«Мастерская — это драгоценный опыт»

Новая серия наших публикаций в рубрике «Служение. Мастерские» рассказывает о людях, которые несут послушание в монастырской мастерской каменной россыпи.

Когда-то в юности Александр Ганичев увлекался тяжелой музыкой, но знакомство с иконописью изменило его жизнь. Тогда он понял, что в мире есть какая-то тайна, и пришел на свою первую исповедь. Сейчас Александр дробит камни в мастерской каменной россыпи, а также золотит иконы. В интервью он рассказал о том, как важны на его послушании гармония, мир Христов в сердце и любовь.

— Я не собирался задумывать мастерскую. Просто был на исповеди у отца Андрея Лемешонка, и он предложил мне и Светлане Радчиковой попытаться создать мастерскую каменной россыпи при монастыре. Тогда я уволился из светской мастерской при институте геологии. Ездил в Москву, покупал материалы у геологов, чтобы начать работать. И вот с первыми мастерскими — иконописной, керамической — мы начали работать в подвале психиатрической больницы. Там всё скрипело, гудело, но у всех был такой энтузиазм! Хотелось работать ради Христа.

«В иконописи есть тайна»

Моя бабушка была верующая, через нее крупицы веры, церковности проникли и в меня. У нее было Евангелие XIX века. Меня, маленького мальчика, впечатлило ощущение древности. Еще в Евангелии была открытка знаменитого итальянского художника, где Пилат говорит толпе: Се, Человек! (Ин. 19: 5). Я ее запомнил.

Бабушка училась в Западной Белоруссии при Польше, помнила уроки Закона Божиего и рассказывала об этом мне. Из всех внуков я был с ней чаще всего, и ее любовь коснулась меня в большей степени.

Бабушка ходила в Свято-Духов кафедральный собор. Она сказала мне, что там есть художник-иконописец Павел Жаров и что он готов учить меня иконописи. Я не был художником, но рисовать мне нравилось.

Это был 1991 год, мне было 17 лет, я тогда водился с металлистами, слушал антихристианскую музыку. Было очевидно, что я не готов взять и написать что-то святое. Да, я получил какие-то уроки, что-то мог написать сам, но я хотел жить гедонистической жизнью, а не той, что приближает человека к иконе. Гедонизм у меня тогда был, конечно, хардкоровый. При этом из-за природной робости я не влез в какие-то сомнительные компании, не пережил тяжелые греховные состояния. Из плохого я не избирал худшее.

Мне было тяжело учиться иконописи, я был суетливый, ленивый и долго не продержался. Думаю, Бог пытался меня привести к внутренней робости и смирению. Он говорил: «Займись искусством, церковностью. Тебя это будет наполнять, ты будешь меняться». Я не захотел. Тогда Бог отвел меня от этого дела. Но талант учителя, его отношение к искусству произвели на меня впечатление. Он не рекламировал, не говорил, какая классная древнерусская живопись, но мое сердце откликнулось на красоту. В иконописи я и сейчас больше всего люблю русский стиль.

Уже тогда я видел, что в иконописи есть какая-то тайна. И всё это сопряжено с духовной жизнью, которая развивает духовный почерк в иконе. Иконописец отец Игорь Латушко говорил, что бывает в иконе всё технически хорошо написано, но в очах иконы чувствуется отпечаток того, что человек не ведет духовную жизнь.

Я могу сказать, что именно Павел Жаров приобщил меня и к церковной жизни. У меня было несколько грехов, которые я осознавал. Я не понимал, что такое Церковь, но авторитет бабушки и иконописца сыграли свою роль, и я пошел на первую в своей жизни исповедь. И эта исповедь, считаю, была важнейшей в моей жизни.

Знакомство с камнями

Моя тетя работала в институте геологии, где была мастерская каменной россыпи.

