«Мне важно оставить фактуру времени»

«Смотри, не изменяй, когда работать со мной станешь», — сказал Василий Шукшин Анатолию Заболоцкому при знакомстве. «Если мы будем по одному, всё будет рассыпано», — ответил тогда оператор режиссеру. Оба говорили, будто смотрели в будущее. Может, потому что одного духа.

15 художественных фильмов и 8 документальных лент снял оператор Анатолий Заболоцкий. Картины «Печки-лавочки» и «Калина красная», созданные им совместно с режиссером Василием Шукшиным, получили особую популярность. Кино для Заболоцкого без друга и соратника Шукшина действительно рассыпалось. Оператор остался верным режиссеру и после его смерти. Остался верным себе, продолжив реализовывать свои идеалы в фотоискусстве.

«Мне важно оставить фактуру времени, его кожу», — ради этого творит заслуженный деятель искусств РСФСР Анатолий Заболоцкий. О том, какие люди должны работать в кино, в чем сила фотографии и почему фотохудожник не заглядывает в семейный альбом, он рассказал в интервью корреспонденту нашего сайта.

— Анатолий Дмитриевич, как родилась Ваша фотовыставка «Русь. Веси, лики, земля»?

— Я ездил по разным регионам и постепенно накапливал материал. Раньше снимал на пленку. Она дает качество выше, чем цифра. Цифра проигрывает пленке. В тенях на пленке разборчиво видна трава, фактура кожи, лица очень передается.

Обратите внимание на старые фотографии — там взгляд живой. Сейчас так не снимешь. Сложно сохранить сегодняшнюю жизнь. Высокоскоростная съемка не позволяет увидеть что-то важное.

После смерти Василия Шукшина я больше стал заниматься книжным делом, чем съемкой фильмов. За всё время мне удалось выпустить почти 50 разных изданий с фотографиями. Я был членом редколлегии народного журнала «Роман-газета», оформил обложку для 55 номеров. Все их собрал — интересно получилось.

 

— Прежде чем сделать фотографию, Вы продумывали идею заранее или выхватывали кадры из жизни?

— Выхватывал из жизни. Фотографии попутно копились. А потом пробовал тасовать их, чтобы они в образ складывались, чтобы в книге было развитие, драматургия.

Я давал общее название. Например, «Жизнь подарила увидеть».

— У Вас много ипостасей: кинооператор-постановщик, писатель, фотохудожник, общественный деятель. А какие творческие возможности Вам открыла фотография?

— Когда занимаешься фотографией, ты хозяин своего времени и дум. Кино — коллективный труд. Многое зависит от того, какие люди соберутся в команде. Сейчас всё меньше режиссеров, с которыми охота сотрудничать. Книжное дело хорошо развивалось, пока не пришли капиталисты. Тебе давали часть книг от тиража. А сейчас тон задают продюсеры. Тебя могут в любое время убрать из проекта. Во всяком случае с тобой почти не считаются. От этого и уходили люди из кино, а многие вскоре и из жизни. Трудно принять такое положение вещей.

 

— Ваша экспозиция представляет много сюжетов из деревенской жизни. Почему Вам так важно поделиться этими кадрами?

— Деревянная архитектура пластичнее каменно-бетонной. Там видна рука мастера, заметно, как угол срублен. Особенно потрясающе смотрятся в северных деревнях и в средней полосе России дома, облепленные обоями. Обои — убийство для деревенской архитектуры, но как художественно смотрится!

Однажды в Архангельской области для меня затопили печь в избе по-черному. Это целое искусство. И вот я вижу: дым так стелется, будто иконы на небе стоят. Единицы остались таких домов. Я даже в кино не видел, чтобы сняли избу, которая топится по-черному.

 

— А что Вас как кинооператора, фотохудожника привлекает в людях села?

— То, как человек может рассказать о себе и окружающих. Мне довелось снимать мать Василия Шукшина. Настолько она была лексически одаренной! На ходу слова местные употребляет, и общий образ получается убедительный. А если ее начнет повторять артист, ничего не получается. Многие крестьяне, особенно женщины, так текстовят хорошо! Вот таких людей люблю снимать. Или другой раз в заброшенной деревне выходит хозяйка и говорит: «Давайте покажу одежду, которую оставила мне моя мать». Через несколько минут она выходит, садится в этой одежде — просто другой человек. В разрушенной деревне оделась в такое, ну как ее не снять! А еще расскажет какую-нибудь историю о себе — кино!

Для «Калины красной» Шукшин нашел старуху с судьбой, как у героини сценария. Сняли ее на камеру в ее же доме — и вышел образ, который приняли и зрители, и критики как могучее новшество.

