Подать записку в монастырь
О здравии или упокоении
Письма Царственных страстотерпцев из заключения
В этом году Пасха и связанные с послепасхальным периодом праздники, календарные даты, Петров пост совпадают с 1918 годом. Для Царственных страстотерпцев Пасха 5 мая была последней… Впервые они ее праздновали порознь: больной цесаревич остался с великими княжнами Ольгой, Татьяной и Анастасией в Тобольске, а государь и государыня с великой княжной Марией были перевезены в Екатеринбург в дом Ипатьева.
Государь с детьми в Тобольске, 1918 г.
Семью разделили 26 апреля: от государя потребовали немедленного переезда из Тобольска. Комиссар Яковлев, приехавший в Тобольск с целью увезти Николая II, поставил Александру Феодоровну в драматичнейшую ситуацию выбора: ехать с мужем, чтобы защитить интересы России (она предполагала, что его хотят везти в Москву, чтобы заставить подписать убийственный для России мир с немцами), или остаться с сыном, у которого случился самый опасный приступ за всю его болезнь. Государыня последовала за супругом…
Николай II и Пьер Жильяр пилят дрова в Тобольске, 1917–1918 гг.
О мучительнейшей борьбе в душе Александры Феодоровны между чувствами государыни и матери говорят свидетельства очевидцев, записанные следователем Соколовым. Так, например, очевидец Кобылинский рассказывает: «Сильно волнуясь, Государыня сказала: "Я тоже еду. Без меня опять его заставят что-нибудь сделать, как раз уже заставили"…» Далее следователь Соколов поясняет: «…Это было не решение. Это была только мысль, вырвавшаяся от сердца, а не от разума».
Другой очевидец Жильяр показывает: «Она [Государыня] была так взволнована, так страшно расстроена, как никогда раньше. <…> Она не могла сидеть. Она не находила себе покоя, ходила по комнате, нервно сжимая руки, и говорила вслух сама с собой. Вот были ее мысли.
<…> "Я чувствую, они хотят его заставить подписать мир в Москве. Немцы требуют этого, зная, что только мир, подписанный Царем, может иметь силу и ценность в России. Мой долг не допустить этого и не покинуть его в такую минуту. Вдвоем легче бороться, чем одному, и вдвоем легче перенести мучения, чем одному. Но ведь я не могу оставить Алексея. Он так болен. Я ему так нужна. Что будет с ним без меня?"
<…>
<…> Вдруг она сказала: "Ну, это решено. Мой долг — это ехать с ним. Я не могу его пустить одного. И вы будете смотреть за Алексеем здесь"».
В этом драматичнейшем выборе императрицы между любовью к России и материнской любовью к сыну В. И. Гурко видел проявление ее в высшей степени благородной, возвышенной натуры: «Мысли ее в тот момент всецело были сосредоточены на России, на ее благе, на ее чести, и она решается даже расстаться с наследником и тремя из своих дочерей, чтобы ехать вместе с государем и поддержать его в отказе от санкционирования чего-либо невыгодного для России».
Вспоминая вечер накануне отъезда Николая II и Александры Феодоровны, Жильяр подчеркивает их готовность пожертвовать собой ради спасения России: «Государыня сидела на диване, имея рядом с собой двух дочерей. Они так много плакали, что их лица опухли. <…> Чувствовалось, что они готовы всем пожертвовать, в том числе и жизнью, если Господь, в неисповедимых путях Своих, потребует этого для спасения страны. Никогда они не проявляли по отношению к нам больше доброты и заботливости. Та великая духовная ясность и поразительная вера, которой они проникнуты, передаются и нам».
Сибирь — русская Голгофа: в своей жертвенной любви к России царица готова пожертвовать сыном ради ее спасения…
«Боже, как я свою родину люблю со всеми ее недостатками! Ближе и дороже она мне, чем многое, и ежедневно славлю Творца, что нас оставил здесь и не отослал дальше…»
Письмо Александры Феодоровны от 13 (26) марта 1918 г.
Столик, на котором служились обедницы, украшенный к Рождеству 1917 г.