Я тогда пришел после армии, мне было 20 лет, нигде не учился, совсем не знал, как жить, что делать. Устроился работать сторожем и приезжал в мастерскую, когда не было дежурства.

В этой мастерской я сделал пару ученических работ, они шли как-то медленно, криво, косо. Меня и не хвалили, и не ругали, и я не понимал, зачем я тут. Я думал: «Что из меня произойдет? Может, уйти?» Было уныние, отчаяние по поводу моей жизни и того, что из меня получится.

Как-то я сделал зубра из Беловежской пущи. На второй день пришел начальник и сказал, что работу продали. В этот момент пришла большая радость, это сильно укрепило. И после этого дело пошло, я стал развиваться как художник, появились заказы.

Светлана, с которой мы работали, ненавязчиво пыталась со мной говорить о вере, посоветовала мне сходить к отцу Андрею. Я стал ходить на беседы, потом пришел к батюшке на исповедь. И он предложил делать мастерскую в монастыре. Страха не было, было вдохновение, даже немного детское. Тогда мы более тесно общались с отцом Андреем, и это укрепляло.

С неформалами я перестал общаться. В какой-то момент у меня началось борение. Я пошел на концерт и услышал внутри строчку из псалма: Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых (Пс. 1: 1). После этого я больше не ходил — как отрезало. Так же и с курением. А когда прочитал житие преподобного Серафима Саровского, снял серьгу. Я тогда еще выбривал виски, у меня был такой хвостик, как у японца, — это тоже ушло.

«Мы пытаемся найти гармонию»

В камни я влюбился. Когда геологи рассказывают о них, можно заслушаться… Камень — это же дар Божий. Когда в тебе есть христианский стержень, ты всё воспринимаешь как дар. И камень — это субъективное вхождение в осознание того, что вокруг дары Божии. Через камень приходит это понимание.

С камнем у художника тактильные отношения. Он чувствует, натуральный он или нет. Ему нужно ознакомиться с его химическими и физическими свойствами, относиться к нему трепетно, утонченно. Камень учит тебя так же внимательно относиться к людям. Может, благодаря профессии ты понимаешь, что надо утонченно относиться ко всему, и к человеку тоже. Везде любовь.

Отец Сергий Нежборт сказал, что мы в каменной мастерской должны выработать свой канон. Мы копируем много канонического и постоянно думаем, как это воплотить в камне, как не испортить материал, чтобы не повредить иконе: соблюсти канон и не помешать самой идее камня, чтобы грани красиво играли.

В нашей жизни очень много света: свет витрин, фар машин… Я бы сказал, что они светят нетактично. А когда свет тактичен — это гармония. Так и в камне. Причем на земле мы видим камни в пыли, в магазине камни —алмазы — это что-то недостижимое. Такие дорогие камни не будут на нас смотреться, в этом нет гармонии. А в мастерской мы используем ценные породы камней, полезную фактуру, профессионализм и пытаемся найти гармонию, а через гармонию показать Дух. Если в суете люди потеряют гармонию, они к Духу никак не придут. Это путь к Богу для каждого человека через какую-то свою колею — когда человек понимает, что его что-то коснулось.

В иконописи самое важное — подготовить свое сердце. Икона ведь должна отражать иной мир. Митрополит Антоний Сурожский говорил про одного иконописца, который был успешным, но заболел на год. Владыка Антоний раскрывает, что этот год для самого иконописца был важен не деянием профессионального художника, а проживанием духовного опыта. И его следующие иконы стали более зрелыми, за это время он духовно подрос.

Люди молятся перед иконой. Думаю, даже если икона сделана неидеально, но с любовью, через нее человек может соприкоснуться с Богом. И благодаря молитвам тех, кто молится перед иконой, Господь милует и иконописца, даже если он был духовно незрел. Думаю, раз человек свой талант вложил в икону, Господь ему дает возможность духовно развиваться. Просто это может быть путь.

