Что для меня любовь к ближнему?

Что означает любовь к ближнему? Какой должна быть любовь Христова, к которой нужно стремиться, и в чем сила Божия? Ответы на эти и другие вопросы искали сестры нашей обители на очередном собрании с отцом Андреем Лемешонком.

Монахиня Мария: Я задала себе вопрос: «Почему же так тяжело говорить что-либо?» Кажется, что внутри — пустыня сердца, в которую заглядываешь и видишь следы на песке: какие-то события, факты, мысли, но, к сожалению, вся жизнь как калейдоскоп. Она летит, и так мало я вижу, так мало замечаю, такое у меня ограниченное зрение, такое тесное сердце!.. А попытаться заглянуть в глубину и увидеть то сокровенное, что скрыто от глаз, практически невозможно. Ощущаешь себя мертвецом: ты глуха, слепа, сердце твое бесчувственно, ты вроде бы живешь и в то же время заживо погребена в платяном гробу. И для того чтобы открыть в себе что-то, нужно делать неимоверные усилия, необходим огромный труд и помощь Божия.

Отец Андрей Лемешонок: Огромный труд — для «огромных» людей, а для тебя — посильный труд, ты же слабая еще, многое сейчас не понесешь. И даже потерпеть несколько слов, которые заденут твое самолюбие, будет для тебя непосильным трудом.

Монахиня Мария: Да, я воин в кавычках, для меня эта задача непосильна сегодня. Но Господь, наверное, каждый раз через грех, через какое-то падение (и болезнование сердца об этом падении) приоткрывает завесу для того, чтобы я что-то увидела в пустыне своего сердца.

Я сейчас переживаю, что между мною и близкой мне сестрой растет, можно сказать, пропасть. И у меня от этого болит сердце. Я пытаюсь проанализировать, почему так происходит. И я благодарна Богу, что Он дает мне увидеть ошибки. С сестрой мы общаемся не часто, и это понятно: много послушаний, редко бываешь рядом с человеком. Она, конечно, переживает боль внутри: у нее очень тяжелое послушание, есть скорби, и я вижу, что она борется, просит у Бога сил, но свою душу она, наверное, изливает кому-то другому. А у меня в душе простая человеческая обида. У меня так: если человек ко мне не подойдет и не захочет поделиться, то я в душу не лезу, я как-то тоже отдаляюсь от него, и эта дистанция растет. Мне очень трудно сейчас сделать шаг, чтобы эту пропасть преодолеть.

Я думаю: что для меня означает любовь к ближнему? И, в общем-то, приговор для меня очень суровый. Я вижу, что моя любовь «боксерская», по-другому не назовешь. И в плохом, и в хорошем понимании. То есть ты мне — я тебе. Ты ко мне делаешь шаг, ты мне делаешь добро — и я тоже делаю шаг тебе навстречу. И наоборот: ты меня обличаешь, ты меня уколол — и я не могу сдержаться, чтобы не ответить. Вот такая моя мнимая любовь к сестре.

Отец Андрей Лемешонок: У тебя просто ветхозаветное понимание любви: зуб за зуб, око за око, если кто-нибудь тронет — ударю.

Монахиня Мария: Я хочу разобраться и увидеть, что я неправильно всё понимаю и что есть действительно идеал, к которому нужно стремиться и о котором нужно думать. И слова «"боксерская" любовь», и то, что у меня постоянно возникает такая реакция, то, что очень тяжело сказать «прости», — это меня огорчает. Я вот думаю, почему же мне сложно иногда даже в самых простых обстоятельствах, когда тебе явно указывают на твою вину, сказать: «Прости, виновата»? А реакция моя, наверное, в девяносто девяти процентах такая: скажу в ответ тысячу слов и даже если признаю свою вину, то всё равно уколю ближнего и ему покажу, что все-таки он частично виноват, не одна я такая. Моя любовь находится в зависимости от человеческого взгляда и мнения обо мне. Проходит рядом сестра с мрачным лицом — и нет в твоем сердце места для сострадания, а есть место для подозрения, что раз она не смотрит и раз у нее такое траурное лицо, значит...

Отец Андрей Лемешонок: «...я ей неприятна, ну и она мне тоже не очень, подумаешь, нашлась. Попробуй тронь». Знаешь, «боксерская» любовь хороша на послушании. Вот когда ты едешь в поездку.

Монахиня Мария: Всё как-то получается лукаво, во всем есть этот след раболепства, человекоугодия, несвободы, закабаления, когда ты постоянно зависишь от знаний, от мнений. И так хочется из этих ветхих риз выйти на свободу! Мысленно хочется, а сил для этого не нахожу, и кажется, что задача невыполнимая.

Отец Андрей Лемешонок: Ну, мать Мария, у тебя произошла духовная эволюция. Раньше ты была самовлюбленным человеком, волевым, самодостаточным, деловым. Всё у тебя получалось отлично, сил своих ты не жалела ни для Бога, ни для послушания. Сейчас ты видишь свои немощи — это же чудо Божие. И сила-то Божия совершается не в самовлюбленном порыве, что «сейчас я мир переверну», а именно в том, чтобы сказать: «Господи, я ничего не могу сделать, прости меня, грешного, всё у меня неправильно, всё я порчу, но Ты не оставляй меня и помоги мне». Вот с этого начинается реальная жизнь с Богом, когда ты видишь милосердие Божие к тебе. И это дает тебе мир внутренний, на этом камне строй свою новую жизнь.

