Инок Димитрий и его большое маленькое счастье

Иногда, бывает, помимо воли проявляется интерес к той или иной личности. У меня, собственно, немного перекос к монахам и монашеской теме, хотя сам я человек семейный. Как-то не удается изжить эту тягу ко всему монашескому, хотя, будучи в молодости трудником монастыря, я всё время бежал из него. В монастыре, наверное, каждая личность примечательная, и инок Димитрий — не исключение. Встретились мы с отцом Димитрием для беседы возле нашего монастырского центра «Ковчег», который по всем ощущениям становится почти всемирно известным (шутка).

Инок вышел быстрой походкой из здания «Ковчега». Для беседы мы направились к храму Иоанна Шанхайского: там очень удобное и располагающее место — некое подобие уединения среди зелени травы и деревьев вокруг красивого деревянного храма. В остальных местечках монастырь более открытый со всех сторон. По дороге инока Димитрия останавливали люди с вопросами, встретился его знакомый — молодой батюшка, с которым они радушно похристосовались. А я всё более убеждаюсь, как инока Димитрия все любят и уважают.

Отец Димитрий сам выбрал место прямо за алтарем. И я заметил про себя, до чего же тут хорошо. Вокруг замечательного храма, полностью сделанного из дерева, идет как бы галерея со скамеечками, и много там удобных, укромных мест, где можно посидеть, поразмышлять. Когда мы подходили, рядом с тем местом нам встретилась монахиня, которая тихо и по-благородному не только освободила соседнюю скамеечку, но и вообще ушла подальше, видимо, чтобы нам не мешать. Подобное тихое и безмолвное благородство в монахах для меня является одним из самых замечательных проявлений.

 

В монастыре не обходится, конечно, и без бытовых моментов, недоразумений, но тем ярче и более ценится доброе проявление. И что интересно — это пробившееся добро сквозь быт, сквозь недостатки полностью покрывает и по-новому раскрывает человека, делая негатив и вовсе небывшим. Временные трудности… сбои… а потом все-таки искренность и жизнь перед Богом — среди сестер возвращают всё в свои берега, словно сама монастырская жизнь — это живое покаяние, изглаживающее ошибки.

Ну ладно, мы немного отклонились в сторону, вернемся к нашей беседе с иноком Димитрием.

Брат Алексий: В монастыре старца Зосимы, как и в нашем случае, женский и мужской монастырь вместе, и старец делал три попытки установить раздельные монастыри. Эти попытки не увенчались успехом, и отец Зосима подумал, что, может, такова воля Божия. И всё — у них получился такой совместный монастырь.

Инок Димитрий: Да, такой вот есть опыт. Конечно, в идеале, если уже ты пошел путем монашества, не мужеский, не женский пол, а это всё ангелы (см.: Гал. 3: 28). Хотя с древних времен было это разделение именно на мужскую и женскую обители.

На самом деле тут же не мы выбираем, а нас выбирают. До того как уже окончательно прийти в братство нашего Свято-Елисаветинского монастыря, ездил по разным монастырям. Кстати, даже в меньшей степени я искал обители в Беларуси, всё больше в России. Смотрел монашество и на Украине, в Греции, на Афоне, в Грузии, в Сербии. Но когда Господь привел сюда, то почувствовал, что действительно я здесь нужен. В каком качестве — это уже Сам Господь решит.

 

Брат Алексий: А в других обителях как-то не зацепило?

Инок Димитрий: Да, там не зацепило. Это всё интересно, это всё классно, но там не было такого переживания. Именно здесь, когда я в первый раз попал в монастырь, у меня сразу было внутреннее состояние — ТЫ ДОМА. Его ни с чем не перепутаешь, и оно не физическое, это метафизическое состояние. Помню это прекрасно. Кстати, произошло это через иконописную школу. Первая монахиня, которую я увидел, — это была мать Мария (Егерева). Первый монах, который меня привел, — это был ныне уже покойный схимонах Петр. Я к нему подхожу (тогда я как-то не совсем был воцерковлен и не понял, что это вообще монах) и спрашиваю: «Дедушка, где у вас иконы пишут?» Он такой фыркнул: «Пошли…» Отвел меня на гульбище и показал.

