«Каждая икона найдет человека, который ее ждал»

Новая серия наших публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание в иконоокладной мастерской.

Первую икону она увидела еще в детстве в каком-то журнале — это был древний лик Божией Матери. «Я до сих пор помню Ее большие глаза — это была фреска из ранних византийских образов», — говорит монахиня София (Крупина). Сейчас она несет послушание иконописца в иконоокладной мастерской, а тогда не могла и представить, что сама будет писать иконы…

— Послушание в монастыре — это всегда Божий дар. Если бы я выбирала профессию в миру, то никогда не дошла бы до иконописи, в эту сторону даже не дерзала смотреть, хоть и восхищалась иконами. Спустя прожитые годы в монастыре понимаешь, что нет случайностей. Наши знания, таланты — это дары Божии. Мои умения как иконописца — это как приданое, как дар Христовой невесте.

Крестили меня в детстве в храме святого князя Александра Невского на военном кладбище. У меня была верующая бабушка. Когда она ходила в храм, то брала меня с собой. Это было не так часто, потому что у нее было большое хозяйство, а храм находился далеко. Мои родители мне никогда не говорили о вере. Помню, что у бабушки была Библия, молитвослов. Иногда из интереса, что там написано, я их листала.

Когда ты становишься подростком, появляются вопросы о несправедливости мира. К этому возрасту ты уже совершаешь поступки, которые тяготят душу. А выхода из этого чувства нет: про исповедь тебе никто не говорит, навыка довериться взрослым нет. У бабушки в каждом уголке деревенской хаты были иконы. И я, обращаясь к ним, стала по-своему задавать вопросы Богу. И я точно знала, что в любой момент жизни Бог на меня смотрит. Знала, что не спрячу свой внутренний мир. Если есть в душе грех, то он виден Тому, Кто знает о тебе всё. Это вынудило меня думать о Церкви, подготовиться к исповеди и прийти в храм.

Потихонечку, капельным путем Бог готовил меня: какая-то встреча с человеком, случайно оброненное слово, что-то услышанное по радио, раз — и в какой-то момент ты смог всё, что есть в душе, доверить Богу. Я поняла, что грешила всю жизнь и чтобы снова не вернуться в то болото, из которого вылезла, нужно работать над собой и ходить в храм всегда.

«Монастырь был как сказка»

— Я пришла в храм в 23 года, а в монастырь — в 24. Отец Андрей Лемешонок был клириком Свято-Петро-Павловской церкви, куда я приходила на службы, на исповедь. В этом храме на одном из всенощных бдений мне пришла мысль, что я хочу в монастырь. И эта мысль была четко оформлена. С этого момента все мои мысли и действия были направлены в эту сторону: как завершить все дела в миру и уйти в монастырь.

Какое-то время шла внутренняя борьба, приходили мысли: «И зачем тебе идти в храм? и что ты делаешь? а куда ты?» Враг знал, где мне будет хорошо, и пытался задержать, испугать. В голове постоянно возникали какие-то мысли против Церкви, Бога. У меня было ощущение, что всё вокруг умерло и я как будто нахожусь в вакууме. Это ощущение длилось, наверное, полгода. А когда пришла в монастырь, этот поток мыслей прекратился.

Я училась в Минском центре декоративно-прикладного искусства и после его окончания трудилась на Минском фарфоровом заводе. Оттуда я ушла, как только поняла, что могу трудиться в монастыре в керамической мастерской.

Прийти в монастырь по-человечески было очень трудно. В этом мне помогла моя преподавательница из училища. Она к тому времени уже ходила в Петро-Павловский собор на службы и на беседы к отцу Андрею.

Я пришла в монастырь зимой, это было как сказка: кругом тишина, заснеженные деревья, удивительная архитектура зданий. Сразу же встретила возле церковной лавки отца Андрея Лемешонка. Он завел меня в керамическую мастерскую (тогда она была еще в монастыре). Я разрисовала фигурку ангела. Мне сказали: «У тебя так всё получается!» Для меня это важный момент. Почему я осталась в монастыре? Потому что меня поддержали, по-человечески похвалили. Если бы мне сказали, что у меня ничего не получается, я, возможно, вернулась бы в мир и не задержалась бы в мастерской. Тогда не попала бы в монастырскую семью, на послушание в иконописную и далее в иконоокладную… Когда человек находится на своем месте, он яснее видит Промысл Божий.

