когда тебе указывают на ошибку и ты переделываешь, в этот момент преодолеваешь кризис. Должно быть постоянное развитие.

В мастерской жизнь каждого человека — его трудности, проблемы дома — отражаются на совместной работе. Конечно, они мешают сосредоточиться на работе. Когда ты знаешь горести человека, бытовые, домашние, тогда лишний раз лучше к нему не подходить, не дергать или просто какое-то время потерпеть, что он делает ерунду, опаздывает, не приходит. Потом он это компенсирует, нагонит. В таком случае братья и сестры поддерживают коллегу в кризисе, помогают, могут принести какое-то угощение, подарочек. Это жизнь мастерской.

Церковное послушание

— Церковная молитва, регулярная литургия в монастыре, богослужения, благословение батюшки — это наша привилегия. И в этом смысл именно церковного послушания. Когда ты служишь Богу — это ответственность, которая, с одной стороны, придавливает, но именно под этим весом только и может человек стать человеком.

 

Роль человека — царствовать и развивать Богом данный ему сад, его окучивать, давать питание, свет, подчищать, чтобы всё в нем было прекрасно, чтобы отдать его Богу и чтобы Бог порадовался и почувствовал, что человек сроден Ему. Такая роль, мне кажется, и искусства, и творчества, и жизни.

Наше служение, образно говоря, самурайское. Служение — это жизнь, которая тебя же и наполняет, которая тебя раскрывает, в которой приходится быть воином. Все христиане — воины Христовы, Господь нас призвал на служение, и мы должны стоять в том строю, куда нас поставит Господь.

Хорошее слово, которое определяет смысл служения — герой. Героем человек может быть только в служении. Героем тебя называют другие, не ты сам. Если ты послужил не себе, а кому-то или ради какой-то идеи: кого-то спас, воспитал, что-то сделал для ближнего, — тогда ты можешь стать героем. Думаю, достаточно даже послужить кому-то одному, самому малому, и ты будешь у Бога в ряду с великими, очень красивыми людьми.

 

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

24.04.2025