Брат Алексий: Ты был еще нецерковным человеком?

Инок Димитрий: Малоцерковным. Мое основное воцерковление, можно сказать, в монастыре прошло. До этого я, конечно, некоторое время уже ходил в храм. Это был Петро-Павловский собор, где я и узнал, что идет набор в иконописную школу монастыря. Я тогда подумал: «А почему бы и нет?» Было у меня на тот момент внутреннее состояние тяжелое, хотелось какой-то новой волны, новых отношений, что ли, с Богом, совсем перезагрузки такой хотелось. Я сразу же в тот день, не откладывая дело, позвонил и пришел в школу. Это было мое первое знакомство с монастырем. Помню, прихожу, а тут целый город непонятный. Вот ты проснулся и не знал, что существует в Минске монастырь, а уже вечером ты в этом монастыре находишься. Для меня это было такое открытие! И, опять же, это чувство метафизическое, внутренний голос мне говорил: «Ты дома. Всё, успокойся, ты дома».

 

Брат Алексий: Я помню, ты, по-моему, ночевал в иконописной?

Инок Димитрий: Да, когда еще учился в иконописной школе. Это здорово мне вспоминать, это юность моя. Воцерковление активное началось именно здесь, в монастыре, через иконопись, через богослужение.

Брат Алексий: Ты ночевал, молился, на богослужения ходил… То есть тебя затянуло уже?

Инок Димитрий: Помню, был Великий пост, мне так хотелось на ранних богослужениях присутствовать, на полунощнице. И я тогда испросил благословения — меня поселили в вагончике. С утра вставали мы на эти ранние службы. Шел сначала на полунощницу, потом надо было на работу ехать.

Брат Алексий: Ты работал тогда?

Инок Димитрий: Да, конечно, я трудился в миру еще. И собственно говоря, вскоре завершил в миру свою трудовую деятельность и сразу же пришел сюда. Трудился в архитектуре. У нас был проектный институт, архитектурный отдел. Последнее место работы — проектировал заправки. Может быть, творчества не особо много, но давали мне в принципе какую-то творческую часть, ну, и очень денежно было. Работал сначала на «Белоруснефти», потом у нас еще был какой-то контракт с «Газпромом». В плане заработка у меня очень было порядочно, мог себе многое позволить в то время.

Брат Алексий: Помню один период, когда ты в иконописной у отца Сергия Нежборта был, — ты мне напоминал одинокого аскета. Ну такой, знаешь, вид человека в сугубом подвиге, не от мира сего. А ты испытывал в то время одиночество или что не с кем поделиться, и у тебя есть только Бог, и Он только тебя слышит?

Инок Димитрий: Вряд ли. Тогда было всё интересно. Единственное, что хотелось серьезности, настоящего, если уже пришел сюда, в иконописную школу, надо было понять, для чего Бог меня сюда привел. Я думал, что все-таки это с иконописью связано, а оказалось — с монастырем. Господь меня привел именно уже не в иконописную, а в сам монастырь. Это я потом понял. Но сначала думал, что в иконопись, поэтому и хотел подойти к этому серьезно, углубиться по полной. Тогда еще отец Сергий был диаконом, учился в семинарии. Я вообще богослужение изучил именно стоя в храме: часто стоял на монастырских службах, пытался вслушаться, что поют, читают.

 

Брат Алексий: Серьезно?

Инок Димитрий: Да, после подходил к отцу Сергию и говорил: «А почему сегодня пели так, а обычно по-другому поют?» Он мне уже объяснял, почему.

Брат Алексий: Ничего себе! А как ты контролировал себя? Как мысль возвращал, чтобы слушать со вниманием? Иисусова молитва? Или другое что помогало?