«Икона — это присутствие в другом мире»

— Когда я трудилась в керамической мастерской монастыря, еще будучи трудницей, услышала, что в иконописной мастерской отца Сергия Нежборта нуждаются в людях, которых можно было бы обучить для послушания в мастерской. Матушка Лариса Нежборт обратилась с просьбой к отцу Андрею благословить кого-нибудь из монашествующих в их мастерскую.

Какое послушание дать сестре — решает духовник. Особенность нашей обители в том, что батюшка учитывает и пользу послушания сестре, и ее опыт в мирской жизни. Если сестра трудилась в миру поваром, швеей, художником, то ей и в обители дается возможность послужить этим трудом, применить свои навыки, таланты во славу Божию. Отец Андрей меня благословил.

В иконописной мастерской первое, что мне дали, — «таблетку». «Таблетка» — это еще не иконная доска, а тонкая залевкашенная дощечка, и на ней ты можешь пробовать писать красками — яичной темперой. Посмотрели, что способности у меня есть, и начали обучать. Я ничего не знала об иконописи, и нужно было довериться не только Богу, но и человеку, который меня вводил в мир иконы.

К иконе у меня всегда было благоговейное отношение, я понимала, что это не просто картина — это образ другого мира. Ты еще не понимаешь, как создавать икону, и очень трепетен, собран, потому что боишься сделать неверный шаг и неверно провести кисточкой. Ты еще совсем неопытный птенец, и поначалу тебе сложно поверить, что ты сможешь. Потом потихоньку появляется опытность и свобода, но чем больше свободы, тем больше и ответственности.

Для меня икона — это присутствие в другом мире. И то, что я постоянно соприкасаюсь с небесным миром, — большая помощь моей душе. На другом послушании мне было бы тяжелее. В монастыре бывают разные ситуации, ты проживаешь различные состояния, можешь унывать, с кем-то могут быть непонимания. Икона для меня — большое утешение.

Иконоокладная

— В жизни всегда есть какие-то перемены, и в моей тоже. Через два года моего послушания в иконописной отец Андрей перевел меня в иконоокладную. И с 2006 года я тружусь здесь. В иконописной пишут большие иконы для иконостасов яичной темперой, а в нашей мастерской мы пишем иконы небольшого формата акрилом. У нас меньший масштаб, но есть свои заказчики, которые постоянно к нам обращаются.

Писаная икона — это на века. Это не значит, что печатная икона менее благодатна, чем писаная, просто сохранность писаной иконы гораздо выше. Печатная выгорает, потом человек не знает, куда ее деть.

Мы пишем иконы на заказ, но бывают и моменты творчества, когда сами решаем, что будем писать вне заказа. Иногда хочется изменить какой-то образец. Допустим, ты находишь в интернете образ, и хочется его доработать, чтобы была гармония фигуры, лика, цветового соотношения. Для иконописца важно не только копировать иконы с древних образцов, но и пытаться создавать самому, ориентируясь на иконографию древних и современных икон. У нас чаще заказывают пары для семейных людей или отдельные образы — Ангела Хранителя, Архангела Михаила. Бывает, что возникает сильное желание написать определенных святых. Таких, например, как святые Петр и Феврония, — с надеждой, что через эти иконы будут укрепляться семьи.

В мастерской, как часть послушания, на меня возложена задача принимать уже написанную икону и говорить: «Икона завершена».

У каждого иконописца своя техника и душевное устроение. Даже несмотря на то, что ты берешь иконописный образец, ты не можешь повторить его до миллиметра — вносишь в икону свое. Ты не искажаешь иконографию, а просто пишешь в соответствии со своими умениями, стилем, возможностями, скоростью, темпераментом, внутренним состоянием. И при консультации важно не вмешаться в икону настолько, что просто перепишешь ее за человека. Тут нужно себя притормозить. Важно, чтобы человек сам завершил образ, но не всегда это удается, иногда приходится корректировать самому.

«Пребывать в состоянии Божиего присутствия — наша задача»

— Я очень часто рассматриваю иконы и советую другим смотреть книги или видеофайлы, чтобы постоянно как будто находиться в музее. Перед твоими глазами должна быть вся цветовая палитра древних икон — чтобы напитываться этим.

Лично мне икону тяжелее начинать. Обычно долго на нее смотришь и в какой-то момент понимаешь, как именно ее надо писать. Иконопись — это не механизм и не конвейер. Ты не просто сел и машинально написал икону, в каждую нужно углубиться. Есть икона, которую я писала год. Ее отдали в церковную лавку, а через неделю пришел человек, увидел ее, она ему пришлась по душе, и он приобрел ее. Как будто икона специально писалась для него.

