Начало пути. История первая

Бог видит человека в Своем особом ракурсе Любви — спасающей и оживляющей. Было время, когда и наш духовник смотрел на нас, еще молодых, неоперившихся птенцов, так, что мы оживали от этих лучей, согревались и крепли. Мы повзрослели, и пришел наш черед, приобщившихся немного к этому теплу и свету, дарить его людям, брошенным в мир на выживание. Есть места в монастыре, где внимания и тепла к человеку требуется особенно много. Одним из таких является сторожка монастыря — место послушания монаха Мелитона. Это сюда сначала приходят все несчастные, оставшиеся без еды и крова, без родных, без смысла жизни. Поэтому я, как ни зайду в сторожку к отцу Мелитону, всё больше ощущаю себя в афонском архондарике, только под белорусским небом. Здесь мы любим попить чаек и поговорить по душам.

Брат Алексий: Когда братство при нашем монастыре только начиналось, я жил в иконописной мастерской — в нашей так называемой афонской каливе. Но со временем у каждого обитателя «каливы» появлялась своя жизнь. И мне стало казаться, что вот братия как-то устраиваются в жизни, а я пропадаю, ничуть не шевелясь насчет будущего. В архитекторской в то время стали собираться братья вокруг монахини Марфы. Прямо чудная компания какая-то: у них царила особая, оживленная атмосфера, братья Дмитрий (нынешний монах Дорофей), Сергей (нынешний инок Сергий) и другие — все с горящими глазами, все увлеченные. Придешь к ним — и тебя угостят овсянкой, залитой кипятком в кружке, да еще с сахарком. Вот блаженство… Сидишь в теплой компании, греешь руки о кружку, вот и утешишься немножко. А тогда хотелось утешения, потому что преследовала какая-то неустроенность по жизни. Мысли: «Как дальше? Что тебя ждет впереди?» — не давали покоя. И с тех пор старался к братьям «подгребать» по жизни.

Монах Мелитон: Когда я пришел в монастырь на работу, простой деревенский парень, меня сразу завели в храм на акафист. Это было начало двухтысячных, тогда все, кто трудился в монастыре, ходили на акафист святителю Николаю. Меня поразило, что все в храме стоят и молятся, даже молодежь. В то время у меня не получалось с квартирой, и мне предложили пожить в монастырском вагончике, где подвизались первые братья. Дали читать книжки про царя Николая, про православную Русь, и у меня совсем другой исторический взгляд открылся.

Братья бегали чуть ли не каждый день на службы, а я трудился на стройке, ходил раз в неделю и недоумевал: «Что они не работают, какая вообще служба?..» А где-то через полгода всё поменялось полностью. Я начал ходить каждый день на службу, а они, наоборот, стали больше трудиться и ходить раз в неделю в храм.

Брат Алексий: А почему поменялось?

Монах Мелитон: Меня потянуло к Церкви, к службе, а их, наоборот, начали гонять — новоначальным надо больше трудиться. Но меня, как стал ходить на службы, начало так выворачивать, выкручивать — я вообще не мог работать. Помню, по три дня, по пять мог не работать, лежал в этом вагоне. А они работали вовсю, и у них стали созидаться мастерские. Так интересно получилось, что люди начинали с кружков «умелые руки», а в итоге кто-то стал архитектором, кто-то заведовал издательством… Хотя вначале, можно сказать, смеялись с этого издательства — какие-то брошюрки выпускали, по ночам что-то штамповали. А у меня, наоборот, всё рухнуло. Действительно, Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4: 6).

Брат Алексий: Ты знаешь, не всё однозначно… Разные периоды жизни, разные судьбы.

Монах Мелитон: Помню, как меня стоять на службах постепенно приучали. Вначале я ходил только на полунощницы, тогда они начинались в четыре утра. Я каждый день вставал и до пяти часов стоял на службе, потом спал до семи, затем снова вставал, завтракал и уже шел на стройку. Но одна монахиня это заметила, остановила меня у дверей храма и строго так сказала: «Стоп! Сейчас нельзя уходить, надо отстоять Шестопсалмие». Я подумал: «Ну, надо так надо».

Потом к этому добавилось: мать Марфа сказала всем братьям быть по воскресеньям на службе. Пришел на службу, выхожу, а матушка игумения спрашивает: «А почему ты вышел?» Я говорю: «Так я не причащаюсь». Она говорит: «Всё равно надо стоять до "Отче наш"». И всё, как врезалось — до «Отче наш», значит, до «Отче наш».

Потом отец Валерий, у которого я в тот период исповедовался, видя, как мне тяжко, как меня крутит, благословил почаще причащаться.

Брат Алексий: А вообще же у истоков братства стояла мать Марфа, у нее в архитекторской собирались первые братья, и покровителем у нас сначала был святитель Иоанн Шанхайский. Это сейчас братство в честь Оптинских старцев. У меня в памяти сохранился момент того времени, как я получил утешение от святителя Иоанна Шанхайского. Это произошло незаметно и по-отечески нежно, как будто в тоскливый день положили подарок под елку… Мать Марфа в тот день организовала поход братьев к отцу Алексию, который недавно съездил на Афон. Этот день у батюшки и таинственные рассказы про Святую Гору вокруг афонской карты на столе деревенской хаты запомнились и меня отогрели тогда очень… Душа поняла, что это отец Иоанн Шанхайский утешил, именно как отец, а не владыка… Ладно, вернемся к дальнейшим событиям в братстве.

Монах Мелитон: Как-то мать Марфа устроила ПХД в доме, где жили братья на тот момент…

Брат Алексий: А что такое ПХД?

