Как Бог привел меня в сестричество (часть 1)

Сестрическое служение… Что стоит за этими словами? Что каждый раз чувствует сестра, переступая порог больничного отделения? Как, преодолевая волнение, собственные страхи и неуверенность, подойти к человеку и предложить ему помощь? Как найти нужные слова? А может, достаточно пожать руку и посмотреть в глаза, разделяя чью-то боль? Конечно, это возможно только с молитвой и упованием на помощь Божию. У каждой сестры милосердия свой опыт, свои истории, свои маленькие чудеса. И они готовы поделиться этим с вами в нашей новой рубрике «Дневник сестры милосердия».

«Я не могу, я не готова!»

День первый, вечер четверга

Я сижу в коридоре реанимации, и в голове у меня одна мысль: «Зачем я сюда пришла? Ведь я же не могу это всё, я не готова, не готова, не готова!» Да, в моей жизни есть скорби, есть трудности, но в целом — вот из этого места и с этого ракурса — в целом же всё хорошо, зачем было усложнять?!

А в глубине души я знаю, почему здесь. И знала, что это будет, с того самого момента, как эта мысль — деятельно начать помогать — пришла мне в голову. Что это мысль от Бога, было очевидно, сам-то ты можешь только увиливать от дополнительных сложностей, ведь это требует ресурса, а тебе хочется исключительно покоя и, желательно, комфорта…

Пришла эта мысль осенью на концерте, где выступал человек, живущий в интернате, — на инвалидной коляске, весь скрюченный, он был счастлив, что находится на сцене и поет, и в ответ на аплодисменты кричал в микрофон абсолютно здоровым людям: «Спасибо! Спасибо!! Я вас люблю!!!» Мы хлопали что было сил, и у меня из глаз катились слезы. Мы, здоровые, так любить и радоваться не умеем…

Примерно в это же время по работе нас попросили дать объявление о дополнительном наборе сестер милосердия во 2-ю клиническую больницу Минска, куда с момента становления сестричества ходят наши сестры и братья. Мы дали. По работе. Ничего личного, это не ко мне.

Весной нас попросили сделать это снова. Я думала: «Почему никто не откликается? Ну в самом деле?! Ничего же сложного — пару часов пару раз в месяц прийти к больным людям». Я нашла больницу на карте. Посмотрела, на чем можно добраться от дома и от монастыря. Но… нет, это не ко мне.

А потом к нам обратились в третий раз, и я, всё понимая наперед, решила «уточнить»: «Что, никто не откликается?» — «Откликнулись! Но нам еще нужно человек 10‒15. А Вы не хотите?» Всё. Прямой вопрос лично тебе, и надо дать прямой ответ. И не этой сестре даже, а Богу: «Ты не хочешь помочь? В этом есть нужда».

Спустя две недели я первый раз пришла в больницу.

«Вера без дел мертва»

Конечно, в реанимации люди в тяжелом состоянии. Многие без сознания, у многих сознание спутано. Опытная сестра по очереди подходит к кроватям, я тенью следую сзади, смотрю и слушаю.

Сейчас мои чувства обострены до предела: я слышу каждый звук, потому что он отчаянно реалистичный, это не кино; я чувствую запахи, которые пугают мое обоняние. Со зрением, как ни странно, проще — можно отвести или прикрыть глаза и не видеть того, о чем долго будет трудно забыть. От внутреннего напряжения в легком медицинском халате становится жарко.

После реанимации спускаемся на этаж ниже — отделение экстренной хирургии, за ним — гнойная хирургия, еще ниже — кардиология. На каждом этаже встречаем сестер милосердия, которые пришли сегодня. На одно отделение — 1‒2 сестры, а это длинный коридор и 20 палат по 3‒4 пациента. Как возможно это обойти, как возможно обратиться к каждому человеку и отдать часть себя?! Я не могу понять это умом, если по уму — это просто НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО.

Наверное, чтобы я не сбежала после первого раза, Господь в конце этого дня дал удивительную встречу. Вячеслав, взрослый мужчина, после исповеди плакал, не стесняясь своих слез. За несколько минут он рассказал всю свою жизнь и всё силился отдать: «Спасибо, сестрички, ну что вам еще рассказать, что рассказать?» Вдовец, в своем горе он роптал только на то, что сын его не оставляет: «Я ему говорю: "Езжай, устраивай свою жизнь", — а он остается со мной». Вот оно, настоящее…

День второй, вечер четверга

Спустя неделю иду в реанимацию с новой сестрой. «Вы как, сможете?» — спрашивает она, имея в виду то, что «наше» отделение — реанимация. — «Мне не очень страшно».

Федор. Пожилой, в сознании, может говорить. Плохого никому ничего не сделал за всю свою жизнь, говорит. А вот обида на жену есть, простить не может.