Инок Димитрий: Нет, просто когда есть интерес к чему-то — а у меня был живой интерес, — ты в себя, как губка, всё впитываешь, хочется это словить и это словить. В самом начале смотришь на людей, когда они крестное знамение совершают, — это самые первые такие шаги. А потом ты уже начинал понимать, что эта часть каждый раз повторяется, а вот тут поют по-разному. И ты для себя как-то фиксировал часть за частью.

 

Брат Алексий: Интересное встраивание в службу.

Инок Димитрий: И когда меня позвали в алтарь, я уже знал службу не по книжкам, а был пропитан самой службой. Так что по книжке богослужение изучить — это как высшая математика, там сильно много на запоминание каких-то вещей и сухо очень. А когда ты сам это воспринимаешь, тогда это совсем другое. Церковнославянский язык не сразу стал понятен. Сейчас смешно иногда бывает, когда доходят какие-то смыслы, которые ты тогда по-своему трактовал. Думаю, что когда человек чего-то хочет и у Бога спрашивает, то ему ответ посылается даже без каких-то книжек. Господь может открыть и через сердце. Потом через сердце ты мог с другим поделиться этим же, своей находкой, которую тебе Господь открыл. Книги не хотел читать по богослужению, понимал, что это будет скукотища, я этим отобью всю охоту. Потом, когда поступил в семинарию, мне уже пришлось изучать. Но когда такой костяк у тебя внутри есть, уже намного легче.

 

Брат Алексий: А черновыми послушаниями тебя нагружали? Мытье посуды, например?

Инок Димитрий: Как я пришел, с первого дня братства, посуду мыл и до сих пор мою.

Брат Алексий: До сих пор? Ого, ничего себе. Как часто приходится мыть посуду?

Инок Димитрий: Каждую неделю. В субботу и воскресенье я стабильно на мойке, не пропускаю. Когда всенощное бдение, когда собрание, когда поздний ужин, обязательно братья моют до сих пор.

Брат Алексий: Не тяжело переключаться?

Инок Димитрий: Нет, нормально. Может быть, я за это держусь, потому что полезно потрудиться физически. Мы еще с отцом Дорофеем (старшим братом) в воскресной школе перед занятиями каждую субботу разносим столы по классам. Это у нас возможность физически поработать, потому что мы, как я говорю, офисные планктоны.

Брат Алексий: Со столами «фишечки» классные. Но я помню, в братстве мойка посуды была камнем преткновения. Меня лично ломало всегда, давалось с борьбой. Был потом, конечно, период, когда переломался и начало даже самому нравиться, но вначале так ломало, с таким протестом делал!..

Инок Димитрий: Просто я понимаю, что те братья, кто был вначале, уже немножко постарели. А кому еще? Больше некому делать.

Брат Алексий: Кто, если не мы… А основное послушание — с отцом Дорофеем в проектной мастерской?

 

Инок Димитрий: Да, он главный архитектор нашего монастыря. А я в силу того, что архитектор по образованию, присутствую в мастерской (улыбается).

Брат Алексий: У тебя, наверное, основные силы богослужения отнимают?

Инок Димитрий: Да, было какое-то время, что очень много времени алтарю посвящал. Если так брать из всех пономарей, то, наверное, у меня больше всего опыта, ко мне уже прислушиваются даже старшие пономари.

Брат Алексий: Мне даже кто-то рассказывал, что пришел пономарь, у батюшки спрашивает, что делать, а он говорит: «Да у Димы иди спроси». Видел, ты еще иногда выходишь в храм помолиться. А уединение для тебя много значит?

Инок Димитрий: Это для меня необходимость, конечно, потому что все-таки есть молитвенное правило, которое без уединения ты не сможешь сделать.

Брат Алексий: А где ты его — в келье или в храме исполняешь?

Инок Димитрий: Где как получается, есть много ходов в этом плане.

Брат Алексий: Уже нашел для себя схему?

Инок Димитрий: Я думаю, у всех отцов, братьев есть свои отработанные схемы (смеется), где можно на некоторое время уединиться. Когда поменьше народу — в алтаре, на послушании, в келье. В келье мы с отцом Сергием живем, приходим туда редко, поэтому там тоже можно спокойно уединиться.

