Брат Сергей Котов — дворник монастыря. Мы знакомимся с ним, когда он неспешно и с усердием подметает ступеньки «Державного» храма. Он рассказывает, что более 20 лет принимал наркотики, два раза был на том свете, долгое время жил на подворье. Как Сергей оказался в монастыре, читайте в нашем материале.
— У меня наркотический стаж более 20 лет, — делится Сергей. — Я лег в больницу в Новинках, чтобы «сняться» с ломки. Чувствовал, что надо выходить из зависимости. В больнице ко мне приходила белая сестра, она мне очень помогла, отнеслась ко мне по-человечески, с добротой. И сейчас мы с ней часто видимся на службах, здороваемся, помним друг друга.
В больнице я исповедовался, причастился. Сестра сказала написать записку отцу Андрею Лемешонку. Я написал, что наркоман, что мне некуда идти, выход один: или тюрьма, или опять наркотики. Батюшка благословил меня ехать на подворье.
Пробыл я там недолго, примерно восемь месяцев. Мое послушание было на ферме. В это время я снова стал употреблять — и меня выгнали. Я вернулся к прошлой жизни. Прошло три года, и в какой-то момент я вновь попал в отделение больницы. Снова взял благословение и поехал на подворье. Тогда я уже пробыл там больше десяти лет.
Года полтора проработал на ферме. Потом мне поменяли послушание по состоянию здоровья, и я попал в свечную мастерскую, где проработал около девяти лет. Мне нравилось в свечной. Я мотал рамки для свечей, часто один по ночам. Включал тихонько приемник, играло душевное радио, и я всю ночь наматывал рамки, мне не надоедало. В ночную смену я больше наматывал рамок, чем днем. Потом поменялось начальство, и я ушел. Несколько раз меня выгоняли с подворья, но я приезжал опять.
Подворье мне нравилось: лес, природа. Там я начал что-то понимать о вере, Боге. Беседы с отцом Андреем мне очень помогли. Как-то я сказал батюшке, что всегда просыпаю литургию, не могу встать. Батюшка сказал попросить моего Ангела Хранителя, чтобы тот разбудил меня. Я попросил, и утром почувствовал толчок в плечо, открыл глаза, посмотрел на время — пора на службу. Потом понял, что это Ангел Хранитель. И сейчас я всегда его прошу меня будить.
На подворье я начал просить помощи у Мамы Божьей (Божью Матерь называю именно мамой), у Господа, благодарю их.
Братья между собой называют отца Андрея Батей. Это не оскорбительное обращение, а уважительное. Батя — это родной человек, он нам как отец. Отец Андрей — человек от Бога. Такие люди рождаются раз в двести лет. Ему Господь помогает. И если бы не батюшка Андрей, всего бы этого — монастыря, подворья — не было бы. Он много трудится, и от него исходит любовь, доброта. Бывает, когда что-то натворишь, он как обычный человек может вспылить, позлиться, но он любит нас как отец родной. Когда сын приходит домой с двойкой, отец его может отшлепать, но делает это не со злости. Потом он его обнимет, поцелует, мороженое купит. Так и тут. Батюшка Андрей, конечно, нас не шлепает, но как отец может вразумить.
Если я что-то утворю, у меня внутри возникает чувство, что заступиться за меня и помочь может только Батя. Могут отвернуться многие люди, а батюшка не отвернется. Через него я чувствую любовь Бога.
После очередного ухода я сильно расстроился и начал колоться. Когда начались ломки, я снова лег в больницу. Одна из монахинь монастыря, матушка Параскева, за меня попросила. Она меня не знала, но к ней подошел один брат и рассказал обо мне. О том, что лежу в больнице и мне тяжело, что все матушки, с которыми мы были в хороших отношениях, от меня отказались. Матушка Параскева пришла ко мне в отделение, мы с ней пообщались. Она меня пожалела, и благодаря ей я оказался здесь. Мы до сих пор с ней в хороших отношениях, дружим. Она очень человечная и очень многих братьев вытянула.
Здесь я с мая прошлого года. Интересно, что в монастыре мне нравится больше, чем на подворье. Здесь люди, движение, жизнь...