Ольга. Молодая, в сознании. Когда подходит священник, начинает плакать. Назавтра она причастится. Подавая запивку, я скажу: «Олечка, выздоравливайте!» — «Будем надеяться…»

Людмила. В сознании, реагирует на нас:

— Развяжите руки!

— Мы не можем, вам нельзя вставать.

— Ой, ну вы что!!! Тьфу!

«И оплюют Его, и будут гнать Его…» (ср.: Мк. 10: 34).

Вадим. Среднего возраста. Сидит на кровати, взявшись за перила, как за края трибуны. Начальник, не иначе.

— Христос воскресе!

— Воистину воскрес, — отвечает солидно, внушительно, не теряя лица.

— А вы знаете, что эти слова означают? — спрашивает сестра. — Вы верите, что Христос приходил на землю, умер за нас и воскрес, верите?

Задумался.

— Ну воскресал же! — басит уверенно, словно отметая все сомнения в споре с самим собой.

О, чудо! И радость на сердце.

Обойдя каждую палату, мы выходим из отделения, чтобы встретить священника и пройти снова уже с ним. Возвращаемся через 30 минут. На каталке у стены — тело в черном пакете. Крестимся, проходим чуть вперед, заглядываем в палату — кровать, где еще 30 минут назад лежала женщина, пустая, матрас перевернут и проветривается. Чтобы не мешать врачам, отходим в закуток, где составлены каталки.

— Присядем? Тут покойнички лежали, — говорит сестра и садится.

— Да что тут уже… — сажусь и я, правда, на краешек.

— Наш человек, — улыбнувшись уголками губ, говорит сестра.

Да, эмоционально сегодня непросто. Страха нет, но как-то муторно, хочется на свежий воздух…

Спустя час смотрю на себя словно со стороны: вот я еду домой, в метро всё как обычно — каждый спешит по своему маршруту, улыбки, разговоры, платьица. Надрыва внутри меня — как они могут, когда там такое?! — нет. Всё правильно, так и должно быть. Здесь так, там — так.

Прихожу домой, говорю со своими, улыбаюсь, прижимаю к себе кошку. И снова словно со стороны: тебя это как будто не коснулось? А может, твое сердце настолько огрубело? Или, как у врачей, такая эмоциональная защита?

А ночью сердце всё же ныло…

Каждый день я думаю о сестрическом служении, примеряя на себя; о больнице, о тех людях, которых увидела. Эта мысленная работа не прекращается ни днем, ни ночью. Однажды под утро в тонком сне в голове прозвучали знакомые по книгам слова: «Вера без дел мертва».

Почему святые отцы говорят, что вера без дел мертва?

Можно жить, постоянно думая о благородных поступках, представляя себя в тех или иных ситуациях, но это всё отвлеченно. На самом деле ты живешь в замкнутом мирке: родные, коллеги, друзья. Радиус совсем маленький: ты да я да мы с тобой. А совсем рядом — вот, руку протяни — существует целая вселенная, полная боли, и ты можешь ее если не облегчить, то хотя бы с кем-то разделить…

Когда я начала ходить в больницу, это было одно из самых сильных моих потрясений. Внешне в моей жизни ничего не изменилось: те же дела, заботы, радости и горести. Но мое жизненное пространство вдруг расширилось, и в него вошли и эти люди: ты мысленно к ним возвращаешься, думаешь о них — как там, лучше? хуже?.. И если ты не поленишься, то и с ними можешь чем-то поделиться, и их можешь вложить в свое сердце, ведь там, оказывается, еще так много свободного места!..

День третий, утро пятницы

Бери и делай

Слава Богу, все причастились! Иду через сквер в метро. Свежесть раннего утра, просыпающийся город…

Ну что… Всё оказалось не так страшно. Столько напрасных дум, волнений, страхов, физической сердечной боли, бессонницы — всё пена морская. У страха глаза велики, а надо просто брать и делать.

Почему сейчас? Муж моей сестры ушел из жизни в 41. Любимому начальнику на первой работе не было и 43-х. Мамы не стало в ее 53. С тех самых пор я знаю, что такое память смертная.

Мне 47. Сколько у меня лет (а может, месяцев и дней) впереди? Есть ли время ждать «особого» момента? И стоит ли его ждать, когда жизнь человеческая так хрупка?

…И всё же слезы нахлынули, потом.

О чем ты плачешь, сестра? О тех людях, чьи лица стоят перед глазами, об их боли? Или о себе? Ведь как не плакать, принимая крест страдания человеческого, пусть даже добровольно? Да, об этом. Потому что ты уже не можешь сказать внутри себя «я не могу, я не готова» и сделать вид, что это не к тебе и тебя не касается. Ты можешь. И ты готова. Помоги, Господи, идти.

 Продолжение следует…

11.12.2024