«Каждый должен быть на своем месте»

Сегодня гость нашей рубрики «Служение. Мастерские» — брат Дмитрий Ананич, который несет послушание на втором посту охраны монастыря.

— История моя «рваная», «кусками». Но она такая и есть, — говорит брат Дмитрий. — Я из Беларуси, родился в Минске.

В детстве, помню, был большим хулиганом. Но наказывали меня редко: папа быстро сообразил, что это не тот метод, на меня это не действовало. Каждый раз, когда я получал ремня, думал: «Ну подождите, вот вырасту и вам покажу!» А потом отец заметил, что когда просто со мной поговорит, серьезно, по-отцовски — «Дима, пойдем, сядем. Мама, не заходи, сестра, не заходи», — то эти разговоры меня переворачивали. И после этого на недельку я становился «хорошим». Такая беседа — это единственное, что на меня действовало. А все эти ругани…

Например, такой случай. На каникулы нас, детей, отвозили в деревню. У меня братьев нет, лето проводил я с восьмью сестрами (как оказалось, это была подготовка к женскому монастырю). Мы играли на улице, я, бывало, забегал в дом воды попить, а там ковры домотканые постелены. Тетя моет полы, я прибежал, зацепил коврик, она начинает ругаться. Мои действия: выбегаю на улицу, становлюсь за угол, жду, когда она пойдет в другую комнату, только выходит — я влетаю и все ковры сминаю. Специально. Вот такой вредный был. И кроме разговоров, на меня ничем невозможно было повлиять. Если хотите, чтобы было хуже, — поругайте. Был отпор.

После школы я поступил учиться в институт управления, но не закончил. Это были 90-е годы, романтика — хотелось всё и сразу. Обычно логический конец такой жизни — тюрьма, куда я и попал. Я там был не один раз. Сразу было страшно, а потом нет. Там тоже люди, и нормальных людей большинство. Там и храм был. Правда, туда я в то время не ходил. Только когда был какой-то большой праздник, например Пасха.

К вере отношение было обычное, как у всех людей: Бог есть и есть. Не причащался, но в детстве был крещен. Бабушка моя верила в Бога. Она не причащалась: жила в деревне, у нее было большое хозяйство, дела. Но в хате в углу висела иконочка — убранная, полотенчико всегда беленькое, накрахмаленное. А молитва у бабушки была краткой и по делу. Мы идем летом в поле сено ворочать — она перед выходом подойдет к иконе: «Ну, кабы дождя не было». Или когда дед кабана бил: «Ну, кабы не мучился».

красный угол с иконами

Мое первое понятие о Боге было необычным. Я очень хотел Бога увидеть. Бабушка всегда говорила: «Так, чтобы в угол, где висит икона, не лезли, потому что там Бог — Он наругает, сильно накажет, если вы туда залезете!» А мы не понимали, Кто такой Бог. Я так и думал, что Он живет за иконой в уголке и поэтому ее нельзя трогать. А так хотелось туда залезть! Я ставил кучу стульев напротив божницы и всё пытался заглянуть за нее. На печку залазил, что-то высматривал, но лезть боялся. И всегда, когда мы ездили к бабушке, была эта идея.

Когда я уже был подростком, мы как-то весело проводили время: на лодках плавали, пиво пили. Была компания, все молодые — девчонки, пацаны… И когда шли домой, нам захотелось зайти в одну церковь по дороге, просто посмотреть. И там одна бабушка начала ворчать, что мы пришли не по форме одетые. Девчонки, которые с нами были, не знали, что нужно платки надевать. Ну мы потоптались, послушали бабушку и вышли — не сильно и хотелось.

Уже после у меня появился очень хороший знакомый — вроде еще не друг, но уже и не знакомый, а что-то ближе, мы были в очень хороших отношениях, — Синицкий Олег. И он мне рассказывал про Свято-Елисаветинский монастырь, про батюшку*. До этого я ничего не знал про обитель. По правде говоря, мне это было не очень надо, потому что внешне я и так хорошо себя чувствовал. А он всё говорил: «Поехали, познакомишься с отцом Андреем, побудешь, поживешь, на работу устроишься». Я отказывался, но он был настойчив. Благодаря его рассказам у меня в голове нарисовалась картинка — монастырь, батюшка, матушки. Она, конечно, была не такая, как в действительности, но уже появилась.

Постепенно у меня сложился фундамент. Я уже был готов поехать сюда и изменить жизнь — чисто внутренне. Но должно было что-то еще произойти. Я жил просто до того момента, пока не набралась критическая масса. А там уже нужен был только толчок.

В первый приезд в монастырь я познакомился с сестрой Натальей. Это было лет 8–10 назад. Она привела меня прямо за руку к батюшке, и он благословил съездить на подворье. Я тогда ждал суда, был под подпиской. Всё это время провел на Лысой Горе**. Сперва не нравилось. Я отцу Андрею говорил: «Что Вы меня в тюрьму посадили заранее?» Он: «Ну, побудь, побудь». А потом мне легло на душу. Просто было морально хорошо, спокойно. Я ходил в бушлате, в сапогах — как в деревне жил. Был на общих послушаниях. Но это не имело значения, мне нравилась сама атмосфера. А потом, после суда, когда с законом уже всё было хорошо, я сразу приехал к отцу Андрею, и он меня отправил к матушке Сусанне, благочинной монастыря.