Монахиня Мария: Я говорю себе внутри, и хочется, чтобы я этот голос услышала: «Укори себя, сестра, и смирись хотя бы перед видением и осознанием того, что ты совершенно не соответствуешь...»

Отец Андрей Лемешонок: ...внешнему своему облику и званию. Пока что есть внешнее звание «монахиня», монашеское облачение, а внутренней наполненности еще нет. Это очень хорошее слово: «У меня ничего нет, я раздетый человек, голый духовно. Но есть облачение, которое прикрывает мою наготу, и им нужно дорожить».

Монахиня Мария: Иногда утешаешь себя мыслями, тебе кажется, что ты кому-то сострадаешь, кого-то жалеешь и кто-то тебе близок. И все-таки, если до конца быть честной с собой, сущность этого всего — гордыня. На пьедестале стоит твое «Я», которое прикрывается, но всё равно ждет плода для себя.

Отец Андрей Лемешонок: Хорошо, когда человек поставил себе диагноз. Но очень важно, чтобы этот диагноз был не просто теоретическим выводом. Важно сказать: «Хоть я и плохая, но я хочу стать хорошей, я хочу научиться любить не "по-боксерски", а по-христиански. Я хочу начинать делать что-то вопреки греху, который живет во мне. И я буду это делать, я уверена, что Бог мне будет помогать менять мою жизнь».

Монахиня Мария: Думаю: какой должен быть ориентир, какая должна быть эта любовь Христова, к которой нужно стремиться? Конечно, мне очень нравится послание апостола Павла, где говорится, что любовь не ищет своего (ср.: 1 Кор. 13: 5). А архимандрит Софроний (Сахаров) еще писал, что надо постараться свою волю подчинить воле ближнего, то есть исполнить его просьбы, пусть даже и ущемив какие-то свои желания, — одним словом, уступать там, где можно уступить. Ни в коем случае — для меня это тоже очень важно — не укорить, потому что ты опять поставишь себя выше брата. Надо иметь эту боязнь укорить или насмеяться, или даже подтрунить над тем, как думает или действует человек. Иметь к ближнему своему почтение как к образу Божьему, какого бы возраста, пола, положения он ни был. Надо как-то постараться сердцем поболеть за человека, даже если он не рядом.

Раньше понятие любви для меня сводилось к плоти и крови. Человек близок тебе, потому что ты постоянно с ним общаешься, ты чувствуешь, знаешь его немощи и сострадаешь ему. Наверное, нужно преодолевать этот закон плоти и крови.

Отец Андрей Лемешонок: А ты что, Ангел уже?

Монахиня Мария: Нет, далеко нет.

Отец Андрей Лемешонок: У тебя и плоть, и кровь, и чувства есть. Конечно, есть действие благодати Божией, когда всё меняется. А сейчас мы живем в этом мире, и у нас есть проблемы, задачи, планы, и есть воля Божия, есть Промысл Божий о нашем спасении. Если человек не равнодушен, не боится потревожить себя, свое «Я», не боится нагрузок, пытается как-то поддержать ближнего — это уже Божие действие. Человек, придя к познанию своей полной нищеты, поймет и примет слова Божии: ...без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15: 5). И с этого начинается его молитва, его реальное общение с Богом. Потому что раньше Бог, знаете, по-протестантски, был «моим другом», и мы с Ним «на равных» могли общаться. Но, опять же, мы живем и говорим о Любви с большой буквы. Людей это особо не интересует в мире. «Какая любовь? Живи сам себе. Кого хочу, того и люблю, это мое дело».

Это уже действие Бога: что ты в Церкви находишься, что какой бы человеческий греховный элемент в нас ни был, всё равно благодать Божия касается нашего «ветхого» человека и меняет нас. Какая бы ты ни была, но все-таки ты монахиня. Какой бы ни был у нас монастырь, но все-таки он Божий. Какие бы ни были сестры, но все-таки они сестры во Христе. А действие Бога — в немощи совершается (2 Кор. 12: 9). Это не значит, что мы должны сказать: «Ну, Бог всё сделает, и я буду благодарить Бога за всё, а сама пока посплю, поскучаю». Надо видеть реальность своего положения и пытаться помогать Богу в деле нашего спасения.

Монахиня Мария: И при всем моем «неможении» и несостоятельности есть, по крайней мере, желание, чтобы всё было по-другому, потому что, глядя на икону наших святых мучениц, я вижу, что никаких дистанций и пропастей не существует, что всё уже побеждено в вечности. «Сегодня» существует для меня, но я верю, что я не одна, со мной Господь, и все святые, и, конечно, надеюсь, мои дорогие сестры, — за их молитвы это «сегодня» поменяется. И будет Воскресение, Пасха, и у меня будет уже другое восприятие. Простите.

Из книги «Как мы живем и как нам жить?» — Минск: Свято-Елисаветинский монастырь, 2013.

16.01.2024