У меня есть икона, которой восемь лет, и она еще не вызрела. Я понимаю, что по времени уже достаточно, чтобы ее завершить, но она откладывалась, потому что нужно было делать другие работы. И таких работ несколько. Раньше на меня это давило. Но потом я поняла, что ничего не изменю, надо просто спокойно ждать того момента, когда смогу к ним вернуться и завершить. Возможно, в тот момент они будут кому-то больше всего и нужны.

Думаю, что у каждого человека есть связь со святым, икону с изображением которого он покупает. Одна сестричка рассказывала — когда была за границей, они привезли нашу икону преподобного Серафима Саровского в окладе. Пришла женщина католической веры и стала рассказывать, как ей трудно живется. И пока она делилась своей жизнью, всё время оборачивалась, говорила: «Что-то не понимаю, кто-то на меня смотрит». Так она обратила внимание на икону святого Серафима Саровского. Потом она ушла, а через какое-то время вернулась и купила эту икону, потому что все ее вопросы решились. Это была ее икона.

Я думаю, что у каждой иконы своя история. Она найдет человека, который ее ждал.

Иногда смотришь на завершенную икону и думаешь: «Как я ее написала?» Не потому что «ох» и «ах», а просто понимаешь, что не от тебя это было. Иногда долгое время этого не чувствуешь. Пребывать в состоянии Божиего присутствия — наша задача, но не всегда это получается. Есть немощь, бывает момент, когда ты не чувствуешь присутствия Божия, а надо жить так, как будто ты его чувствуешь, ведь навык уже есть.

Иногда икона тяжело дается: и в краске, и форма не находится… Как у любого человека, конечно, проявляется немощь, расслабленность, лень. Постоянно быть в молитве, в состоянии собранности не получается: можешь отвлечься на разговоры. Но если ты пишешь икону, значит, надо одергивать себя, думать: «Господи, помилуй, прости меня!» Важно всё время возвращать ум ко Христу, а сердце хранить чистым, открытым Богу, иметь благоговейный настрой. Ты должен понимать, что дерзнул писать иконы, и спрос будет соответствующий. Это огромная ответственность, ведь икона участвует в богослужении. Иконопись — это не элитное послушание, а то, которое требует многих сил.

«Монастырь — это семья»

— Я должна была попасть в среду, где люди верят, мне была крайне необходима поддержка — монастырская среда. Даже сейчас, если я в чем-то расслаблюсь, монастырь меня держит. Если человек доверяет Богу, понимает, что это его место, не допускает мыслей осуждения духовника, игумении, не ропщет на послушание, на людей, которые его окружают, то Бог его держит.

Сейчас для меня монастырь — это семья. Как и в семье, учитывая характер каждого человека, ты не со всеми близок, но я могу точно сказать, что даже если ты с кем-то вступаешь в конфликт, то после исповеди принимаешь этого человека. Думаю, что для сестер я тоже в какие-то моменты была неприятным человеком и говорила какие-то слова, которые могли их ранить. Но в такой обстановке ты и сам учишься меняться, и другой человек учится тебя понимать.

Семья — это уже много. Это люди, которые молятся за тебя, переживают за тебя, которые, ты надеешься, не бросят тебя.

Мы, монашествующие, должны помогать мирянам, у которых много семейных забот, быть в духе — успокоить их, поддержать. В моем послушании как старшей важно не подавлять человека, подсказать, поддержать, что у него всё получается, только нужно немножко подправить.

Я благодарю Бога за свое послушание, но понимаю, что всё может поменяться. Но ты сам не меняешь послушание, не говоришь: «Батюшка, мне надоело, я не могу». Ты можешь жаловаться Богу, можешь и духовнику. В конце концов батюшка может и даст тебе другое послушание, но уверен ли ты, что попросил то, что тебе полезно для развития души и спасения? Уверен, что ты выдержишь какое-то другое послушание? Поэтому надо стараться выполнять свое послушание и благодарить Бога.

Мое послушание подвигает меня к Богу, но я не могу сказать, что я уже зрелый человек, который понимает Промысл Божий, осознает, почему то или другое происходит в его жизни, и не вступает в диалог с Богом: «Господи, почему, зачем?» Такого глубокого доверия еще нет. Это всё накопительный эффект. Я надеюсь, что еще есть время для познания Бога, ближних, себя. И на смертном одре ты сможешь сказать: «Слава Богу за всё, что было в моей жизни. Господи, благодарю Тебя!»

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

12.12.2024