Монах Мелитон: Парко-хозяйственный день в армии (улыбается) — день наведения чистоты и порядка. Так вот, братья выносили кровати, тумбочки и всё вымывали, вычищали, а потом назад затаскивали. На окне у нас стояла большая икона Спасителя, где-то 50 на 60 сантиметров. Когда убирали, эту икону положили на кровать Саши Рыбина, а после обратно на окно забыли поставить. И вот ночью наблюдаю такую картину (я на соседней койке спал): приходит Рыбин с мойки посуды в трапезной, а икона лежит почти посередине кровати и главой на подушке. Он присел в ногах на кровати, где не было иконы, тихонько сидел и смотрел на икону. Я утром просыпаюсь, а он так и сидит — кровать как была застелена, так и осталась. Я подшутил над ним: «Ты что, всю ночь так?» А он говорит: «Так Спаситель спит, я не дерзнул будить…»

Брат Алексий: Ну и ну… С одной стороны — зачем? А с другой — какое благоговение у брата.

Монах Мелитон: Такое состояние души было у человека, что не дерзнул убрать икону с кровати, чтобы лечь спать. «Не дерзнул будить…»

Брат Алексий: Да, это сила первоначальной благодати. Кажется, неразумно, если не безумно, но есть в этом и детское чистое восприятие, и особенное благоговение, которое среди «разумных» редко обретается. Мне даже очень нравятся все эти первоначальные ревности в людях вновь пришедших. Есть в этом искренность, а то все «продуманные» вокруг. И, бывает, не хватает такой открытой детской веры в Бога, самоотдачи. Только бы не повредился горящий верою от крайностей и не сошел с дистанции, не понеся подвига. А тебя тоже гоняли, например, на мойку посуды?

Монах Мелитон: Я ж не сильно слушался, мог на посуду не пойти, мог и туда, и сюда не пойти. Меня жалели больше, я жил своевольно, дерзко. Однажды захожу днем в братскую келию и вижу перед собой картину: два брата отдыхают, на ногах рваные носки, и черные-черные пятки. Думаю: «Загоняли уже этих братьев, хоть бы помыться им дали». Пошел к мать Марфе и с шуткой дерзко говорю: «Что вы гоняете братьев и утром, и ночью! Дайте им хоть помыться, уже носки истлели на ногах». Она вызывает их к себе: «Всё, сегодня вы ото всех послушаний освобождаетесь. Стираться, мыться, наводить порядок». Прихожу через час — они уже стираются. Такая детскость, такая непосредственность в подобном послушании…

Однажды вижу: идет Илья (в то время он был старшим братом братства), одет то ли в дедовский, то ли в женский плащ, туфли тоже какие-то полуженские — то ли красные, то ли желтые. Нам сейчас по 40–50 годов, и то в таких не ходим, а тогда мы были молодыми ребятами. А он: «Всё, мать Марфа благословила — буду носить». И радуется человек. Наверное, от такой простоты и за послушание и благодать получал. А я со стороны смотрел и думал: «Дурость какая, как можно в этом ходить?..»

Брат Алексий: «Ой, блаженный этот путь, куда страннички идут…» Но вернемся к твоим взлетам и падениям. Возможно, после неудачи или неожиданного поворота судьбы, насколько я помню, ты был заброшен на другое послушание при храме на Северном кладбище, где находится монастырское кладбище.

Монах Мелитон: Да. И тут тяга к службам сыграла свою роль. И в снег, и в дождь пешком шел километров пять-шесть на раннее богослужение. Вся жизнь превратилась в «монастырские сутки», когда между богослужением и послушанием не могло вклиниться что-либо иное. Вот и получается, что до конца не знаешь, что нам может послужить во благо.

В то время у отца Валерия окормлялся будущий наш священник отец Артемий. У него был свой бизнес — пекарня, где он сам же и работал. И отец Валерий специально давал задание Артемию: «Ты езжай на Северное кладбище, там Максим, отвези ему булочек, селедки…» И он послушно привозил гостинец. Через такие действия отец Валерий старался, чтобы духовные чада дружили между собой.

А потом проходит время и однажды подъезжает газель, подходит Артемий и говорит: «Помоги гробик разгрузить». Подхожу, смотрю — маленький гробик, в нем лежит девочка лет десяти в платьице белом. Мы с ним вдвоем взяли, несем, и до меня доходит: ведь это его дочка. Занесли ее в храм, я Псалтирь почитал за нее. Когда похоронили, ходил на могилку литию читать — Артемий звал, кропил святой водичкой. Сейчас посмотришь — Артемий уже батюшка. Кто кому что читал? Понимаешь, Бог всё расставляет на свои места.

Брат Алексий: И отрет Бог всякую слезу… (Откр. 21: 4)

Монах Мелитон: Бог меня удержал в монастыре, сам я ушел бы. Был момент, когда собрался домой рвануть — психанул, поругался с кем-то. Переоделся уже и иду из монастыря. Тут отец Валерий останавливает: «Куда?..» Отвечаю: «На вокзал». А он: «Ну, садись, подвезу». Говорю: «Да я сам». А он: «Да нет. Садись, всё равно по пути». Сажает меня в машину. Смотрю, завернул в другую сторону, спрашиваю: «Куда?» Он отвечает: «Ну тут недалеко». Привозит меня к себе домой, район Кунцевщины, кажется, и говорит: «Пошли в гости». Заводит меня в дом, поставил чайник. Потом говорит: «Читай правило, ложись спать, а завтра поедем на литургию». Думаю: «Ну куда мне тут психовать, утекать на вокзал? Ладно уж». Попил чаю, почитал правило, лег спать. Утром будит: «Ну всё, поехали на литургию». Причастился, пошел опять работать. «Ну, отец Валерий…»

Брат Алексий: Подвел под монастырь!!!

Продолжение следует…

26.02.2025