деревенская дорога

Помню, мать Сусанна мне сказала: «На этом послушании главное — люди». Я подумал: «Какие люди?!» Тут бы запомнить все эти ходы-выходы, ключи, двери, скарбонки, ворота, время, крестные ходы, гульбище, где какой храм и как называется, а люди — пришли и ушли. Но потом понял — да, на самом деле. Потому что разные приходят и к каждому нужен свой подход.

Интересно, как я познакомился с матушкой игуменией Евфросинией (Лаптик). Я, когда устроился охранником, в первое время очень хотел ее увидеть — ведь никогда не видел вживую игумению монастыря. У меня такое было представление: будет идти с посохом, свита… Я другого охранника спросил: «Покажешь мне матушку?» Он согласился. В то время в храме во имя святителя Иоанна Шанхайского дежурной сестрой была мать Маргарита. Она сказала мне: «Дима, ключ от храма без моего разрешения никому не давай!» А я тогда боялся лишний шаг сделать. И вот раз подходит ко мне какая-то монахиня и просит ключ от храма святителя Иоанна Шанхайского. Я говорю: «Не дам, звоните мать Маргарите, берите разрешение». Она: «Хорошо». И ушла. А напарник говорит: «Это игумения и была». Я думаю: «Ого! Только бы по статье не уволили…» И вот я уже мысленно вещи собрал, когда мать Маргарита мне позвонила: «Дмитрий, дайте матушке ключ». Я даю, извиняюсь: «Матушка, я не знал…» А она: «Да ничего страшного». Вот так я увидел игумению в первый раз…

игуменья свято-елисаветинского монастыря

Иногда бывает желание всё бросить и уйти. На другое послушание хотя бы. Пойти к отцу Андрею и сказать: «Я просто не "вывожу" и когда-нибудь сам поеду в Новинки». Например, приходит женщина — нормально одетая, вроде разумная — «записаться на прием к Андрею Лемешонку». Я говорю: «Есть беседа, исповедь». А она вдруг начинает заводиться: «Какая исповедь?! Чего вас вообще садят на такие места? Ты вообще знаешь, что Лемешонок от алкоголизма лечит? Мне не надо беседа и исповедь!» Ну, я обычно тоже начинаю. Говорю: «О, простите. Я думал, Вы по духовным вопросам. По Вам и не скажешь, что у Вас проблемы с алкоголем». Она в ответ: «Это не мне, мужу моему надо». Я вида не подаю, говорю: «Вам надо поехать к наркологу по месту жительства, взять направление, но чтобы там было написано: "К Андрею Лемешонку". Приедете, я посмотрю график, на какой день свободно, и запишу Вас». Она: «Ну вот видите — можете же, когда хотите!» И мы на позитиве расстались.

духовник свято-елисаветинского монастыря

На Причастие и исповедь я хожу, когда надо. С возрастом меняюсь. Взгляды меняются. Изменения коснулись и моей семьи. Татьяна, жена, причастилась этим летом впервые в жизни. Кстати, она иногда убирает храм возле дома. Ее попросила матушка: там у них ремонт, а из прихожан — три бабушки. Леша крестился, сын. Это меня очень радует. Ему 18 лет, это произошло полуосознанно, но он это не принял в штыки. То, что он был некрещеным, меня раньше очень огорчало. И если я о чем-то жалел в жизни, то о том, что не крестил его в детстве. А сейчас, когда он крестился, решилась самая большая моя проблема.

Что мне помогает уже столько лет быть в монастыре? Думаю, это легкое чувство вины. Когда оно у тебя есть, то немного тебя приземляет. Тогда ты с людьми разговариваешь уже как-то не свысока, особо свое не навязываешь, свой устав не пытаешься написать. И боишься. А когда это легонькое чувство вины пропадает, ты начинаешь уже свое. Оно из тебя вылазит, и ты немного «настоятеля» включаешь. А каждый должен быть на своем месте. Можно ведь научить чему угодно — и медведя на велосипеде ездить. А как оно, естественно или против природы? Когда ты как рыба в воде на своем послушании — вот это самое главное. Всё на своих местах. И только после стольких лет я понял, что матушка Сусанна имела в виду, говоря, что главное — это люди. Не двери, замки, скарбонки и так далее, а на самом деле люди.

Чем для меня отличается работа в миру от послушания здесь? Наверное, в монастыре на первый план выходят отношения. И для меня это было открытие, потому что я нигде никогда не привязывался. Мне нужны были зарплата и условия. Если подворачивался более выгодный вариант, я без раздумий менял место работы. А здесь, если даже есть более выгодный вариант, то даже не знаешь, как матушке Сусанне сказать об этом, ведь она для меня стала как родная сестра.

То, что меня здесь держит, — это то, что я нужен кому-то. И люди ко мне не безразличны. Я не ожидал, что кому-то понадоблюсь. И первое время, когда матушка Сусанна или кто-то из матушек что-то для меня делали, угощали, дарили подарки на именины, я думал: «Чем я за это буду расплачиваться?» В кровь въелась уличная философия: бесплатный сыр — только в мышеловке. А тут я понял, что нужен без каких-либо условий, такой, какой я есть. И это меня зацепило.

сестра свято-елисаветинского монастыря