Татьяна Мельник-Боткина, дочь погибшего с царской семьей доктора Боткина, свидетельствовала, что «не было ни одной более русской женщины, чем была Ее Величество», которая вложила в своих детей «такую горячую любовь ко всему русскому»: «Глубоко православная, Она никогда и не была немкой иначе, как по рождению. <…>
После революции особенно сказалось отношение Ее Величества ко всему русскому. Пожелай Они, намекни Они одним словом, и император Вильгельм обеспечил бы Им мирное и тихое существование на родине Ее Величества, но уже будучи в заключении в холодном Тобольске и терпя всякие ограничения и неудобства, Ее Величество говорила: "Я лучше буду поломойкой, но я буду в России". Это доподлинные слова Ее Величества, сказанные моему отцу. …Несмотря на то, что от нас, русских, Она не видела ничего, кроме насмешек и оскорблений».
Жильяр приводит слова государыни, сказанные вполголоса о возможности ее спасения немцами: «После того, что они сделали с Государем, я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенной немцами!»
Открытки, собственноручно изготовленные царицей-мученицей и посланные ею А. А. Вырубовой из Тобольска в 1918 г. Музей Ново-Валаамского монастыря
О глубочайшей любви императрицы к русскому народу даже во время заключения в Тобольске свидетельствуют современники: «Нельзя было причинить ей более сильной обиды, как сказать, что она не знает и не понимает русского народа. Она как бы жила с закрытыми глазами, не видела, что проделывали около нее обольшевичившиеся солдаты, и не хотела видеть в них плохих людей. Однажды на эту тему между нею и учительницей Битнер, винившей в большевизме русский народ, произошел горячий спор. Императрица расплакалась и, указывая на проходивших по улице красноармейцев, кричала: "Вон, говорят, они нехорошие! Посмотрите на них! Вон они смотрят, улыбаются! Они хорошие"».
Письма императрицы из Тобольска пронизаны благодарностью Богу за всё:
«Да, прошлое кончено, благодарю Бога за всё, что было, что получила — и буду жить воспоминаниями, которые никто у меня не отнимет».
8 декабря 1917 г.
«Благодарю день и ночь за то, что не разлучена со своими собственными 6 душками, за много надо благодарить, за то, что ты можешь писать, что не больна, храни и спаси тебя Господь, всем существом за тебя молюсь, а главное, что мы еще в России (это главное)».
24 января 1918 г.
«Только потерпи еще, душка, и эти страданья пройдут, и мы забудем о муках, будет потом только за всё благодарность. Школа великая».
2 (15) марта 1918 г.
«Как тебе дать почувствовать, чем озарена моя душа? Непонятной, необъяснимой радостью, — объяснить нельзя, только хвалю, благодарю и молюсь. Душа моя и дух Богу принадлежат. Я чувствую ту радость, которую ты иногда испытывала после причастия или у св. икон. Как Тебя, Боже, благодарить? Я не достойна такой милости».
20 марта 1918 г.
Благодарное смирение перед Богом императрица проявила в трудные для нее дни Февральской революции, когда многие приближенные покинули царскую семью: «…Всех ободряла, будучи уверена, что Господь всё делает к лучшему. Так учила она — не словами, а примером глубочайшего смирения и покорности воли Божией во всех грядущих событиях. Никто не слышал от нее слова ропота».
За трапезой в Тобольске, май 1918 г.
В письмах Александры Феодоровны звучат лейтмотивом вопрошания и восклицания о сроках страдания России: доколе, Господи, и сколько?
«Больно думать, сколько еще будет кровопролития, пока настанут лучшие дни».
23 января 1918 г.
«Боже мой, сколько страдания…»
5 февраля 1918 г.
«Когда всё это кончится? Когда Богу угодно».
13 (26) марта 1918 г.
«Сколько несчастных жертв!»
8 (21) апреля 1918 г.
В письме от 10 декабря 1917 года это вопрошание сочетается с ее материнской любовью к России как «ребенку» и горячей молитвой о помиловании и спасении страдающей родины:
«Но сколько еще крови и невинных жертв?! <…> О Боже, спаси Россию! Это крик души и днем и ночью — всё в этом для меня — только не этот постыдный ужасный мир*… <…> Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца, и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к государю, которая разрывает мое сердце, — но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию».
Отмечая «бесхарактерность» русского человека, императрица называет внезапно изменившихся во время революции русских людей «большими, темными детьми», но верит, что они могут измениться и к лучшему:
«Странность в русском характере — человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим; это называется — бесхарактерность. В сущности — большие, темные дети. Известно, что во время длинных войн больше разыгрываются все страсти. Ужас, что творится, как убивают, лгут, крадут, сажают в тюрьмы — но надо перенести, очиститься, переродиться».