Мастерская — это опыт

Я был заведующим мастерской. Потом у меня был тяжелый духовный период. Я тяжело возвращался к искусству, но вернулся через мастерскую. Тогда я уже не был заведующим, в мастерскую пришла монахиня Ксения (Теймурова). Работал заунывно, тяжеловато было на сердце, в моих действиях, возможно, оставались какие-то греховные вещи. Этот период прошел, в 2014 году началось вдохновение, сердце согревалось, было понятно, что Бог меня глубоко помиловал. Я побывал, казалось, в аду — внешне это не было заметно, но внутри что-то сгорало. После 2014 года прошло еще лет семь, и я понял, что жизненные периоды могут быть разными: и уныние, и радость, но главное — найти Бога и что угодно Ему.

Раньше в нашей мастерской нимбы, фоны мы засыпали камнем, а потом решили золотить. Понадобился позолотчик. Раньше это делал брат из иконописной, но в какой-то момент у меня пришло желание золотить для нашей мастерской. Сестры из иконоокладной мастерской золотили в небольшом помещении, там было жарко, а я был помоложе, казалось, что покрепче, нормально переношу жару, и я начал золотить и для них. В иконописной ушел брат-позолотчик, и отец Сергий Нежборт позвал меня. Я уже лет пять у отца Сергия. В иконописной, рядом с отцом Сергием, я очень успокаиваюсь. Отец Сергий дает свободу, верит в тебя.

Но и для каменной я готовлю материал, дроблю камень, консультирую не по художественной части, предлагаю варианты развития мастерской.

«Мы создаем Христов мир»

Люди принимают наши работы — мы же видим, как они восхищаются. Благодаря иконам они понимают, что мир более красив, чуден и наполнен тем, что они никогда не видели. Все привыкли к нашему пестрому шумному миру, и вдруг благодаря иконе прикасаются к тайне.

Мы стяжаем, по преподобному Серафиму Саровскому, мир. Этот Христов мир, который мы создаем в каменной мастерской, Его покой, мы хотим передать людям.

Бывает много заказов, между ними надо лавировать, и не знаешь, как это всё претворить. Начинаешь молиться Богу, и приходит какая-то гармоничная мысль, ты перестаешь бояться, что не справишься.

Бывает, что делаешь ошибки. Отец Димитрий Смирнов говорил, что поругание надо принимать как эклеры. Эклеры же вкусная вещь! Я как сладкоежка когда услышал это, подумал: «Класс!» Назовем кабинет, где можно получить поругание, «Эклерная» (смеется).

Надо всё пытаться делать в мире с собой и с Богом, не суетиться, и тогда потихоньку происходят чудеса, вдруг приходит реальная помощь. Надо понуждать себя взывать к Богу. Нужно воевать за чистое в себе и защищать его. В общении с людьми и в конфликтных ситуациях Господь открывает, как поступить.

Патриарх Алексий говорил, что и на светской работе надо оставаться светочем веры. Возможно, Бог меня куда-то направит, я не знаю. Может, придут люди лучше нас. Мы все пионеры великих географических открытий, мастерская восемь раз переезжала. Возможно, всё построят другие люди, которые не приехали с первыми кораблями, но мы проложили им дорогу.

В мастерской было разное: и плохое отопление, и неустроенность. Нужно было терпение и поиск воли Бога. И важно, несмотря ни на какие трудности, не потерять мир Христов. Бог посылает обстоятельства, людей, которые тебе помогают не потерять покой и им дать покой. Без молитвы ты не увидишь это.

Мастерская — это опыт. Как драгоценны наши камни, так драгоценен и этот опыт — развитие нашей души и духа.

Самая большая радость — осознавать, что все люди нужны Богу, они не лишние в твоей жизни. Важно найти тех людей, с кем ты в гармонии. И только пребывая в Церкви, ты понимаешь, что нашел. Тут Господь всех собирает.

Записала Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

17.10.2024