Чтобы чистый звук записать, вытащили два окна и через проем на 15 метров снимали, как она рассказывала о себе. 700 метров пленки мы на нее истратили. Поразительно живой кусок получился. Женщина говорила настолько интересно, что я всё переписал на бумагу и сделал потом фильм о ней «Мелочи жизни».

 

Очень интересно снимать людей в Дагестане — настолько естественны они перед камерой. Хорошо говорят о себе, соседях, прошлом, традициях, происшествиях.

Необыкновенно рассказывала истории одна женщина в селении Гимры, в котором родился и жил имам Шамиль. Вспоминала, например, как однажды обвалился кусок скалы: «Грохот большой стоял. Порода накрыла стадо, оно осталось под завалами…» Это живо и образно, когда так рассказывают.

В Дагестане много традиций. Как-то поехали туда с российским композитором Андреем Волконским. У него был отличный магнитофон, подаренный ему сыном композитора Сергея Прокофьева. Четко всё записывал. И вот лето. Сидят на площади старики в шубах. Некоторые обтесывают камень себе для надгробия. И вдруг сцепились две собачки. Одна победила вторую. Там бочка круглая лежала. Победительница подошла к ней, и мы увидели точно профиль писателя Льва Толстого, как на 90-томном собрании сочинений. Я побежал за камерой. Но жарко — образ быстро ушел. Такие интересные штуки можно наблюдать.

— Вам довелось встречать много разных людей. Среди них известные: путешественник Федор Конюхов, архимандрит Иоанн (Крестьянкин), писатель Владимир Короткевич и многие другие. Расскажите, почему захотелось сделать их портреты?

— С Владимиром Короткевичем я дружил, но, к сожалению, не успел его сфотографировать. Владыка Филарет был очень колоритным, но попросил не снимать его.

У меня написан черновик о писателе Солоухине. Владимир был очень воцерковленным человеком. Видел его за несколько часов до смерти. Он очень храбро встречал вечность.

Владыка Питирим благословил нас поработать в Псково-Печерской лавре. Там и подземные храмы, и большие захоронения. Печоры поражают не меньше, чем Афон. Интересные люди и удивительная архитектура. К отцу Иоанну (Крестьянкину) за благословением ходил несколько раз. Очень простым был человеком, сильная аура доброты от него и молитвенности исходила. Во время общения с ним внутри появлялись тепло и радость.

Федор Конюхов как разговорится, так интересно рассказывает! Он сохранил в себе природную самость. Уникальный человек. В таких ситуациях экстремальных побывал! Только молитвой и обходился.

— На съемочной площадке Вы тоже наверняка сталкивались с чрезвычайными обстоятельствами. Как в этих случаях помогала вера в Бога?

— Приключений много было. В «Калине красной» есть сцена катастрофы на пароме. Мы снимали ее четыре раза. Каскадеры не смогли выполнить нужные нам действия. Потом вызвался помочь человек из толпы. В результате он повредил колено. Слава Богу, не стал жаловаться на нас. Травма оказалась нетяжелой. На неделю мы выпали из процесса съемки. Пришлось снимать не так, как задумали. Но считаю, что Бог нас уберег тогда — могли ведь в тюрьму угодить.

 

— Когда Вы впервые ощутили присутствие Господа?

— Бабушка моя была набожной очень. Церкви вокруг все разрушили. Меня крестили у священника. Его потом забрали. Бабушка о нем молилась и верила, что он живым останется. В старости меня просила: «Ты только икону мою положи мне в гроб». Но священник объяснил, что так не делают.

Мы жили на берегу Енисея. Помню, бабушка прорубь сделает и вытаскивает рыбу. А я кричу от радости. «Не ори, — говорит мне, — читай "Отче наш"».

Когда в институт поступал, обязательно молился. И на госэкзаменах тоже молился. Думаешь сначала не о том, что в билете написано, а о молитве. И когда ее вспомнишь в такое трудное время, она помогает.

— Анатолий Дмитриевич, Вы с восторгом говорите о своей деятельности. За что любите профессию кинооператора?

— Люблю за то, что в ней можно делать подтекст, светово или в планах. Когда этого добиваешься, ночью не спишь, радуешься, додумываешь. А если натянутые отношения в команде — как срок в тюрьме отбываешь, скорее бы закончить. Всё зависит от режиссера. Во многих картинах оператор просто раб. А у некоторых режиссеров оператор — сердце фильма.

— Василий Шукшин был таким режиссером?