Строки 102 псалма, написанные Александрой Феодоровной на куске бересты
В письмах от 22 и 24 января 1918 года императрица писала Вырубовой из Тобольска:
«Скорее нарисовала (очень плохо) молитву на кусочке березы, кот. он [Николай II] пилил».
«Ужасно хочу тебе сегодня стихи срисовать на березовой коре, если глаза позволят».
Обитель на горе.
Молитва на коре.
Не знала та береза,
Дороги на краю,
Что в лютые морозы
Затем красу свою
— Сибирскую «корицу» —
Белила и спасала —
Чтоб русская Царица
На ней письмо писала
— За всё благодарю —
Небесному Царю.
Не знала та дорога,
С березой на краю,
Зачем седобородый
Старик — ножом — кору
Срезал. — Чтоб в келье тесной,
Рукою домовитой,
Германская принцесса —
Славянскую молитву
Чертила на листке
Сибирской бересты…
Фрагмент «Поэмы о Царской семье» М. Цветаевой
Конспиративное письмо императрицы к А. А. Вырубовой от 16 января 1918 г., написанное церковнославянским шрифтом
Поскольку переписку Царственных страстотерпцев прочитывала цензура большевиков, многое адресатам приходилось читать между строк, о многом августейшие узники просто умалчивали. В одном из писем Александра Феодоровна пишет А. А. Вырубовой от лица «малограмотной» сестры Феодоры и называет ее сестрой Серафимой:
«Милая, дорогая, возлюбленная сестрица Серафима. От нежно любящаго сердца поздравляю Вас, многолюбивая страдальница моя, с праздником Вашим. Да ниспошлет Вам Господь Бог всяких благ, добраго здоровья, крепость духа, кротость, терпение, силы перенести все обиды и гонение, душевную радость. <…> Вышиваем мы покрывалы, воздухи, на аналой покрывалы — сестры Татьяна и Мария особенно искусно вышивают, но рисунок нет больше. <…> Матушка наша Александра приветствует вас, многолюбимая сестра, и шлет вам свое материнское благословение и надеется, что вы, сестрица, хорошо поживаете в духе Христа. Тяжело вам живется, но дух тверд. 2 градуса мороза, тихо на улице. Добрая сестра Серафима, будьте Богом хранимы, прошу ваших молитв. Христос с Вами».
Грешная сестра Феодора
Факсимиле письма государя императора А. А. Вырубовой на английском языке, отправленного 1 декабря 1917 г. из Тобольска
По воспоминаниям современников: «В частной семейной жизни Александра Феодоровна была образцом всех добродетелей. Безупречная, страстно любящая супруга, примерная мать, внимательно следящая за воспитанием своих детей и прилагающая все усилия к их всестороннему развитию и укреплению в них высоких нравственных принципов; домовитая, практичная и даже расчетливая хозяйка…»
«Вышиваем много для церкви, только что кончили белый венок из роз с зелеными листьями и серебряным крестом, чтобы под образ Божьей Матери Абалакской повесить. Солнышко блестит, греет днем, и чувствуем, что все-таки Господь не оставит, но спасет, да, спасет, когда всё мрачно и темно кругом и только слезы льются. Вера крепка, дух бодр, чувствую близость Бога».
Письмо от 5 февраля 1918 г.
Свои страдания и страдания семьи императрица воспринимала как следование за Христом в Его Крестном пути на Голгофу:
«Спаситель пришел, показал нам пример. Кто по Его пути, следом любви и страданья идет, понимает всё величие Царства Небесного.
<…> Живешь как будто тут и не тут, видишь другими глазами многое…»
Письмо от 2 (15) марта 1918 г.
«Покланяемся Его кресту, и понесем с Ним тяжесть креста. Не чувствуешь ли Его помощь, поддержки несения Твоего креста. Невидимо Его рука поддерживает Твой крест, на всё у Него силы хватит; наши кресты только тень Его Креста».
Письмо от 20 марта 1918 г.