Брат Алексий: А Иисусова молитва близка?

Инок Димитрий: Она входит в правило. Иисусова молитва — это очень хороший инструмент для собирания. У нас, как правило, послушания очень выматывают, и они разбивают нас. Без Иисусовой молитвы было бы сложно собраться воедино опять. Поэтому как инструмент для собирания — очень хорошо.

Брат Алексий: А ты еще в интернат детский ходишь. Сколько времени в твоей жизни занимает детский интернат?

Инок Димитрий: Можно выделить два периода — доковидный и сейчас. В доковидный период, конечно, была жизнь более активная в интернате, и нашего участия было больше, община (сестер и братьев, которые посещают интернат) у нас была более крепкая, всё это было более интересно. Уже после ковида у нас просто сама община стала не та и дети практически все поменялись. Очень много нюансов, которые мы сейчас выстраиваем по-новому в своем служении с детьми. Конечно же, это не делается резко, мы все-таки присматриваемся. Сейчас временно поставили меня старшим в детском интернате.

Брат Алексий: Я слышал, что ты любишь дружить с детьми? Семьи, приходящие с детьми, привечаешь?

Инок Димитрий: У меня как-то получается ладить с детьми. Я не знал об этом, а потом мне мать Платонида из воскресной школы говорит: «Давай приходи к нам». Я отвечаю: «Нет (это еще до ковида было), у меня есть детский интернат, эти послушания я не могу совмещать». И как раз когда возникла пауза с интернатом во время ковида, я пошел в воскресную школу в качестве преподавателя. И как-то я понял, что у меня получается контакт с детьми, получается им доносить информацию.

 

Брат Алексий: Стал другом детей?

Инок Димитрий: Да, стал другом детей.

Брат Алексий: В Советском Союзе был значок такой — «Друг детей». Дети, наверное, чуть-чуть упрощают видение, восприятие жизни, убирают излишнюю серьезность, может? Есть такое?

Инок Димитрий: Да, конечно. В первую очередь дети очень хорошо чувствуют состояние человека, они внутренне чувствуют другого человека. С ними лукавить нельзя, они это понимают. Поэтому приходится над собой работать иногда, чтобы с ними общаться.

 

Брат Алексий: На послушании архитектора чувствуется братское плечо отца Дорофея?

Инок Димитрий: На самом деле на нем всё лежит.

Брат Алексий: Он, получается, как старший тянет всё на себе?

Инок Димитрий: Да, на нем много дел. Бывает, пытается разгрузиться, передать часть дел нам, но, как правило, всё к нему опять возвращается. Есть люди, которые ему помогают активно, а я, кажется, все-таки больше ему сложности создаю, проблемы.

Брат Алексий: А вы как-то общаетесь, чаек пьете, делитесь проживаемым?

Инок Димитрий: Как к старшему брату, конечно, я часто захожу и посоветоваться, поделиться какими-то моментами.

Брат Алексий: И нормально? Есть контакт?

Инок Димитрий: Конечно, с отцом Дорофеем — слава Богу.

Брат Алексий: О, это красота, это очень важно.

Инок Димитрий: Стараюсь даже на мелочи брать благословение старшего брата, потому что это механизм, который я должен постоянно использовать, потому что враг скажет: «Ты уже всё знаешь, зачем тебе благословение?»

Брат Алексий: Ты не стесняешься просить благословение?

Инок Димитрий: Нет, обязательно беру. Если куда-то отлучаешься, в любой мелочи лучше всё равно выработать привычку спрашивать благословение брата.

Брат Алексий: А делишься прожитым чем-то?

Инок Димитрий: Да, проблемами, которые есть сейчас, переживаниями, потом часто, опять же, хорошими моментами, своими планами.

 

Брат Алексий: А батюшка какую роль сыграл в твоей жизни?