— Когда мне было 16 лет, из-за драки я попал на «малолетку». Там на нервной почве я стал сильно лысеть. Кроме того, у меня началась сильная аллергия. Мне внутривенно стали колоть седативные препараты. Мне это очень понравилось. И я в соответствии со своей фамилией — Котов — начал хитрить, придумывать себе болезни. Так мне продолжали колоть препараты. И, когда я освободился, уже примерно понимал, что такое наркотики. В течение двух месяцев я гулял, один рецидивист показал, как варить наркотики, и понеслось. И так почти 27 лет.
Папы у меня не было, мама воспитывала меня и брата одна. Мама работала в детском саду и была очень хорошим воспитателем. Она очень любила детей. У нее маленькие дети сидели на горшке и пели песенки. А я вот такой дурак… Помню ее слова: «Помрет матка — будешь кусать локти, но будет поздно». Так и вышло. Когда умерла мама, мне было до такой степени больно, что долгое время я вообще не мог говорить. Ко мне приходил друг, разговаривал со мной, а я слова сказать не мог. Потом один мой уже покойный друг посоветовал мне съездить к психиатру на Бехтерева и объяснить ситуацию, иначе мне «сорвет мозги», и я могу вскрыть себе вены. Я так и сделал. Врач выписал мне таблетки. Я их пропил, и мне стало легче. Одновременно с ними я употреблял наркотики. Наркотики — это дорого, чтобы купить их, я воровал. За воровство меня один раз посадили на три года, а больше не ловили.
Когда я попал на подворье, мне приснилась покойная мама. Она сказала: «Сынок, наконец, я успокоилась». Когда я «фестивалил», кололся, дрался, воровал, она мне много раз снилась, а после подворья — никогда.
— Однажды в драке меня скатили ногами по лестнице с девятого этажа до первого. И когда мне зашивали голову, я умер на операционном столе в первый раз. У меня остановилось сердце, но меня откачали. Врач сказал, что меня достали с того света. А я спросил: «Зачем? Там так хорошо…» Я помню, что видел: там была замечательная поляна, было тихо и летали бабочки невероятной красоты. Был такой кайф, что ни с какими наркотиками не сравнить.
Второй раз, когда я умер уже от передоза, мне показали рай, показали ад. Еще там был огромный стадион, который вмещает в себя несколько миллионов зрителей. И я увидел, как этот стадион аплодирует юноше. Я спросил у того, кто водил меня там: «Кто это?» Мне ответили: «Ты должен был им стать». Еще в школе я занимался гимнастикой, у нас был очень серьезный отбор, из 400 человек выбрали семь. Нас готовили в профессиональный спорт. Когда я бросил гимнастику, тренер два раза приходил в школу и говорил: «Вернись обратно. Ты будешь олимпийским чемпионом». Я занимался полгода, а делал упражнения из взрослой группы, где занимались гимнастикой по пять лет.
А бросил по глупости. Моего товарища не взяли в эту группу, и я сказал тренеру, что, если его не возьмут, ходить не буду. Так я ушел из гимнастики. И сожалею об этом всю свою жизнь. Я очень ее любил. Нас заставляли всю тренировку ходить на цыпочках. Я даже дома мыл посуду на цыпочках, это была моя привычка. Но сейчас уже ничего не смогу сделать: у меня порваны связки и много проблем со здоровьем. Остались только воспоминания.
Когда мне показали ад, я увидел то, что словами не объяснить. Это был смертельный ужас. Зачитывалась книга записей. Сначала говорили мои плохие дела, потом Ангел Хранитель говорил хорошие. И когда их зачитывали, я моментально их вспоминал.
Добрых дел оказалось меньше, и, когда черти забирали меня в ад, меня защитил мечом ангел. Он сказал, что я еще не готов. Потом я узнал, что это был Архангел Михаил. Я узнал его по иконе. Когда я открыл глаза, больше часа боялся подойти к зеркалу. Я думал, что седой, — такой необъяснимый страх там испытал.
В больнице был врач, который записывал воспоминания людей, которые были в коме. Он записал и мой рассказ.
— Я знал, что Бог есть. Когда был на «химии», первый раз в жизни исповедовался. Тогда мне дали нательный крестик. После исповеди я пришел в комендатуру и как младенец проспал два часа — так легко мне было. Но когда я заругался матом, нательный крестик тут же оторвался. Приятель сказал мне: «Зачем ты ругаешься матом? Ты же только исповедовался». Тогда мне стало страшно ругаться, но потом всё это забылось.