В марте Александра Феодоровна напишет:
«Он [Христос] вечно страдает за нас и с нами и через нас; как Он и нам подает руку помощи, то и мы поделим с Ним, перенося без ропота все страданья, Богом нам ниспосланные. Зачем нам не страдать, раз Он, невинный, безгрешный, вольно страдал? Искупаем мы все наши столетние грехи, отмываем в крови все пятна, загрязнившие наши души».
Письмо от 26 марта 1918 г.
«Душе моя, душе моя» — этот кондак Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского царица вспоминает в письме от 18 марта 1918 года в первый день Великого поста:
«Погода дивная, сидела на балконе и старалась "Душе моя, душе моя" петь, так как у нас нет нот. Пришлось нам вдруг сегодня утром петь с новым диаконом, без спевки, шло — ну… Бог помог, но неважно было, после службы с ним опять пробовали. Даст Господь, вечером лучше будет».
Кондак, который поется во время Великого поста и призывает душу перед неизбежно приближающейся смертью пробудиться от греха к раскаянию, выражает духовное состояние царицы в тобольской ссылке, ее глубочайшую религиозность.
30 апреля 1918 года государь, государыня и великая княжна Мария Николаевна прибыли в Екатеринбург. Шла Страстная седмица. Тотчас же они отправили в Тобольск весточку о своем прибытии, которая одновременно была и пасхальным поздравлением. Государь и государыня писали великой княжне Анастасии:
«Христос Воскресе! С светлым праздником поздравляю Тебя моя Анастасия хорошая. Приехали сюда с ж. д. на моторах. Завтракали из общего котла в 4 h. 30 m. Разложились только к вечеру т. к. все вещи были осмотрены даже лекарство и «леденцы». От двух дневной тряски на лошадях вещи в ужасном виде. Странно что рамки, бутылочки не сломались, только выскочила пробка от Malgek… (неразб.) и запачкала книги, но Нюта и Седнев привели всё в порядок. Даже внутри чемоданов пыль и грязь, вся бумага в кот. были завернуты вещи, протерта и в дырах. Пили все вместе чай в 9 h. 30 m. потом еще посидели сами разложили койки и в 11 h. легли. Папа нам читает Евангелие этой недели… Мы не всё выложили, т. к. говорят, что переведут в другое помещение. Никому больше не буду писать т. ч. поздравь всех с светлым праздником и скажи сердечный привет… Как у вас идут службы на Страстной? Хороший-ли поставили иконостас? Ну, прощай, целую тебя трижды. Папа. Желаю всего хорошего дорогому моему Швыбзу. — Храни Тебя Бог. Твоя М. Твоя старая Мама».
Открытка цесаревича Алексея Николаевича Вырубовой, отправленная из Тобольска 22 января 1918 г.
О многом, конечно, августейшие родители умолчали. О том, что в Екатеринбурге их ожидал унизительный, придирчивый досмотр всех личных вещей; что дом оказался совсем маленьким, недостаточным для удобного размещения всей семьи и свиты; что режим здесь был уже совсем тюремный, а охрана хамила на каждом шагу; что вокруг высокий и грубый забор, из-за которого нельзя даже взглянуть на улицу… Великая княжна Мария Николаевна писала сестрам:
«Вчера у нас не было времени отправить письмо, т.к. охрана менялась трижды. Надеюсь, что сегодня получится его отправить. Всё новые охранники заходят внутрь и проверяют абсолютно всё. Каждый раз Мама вынуждена вставать с постели в халате. Вчера произошло невероятное событие: Нюта и я вымыли волосы Мама. Всё прошло хорошо и волосы не запутались, но не знаю как будет сегодня. Вода здесь хорошая, почти такая же хорошая, как в Царском Селе. В ванной вода выглядит светло-голубой. Вчера мы гуляли как и всегда до чая. Солнце хорошо грело, как в Тобольске и вечером светило в окна на втором этаже».
При таком режиме, конечно, не шла речь о том, чтобы посетить пасхальную службу в одном из храмов. Узники видели только купола окрестных церквей, да слышали колокольный звон, который тогда еще не смолк на Руси. «При звуке колоколов грустно становится при мысли, что теперь Страстная неделя, и мы лишены возможности быть на этих чудных службах и, кроме того, даже не можем поститься!.. Вечером мы все, жильцы четырех комнат, собрались в зале, где Боткин и я прочли по очереди 12 Евангелий, после чего легли», — писал в дневнике государь. Но в Великую Субботу в Ипатьевский дом всё же был допущен священник. «Большое было утешение помолиться хоть в такой обстановке и услышать "Христос Воскресе", — писал государь в дневнике. — Утром похристосовались между собой и за чаем ели кулич и красные яйца, пасхи не могли достать».