Инок Димитрий: Батюшка — это, конечно же, наш пастырь, это наш духовный щит и меч одновременно, на нем очень много держится в монастыре, очень много.

Брат Алексий: А какие тебе слова или идеи батюшки близки? Запали в какой-то момент, помогли в жизни или поддержали?

Инок Димитрий: Я пытаюсь так делать: все мысли батюшкины выстраивать как будто это мои мысли, чтобы не было каких-то искушений. Пытаюсь всё принять.

 

Брат Алексий: Когда вначале какая-то батюшкина мысль тебе не ложится на сердце, не заходит, ты пытаешься как-то разобраться?

Инок Димитрий: Пытаюсь разобраться и принять, чтобы это и правда была моя мысль, чтобы не было какого-то клина. Если сразу ты не будешь с этим работать, потом может быть очень плохо. Диавол так действует. В этом плане лучше так поступать.

Брат Алексий: У меня в последнее время сложилось такое положение, что батюшку лично часто не увидишь, но всё равно нужен контакт с духовником обители. И вот когда была «корона», я на складе сидел один, остальных отпустили в отпуска. Начал слушать все беседы батюшки, и не было возможности отвлечься на другие разговоры. Я начал по-другому проживать эти беседы, настолько мне стали ложиться на сердце его слова! Но что интересно: хотя близко не общаешься с батюшкой, слова, которые запали в сердце, сообщают некую жизнь, и на многое ты получаешь ответы, и Бог тебя через это ведет, словно есть какая-то путеводная нить. И потом у меня даже, как ты говоришь, есть такое ощущение метафизическое, что монастырь — это твой дом. Подобное по силе ощущение у меня в сердце родилось по отношению к духовничеству. Хотя у святых отцов есть смешной рассказ, как один брат хвалился своим духовником, а отцы сказали: «Как же дерево доброе дало плод дурной?» Поэтому сложно называть себя духовным сыном. Но наличие духовного отца в жизни важно, это снимает столько проблем в силу благодатного действия самого духовничества!

Инок Димитрий: Да, конечно.

Брат Алексий: А ты спрашиваешь у батюшки в алтаре свои вопросы или нет?

Инок Димитрий: Стараюсь именно если говорить, то духовные вещи, а так у нас определена братская исповедь. В алтаре у меня есть возможность спрашивать у батюшки, мы часто с ним даже один на один бываем. Я стараюсь этим не злоупотреблять, лишний раз не тревожить батюшку. Вопросы лучше решать на братской исповеди.

 

Брат Алексий: Тебе хватает этого, что раз в неделю исповедь? Не возникает каких-то состояний, которые тебе трудны и с которыми в течение недели хотелось бы поделиться?

Инок Димитрий: Есть разные категории. У нас священников очень много, у меня есть какие-то доверительные отношения с другими священниками. Такие рядовые вещи я с ними вполне могу обговорить. Если уже что-то такое серьезное, тогда иду к духовнику.

Брат Алексий: Прямо по отцу Силуану. Он говорит: «На священстве большая благодать, приди, выскажи свою проблему в простоте, сердце открой, и Господь ответит». Вообще, у тебя есть ощущение, что у вас БРАТСТВО, и что нужно делать, чтобы у братьев была общая жизнь, чувствовалось единство?

Инок Димитрий: Конечно, мне хотелось бы больше общения с братией. И с моей стороны всячески стараюсь в этом направлении действовать. Даже удалось нам организовать паломнические поездки для братьев. В какие-то дни праздников, именины стараюсь инициативу проявить, чтобы братья общались. Их у нас не так много, чтобы кого-то забыть. Хотелось бы больше общения. Все братья помогают в алтаре. Само присутствие братьев на литургии, когда мы из общей Чаши причащаемся, — это уже самая большая близость. На самом деле большое счастье (каждый раз я себя ловлю на этой мысли), что мы живем вместе, что мы принадлежим православной культуре, что наша страна по большому счету православная. Что у нас есть монастырь, что мы сюда попали — тоже большое счастье. Это нужно ценить.

 

16.12.2024