— Он никогда не смотрел в камеру. Доверял. В монтажной сидит, а я поехал по городу детали снимать. А Шукшин потом оформляет текстами кадры, иногда пословицы использует, из отснятого рабочего материала лепит пластическую композицию. С Василием было очень хорошо работать, радостно и памятно. Мы были единомышленниками.

 

Помню, когда пришел к нему предлагать себя, он сказал: «Тебе нравятся мои диалоги в рассказах? Бери любой и ставь его». Я говорю: «Вася, ты добился в своей профессии такого триединства: пишешь, актерствуешь и интонируешь очень интересно. А я научился своей профессии. Думаю, что помогу тебе еще крепче быть. А если мы будем по одному, всё будет рассыпано». Он прищурился и ответил: «Смотри, не изменяй после, когда работать станешь».

— На съемках с Василием Шукшиным часто случалась импровизация. Вспомните такую сцену с Вашим участием.

— «Люди, давайте дружить. Вы же знаете, как легко помирают!» — эти слова должны были звучать на крупном плане. Вася спрашивает: «Скажи, куда мне смотреть?» «Смотри прямо в дырочку», — говорю. А он отвернулся от камеры. Мотор. И Шукшин трепетно сказал это спиной к объективу. Даже осветитель вздохнул — так было проникновенно произнесено. А потом, когда картину сдавали, Николай Сизов, директор «Мосфильма», наказал: «Слушай, Вась, убери ты этот план». А я его сохранил у себя. Потом Василию отдал.

— Вы девять лет посвятили работе оператора на киностудии «Беларусьфильм». Сняли фильмы, вошедшие в золотой фонд белорусского кинематографа. Вас считают основателем операторской школы в Беларуси. А за что Вы благодарны киностудии?

— Помню, как пришел. На втором этаже в костеле был павильон. Снимали лошадь. Наверх забежала, а слезть не может. «Кукушкин проворонил», — слышу. Иду в отдел кадров. А мне: «Вы нам и не нужны, в штате сотрудников хватает». — «Зачем же мне тогда направление дали?» — «Идите на прием к директору». На двери прочитал фамилию: «Кукушкин». Подумал: «Вон, оказывается, кто лошадь проворонил».

— Вас не проворонил?

— Посмотрел он мои документы и сказал: «Нам белобрысые нужны». И я начал работать. Познакомился с Владимиром Короткевичем. Сняли документальный фильм о деревьях, которые растут больше тысячи лет, — «Старожилы вечности».

«Беларусьфильм» — это начало самостоятельной работы. Мне на «Мосфильме» или «Ленфильме» никогда не предоставили бы такие возможности сразу. Проходил бы всю молодость там во вторых операторах.

В Беларуси было очень удобно работать. Заканчивалось строительство киностудии, павильоны хорошие сделали.

— У Вас бесценный опыт. Для кого Вы стали мастером-наставником?

— Это не ученики, а просто друзья, которым я помогал снимать. Владыке Тихону (Шевкунову), например. Он учился во ВГИКе, был келейником у владыки Питирима.

 

— Что Вы хотите донести своими работами до зрителей других поколений?

— Мне важно оставить фактуру времени, его кожу. Этим являются и пейзажи, и натюрморт. Натюрморт особенно социален. В Хакасии в одном селении я увидел дом. Там не было ни одного тыльного окна. Дальше имение начиналось. Тут проходила дорога. И была надпись: «Продам дом, корову и дрова, Ленина, 17». То есть всё продаст. Надпись бывает очень говорящей.

Пейзажи встречаются удивительные. Например, облака, похожие на человека. Я всё еще не обобщал.

Студенты часто приходят на выставки. Им интересно.

— «Смотри, не изменяй, когда работать станешь», — сказал Вам Василий Шукшин при знакомстве. «Если мы будем по одному, всё будет рассыпано», — говорили Вы тогда режиссеру. Этот разговор словно стал пророческим. Вы остались верны Шукшину и после его смерти, занявшись фотографией. А в кино без него всё для Вас рассыпалось…

— По вечерам мы с ним разговаривали о творчестве. Вася не потерпел бы сейчас многосерийные фильмы, когда артист считывает свои слова с суфлера. Это всё так заметно!..

В кино должны работать люди, имеющие свою гражданскую позицию, которые не поедут в эмиграцию.

— Семейные альбомы любите листать?

— Я их не оформлял. Не принято было делать семейные фото и дни рождения не принято было встречать. У меня одна фотография из детства осталась. Я на ней с соской. Мать вспоминала: «Вот, ни за что не хотел сниматься, а сейчас сам съемщиком стал».

 

Беседовала Ольга Косякова

Фотографии Максима Черноголова и из личного архива героя

13.11.2024