Письмо великих княжон Татьяны Николаевны и Марии Николаевны, написанное А. А. Вырубовой из Тобольска 5 февраля 1918 г.
В Тобольске этот светлый праздник в 1918 году тоже проходил очень грустно. Незадолго до Пасхи в очередной раз сменилась охрана. Устранили сочувствовавшего царской семье полковника Евгения Кобылинского, солдаты стражи были заменены красногвардейцами, присланными из Екатеринбурга комиссаром Родионовым.
В Великую Субботу к тобольским узникам допустили на всенощную службу священника и монахинь. В письме Валентине Чеботаревой великая княжна Татьяна Николаевна писала:
«…Как Вы провели Пасху? Мы все ужасно грустим с тех пор, как мы остались без Папа и Мама. Вы, должно быть уже слышали, что их увезли. Очень тяжело быть вдали от них. Уверена, что Вы понимаете наши чувства. Мария уехала с ними, мы же остались присматривать за братом, который болен. Конечно, нам никто не сказал для каких целей их забрали. Примерно через неделю после их отъезда мы узнали, что они добрались до Екатеринбурга. Мы получаем от них письма и это — огромная радость. Двести верст до Тюмени они добирались на лошадях по ужасной дороге и теперь у Мама болит сердце. Ночевали они в деревнях. Теперь живут в трех комнатах. Перед окнами огромный забор и из окон видны лишь купола церкви. Мы отправимся в путь, как только Алексей поправится».
Вскоре после праздника цесаревич уже достаточно окреп для путешествия, и начались сборы. Пьер Жильяр вспоминал: «У нас с генералом Татищевым чувство, что мы должны, насколько возможно, задержать наш отъезд; но Великие Княжны так торопятся увидать своих родителей, что у нас нет нравственного права противодействовать их пламенному желанию».
20 мая 1918 года царские дети и их свита садятся на пароход «Русь» и отправляются в свое последнее путешествие. Жить им оставалось меньше двух месяцев…
Комната царской семьи в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, 1918 г.
Писем от государя сохранилось значительно меньше, чем от царицы, — либо писал он меньше, либо его адресаты, боясь репрессий, письма по прочтении просто уничтожали. Вот фрагмент письма великой княжны Ольги Николаевны, в котором переданы его слова:
«Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только Любовь».
Дух Царственных страстотерпцев касался окружавших их людей, и они свидетельствовали:
«Государь и Государыня верили, что умирают мучениками за свою родину, — они умерли мучениками за человечество. Их истинное величие не проистекало от их царственного сана, а от удивительной нравственной высоты, до которой они постепенно поднялись. Они сделались идеальною силой. И в самом своем уничижении они были поразительным проявлением той удивительной ясности души, против которой бессильны всякое насилие и всякая ярость и которая торжествует в самой смерти».
Жильяр П.
Святые Царственные страстотерпцы, молите Бога о нас!
Материал подготовлен редакцией сайта obitel-minsk.ru
Фотографии из интернета
--------
* Имеются в виду переговоры в Брест-Литовске о мирном договоре между Советской Россией и Германией, который Николай II и Александра Феодоровна считали для России убийственным.
При подготовке использовались материалы:
- Последняя Пасха Царской семьи | Интернет — обозрение Русский Дозор (rusdozor.ru).
- Последние Романовы и Тобольск (historical-baggage.ru).
- Память Царя — по всей Русской земле — Подворье Годеново | Свято-Никольский монастырь (godenovo.ru).
- Цветаева М. И. Поэма о Царской семье: фрагменты // Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. Л., 1990. С. 669–672. (Б-ка поэта. Бол. сер.).
- Жильяр П. Император Николай II и его семья. С. 243.
- Окунев Н. П. Дневник москвича (1917–1924). Париж, 1990. С. 203.
- Танеева (Вырубова) А. А. Страницы моей жизни.
- Соколов Н. А. Убийство царской семьи.
- Гурко В. И. Царь и царица.
- Мельник-Боткина Т. Воспоминания о царской семье и ее жизни до и после революции. Белград, 1921.
17.07.2024
