Хочу домой

— Бытует мнение, что в монастырь уходят те, у кого не сложилась личная жизнь. Скажи, пожалуйста, как ты попала в монастырь?

Послушница Ольга: С детства мне казалось, что я не смогу жить так, как живут все. Я объяснила маме, она очень испугалась и сказала: «Лучше так не говори, потому что вдруг уйдешь в монастырь». Моя мама — православный человек, но она еще на пути воцерковления.

— Как ты узнала о монастыре?

— В школе мы читали житие преподобной Евфросинии Полоцкой. Меня ее жизнь поразила. Потом, конечно, я это забыла, но где-то в глубине души зародилась надежда, что, может быть, когда-нибудь и я уйду в монастырь.

В 14 лет я начала ходить в воскресную школу. Как любой подросток, я переживала раздвоение личности. У меня оно заключалось в том, что нужно было выбрать: или быть православным человеком, т.е. отказаться от радостей мира, или жить по-мирски. Было так: в субботу я шла на дискотеку, а в воскресенье — в воскресную школу. И на занятиях в школе Господь давал благодать — мне хотелось слушать. Я не видела учителя, лишь слышала, как Сам Господь говорит мне через человека, и душа питалась этим.

Меня всё время мучил выбор: тяжело было совмещать Церковь и мирскую жизнь. Если уж идти, то идти до конца. Когда я заканчивала 11-й класс, стала внутренне себя готовить к тому, что все-таки уйду из мира. Господь дал мне тогда такое видение: всё пройдет. Пока ты молодая, мир тебе улыбается, а через несколько лет ты поймешь, что это обман.

И вот как-то к нам в воскресную школу пришла сестра Фотиния. Мы с ней подружились. Оказалось, что она тоже хочет в монастырь, и мы поехали посмотреть Свято-Елисаветинскую обитель. Когда я туда зашла, то почувствовала, что там даже воздух другой. Мне сразу понравилось.

Второй раз я приехала сюда насовсем. Родные сначала не поверили, думали, что скоро вернусь назад. Но мое решение было твердым.

первые сестры и духовник свято-елисаветинского монастыря

Первоначально в монастыре жить было радостно, всё казалось красивым. А потом произошло искушение, и я подумала: «Надо бежать отсюда». Смотрю на людей — они ходят, улыбаются, а у меня одна мысль: «Какие-то сумасшедшие, зачем они здесь собрались?»

монахиня в поле

— Разве нельзя улыбаться?

— У нас в семье не принято было шутить. Считалось, что шутка — такое действие, которым можно оскорбить человека, сделать ему больно.

Я испугалась, решила уехать, но отложила отъезд до вечера, потом до следующего утра, потом еще, подумала, подожду. А на четвертый день желание уехать прошло, и опять я увидела во всем красоту.

— Возникала ли у тебя когда-нибудь мысль, что ты ошиблась?

— Нет. Когда я была дома, то не любила шумные большие компании. Мне было неинтересно, душа мучилась от пустых разговоров, которые ведет молодежь. Вечерами я сидела дома, душа непонятно почему тосковала, и я иногда говорила: «Мама, я хочу домой». А мама не понимала: «Ты же дома, как же ты хочешь домой?» Я отвечала: «Не знаю, как-то хочется домой».

Мне было жалко, что я сижу, время теряю, а каждая минута жизни дорога. Хотелось эту минуту потратить на благое, отдать Богу, чтобы жизнь была не прозябанием, а служением Богу и ближнему. Внешне всё было благополучно. Всё вроде бы есть, любовью не обделена, а душа чувствует себя не на своем месте, что она не там, где должна быть.

— А сейчас ты дома?

— Да. А следующий шаг домой — это Царство Небесное.

Когда я жила у родителей, бывало так: сидишь у окна, смотришь вниз с восьмого этажа. Там такие маленькие люди среди огромных домов. Возникали мысли: «Сейчас может оборваться жизнь, и какой я предстану перед Богом? Что я Ему отвечу?»

От этих мыслей становилось тяжело. А в монастыре я знаю: если не за свои заслуги, то по молитвам сестер, предстательством святителя Николая Господь, может быть, помилует.

— Преподобный Амвросий Оптинский писал: «Чтобы жить в монастыре, нужно иметь терпения не воз, а целый обоз». Много тебе здесь приходится терпеть?

— В монастыре есть все условия для духовной жизни. Если внешне терпеть и нечего, то внутри нас есть мир, в котором нужно тянуть свою лямку, порой незаметную для окружающих. Самое сложное — терпеть себя. Господь смиряет человека в монастыре. В миру у меня была огромная гордыня: везде меня хвалили, везде принимали. А здесь я поняла, что ничего не умею, ничего не знаю.

С первых дней моего пребывания в монастыре, если я впускала в себя какой-либо грех, например, осуждение, то душа от этого очень страдала. Даже белые стены монастыря казались мрачными и темными. Но когда я осознавала причину своего страдания и просила прощения у Бога, Господь отнимал всю тяжесть. Некоторые люди, когда тяжело, говорят: «Всё, ничего делать не буду, буду умирать». А моя душа начинает искать помощи.

строй монахинь

— Ты самая юная насельница монастыря. Сколько тебе лет?

— Мне сейчас 18 лет, а в монастыре я уже два года.

— Чувствуешь ли ты особое отношение к себе со стороны старших сестер?

— Да, и поначалу меня это очень раздражало. Потому что с детства мама считала меня взрослым человеком и даже, отпуская в монастырь, говорила: «Я знаю, ты взрослый человек и плохого для себя не выберешь». Маме в молодости было тяжело, одиноко, и единственным ее другом была я. Когда мне было годика три, она могла говорить со мной на разные темы, как с человеком, который всё понимает и всё видит. Поэтому, когда сестры в монастыре говорят со мной, как будто я ребенок, мне это неприятно и тяжело.

— Ты можешь сказать о своих заветных желаниях?

— У меня их столько! В детстве было желание: если я ничего полезного в этом мире не сделаю, хотя бы в конце жизни совершить что-нибудь великое, какое-нибудь самоотвержение, например, прикрыть собою человека, как пишут в героических рассказах, то есть пожертвовать собой ради другого человека. Как мученики. Они не предали Бога, а я постоянно на данный момент внутренне предаю Его. Вот такая мечта была — пострадать за ближнего, за Бога.

Многие желают молитвы, духовных подвигов, а мне сейчас хотелось бы просто смирения. Единственное, чего душа хочет — смириться. Когда смиряешься, тогда всё у тебя есть: и молитва, и подвиг, и людей замечаешь, и всех любишь. Хотя любить — это очень тяжело, потому что, когда ты человека любишь, ты впускаешь все его скорби, беды в свою душу, переживаешь, молишься.

Мы ходим в детское отделение РКПБ (сейчас это РНПЦ психического здоровья. — Прим. ред.). Смотришь на больных деток и думаешь: а вдруг твоя молитва — единственное, что может помочь им? Иногда душа болит за некоторых детей, что некому их защитить от окружающего страшного мира. Эта боль переходит в собственную боль (о себе). Возможно, этот ребенок мучается от того, что ты в монастыре живешь нерадиво, данное Богом не используешь во благо, а прячешься в себя. От этого страдает не только твоя душа, но и души детей, которых ты посещаешь. Хочется помочь им, но видишь, что ты сделать ничего не можешь. Единственное — это сказать: «Господи, помилуй».