Я любил заходить в храм святого Александра Невского на улице Козлова. После посещения храма мне всегда становилось очень спокойно, не хотелось делать ничего плохого.
У меня была верующая бабушка. С детства я запомнил, как мы всем двором праздновали Пасху. А дед мой был настолько добрым, что, когда его во время войны заставили расстрелять военнопленного немца, он плакал. То есть на одном пне сидел немец и плакал, что его расстреляют, а на другом сидел мой дед и плакал, что не может расстрелять безоружного человека. Его бы самого расстреляли, но командиром партизанского отряда был его родной дядя, и он его спас от расстрела…
Помню, когда я был маленький, ко мне приходил Ангел Хранитель, и мы с ним играли в ладушки. Он мне сказал, что будет ко мне приходить, но просил никому про него не рассказывать. А я прибежал на кухню и стал радостно кричать: «Мама, бабушка, ко мне ангел пришел!» Они зашли в детскую, но никого не увидели. После этого ангел не приходил. Я долго плакал.
— Я очень рад, что сейчас нахожусь при монастыре. Может, это по молитвам моей бабушки.
Здесь я каждое воскресенье причащаюсь. Каждую пятницу вместе с матушкой Манефой мы читаем четыре канона перед исповедью.
Я был на том свете, знаю, что есть Бог, есть сатана, но плохие дела всё равно делаю: матом ругаюсь, послать кого-то могу, злюсь. Как обычный человек. Об этом прошу прощения у Бога на исповеди.
Территория монастыря большая. Когда подметаю, забываю, что это монастырь, подметаю как будто у себя дома, аккуратненько, с любовью. А бывает, что не хочется ничего делать — эмоции, состояния бывают разные. Бывает, работаешь с улыбкой, песенку детскую поешь, а бывает, ходишь и думаешь только, чтобы никто не трогал, скорей бы пять часов, чтобы уйти.
Когда листья падают, подметешь, обернешься — а всё коту под хвост. Зиму тяжело пережил. Сейчас, конечно, намного проще. Только когда сильный ветер, приходится ветки собирать.
В моем послушании бывают моменты неловкости, когда чистишь мусорки, например, залезаешь туда рукой, а мимо идет красивая девушка — появляется смущение, стыд.
А бывает, метешь, мимо идет бабушка и говорит: «Спасибо, ребята, что так убираете, что у вас так чисто». Это очень приятно, такие слова дают силы. Не зря говорят, что ласковое слово и кошке приятно. Тем более у меня фамилия Котов (смеется).
У меня есть друг небесный — святой Сергий Радонежский. Я с ним подружился еще на подворье. Мне кто-то рассказал, что он мой святой. Бывает, когда мету, вспоминаю Сергия Радонежского и разговариваю с ним, как будто он рядом. Говорю ему «помоги», «спасибо». Часто, когда ложусь спать, целую икону Сергия Радонежского.
— Наркотики — это страшно. Это по чесноку. И я боюсь к ним вернуться, потому что знаю, что это такое. Они не дают облегчения — это иллюзия. И люди понимают это, только когда уже дойдут до дна и всё потеряют.
А пока у них есть мама, папа, квартира, сбережения, им что ни говори — не услышат. Но в любом случае придет момент, когда они всё потеряют. И здоровье тоже. У меня обнаружили цирроз 4 стадии — это последствие наркотиков. Только когда доходишь до дна, включаются мозги. Конечно, есть исключения из правил. Может, кого-то родные уговорят, кто-то зайдет в храм, посмотрит на икону, почувствует благодать, и она отведет или Ангел Хранитель поможет.
У меня была ситуация, когда я жил в лесу. Меня пожалел сторож на ферме. Он насыпал мне комбикорм для свиней, давал три литра молока и сигареты, которые у него оставались. И так я питался дней десять, а спал в лесу.
А потом через два месяца я попал на подворье и услышал, как кто-то говорит, что каша, например, не доварена. Я вспоминал свой комбикорм, и мне эта каша медом казалась.
Получается, что моя история похожа на историю блудного сына: дошел до состояния, когда всё растерял и ел со свиньями, но вернулся к своему Отцу.
Записала Ольга Демидюк
Фотографии Максима Черноголова
11.04.2024
