Радость пребывания с Богом

Екатерина Ковальчук никогда не ходила в художественную школу и уж тем более не собиралась становиться иконописцем. Всё перевернулось после прочтения книги Льюиса «Хроники Нарнии». Она обрела Бога, пришла в православный храм, а затем неожиданно для всех, в первую очередь для себя, выиграла олимпиаду по рисунку и композиции. Господь указал Екатерине на ее призвание, и она откликнулась — поступила в Духовную Академию на иконописца.

О поиске своего художественного языка, призвании и отклике на него, о феномене юродства — обо всем этом в нашем сегодняшнем интервью.

 

 — Катерина, как вы пишите в своем блоге, понимание того, что Бог есть любовь, пришло после прочтения книги «Хроники Нарнии», причем в 18 лет — возраст, скажем прямо, не совсем благоприятный для поиска Бога. Что именно в этой книги повлияло на вас и привело к дальнейшим переменам?

— Я начала читать «Хроники Нарнии» просто как фэнтези-книгу. Я ничего не знала об авторе, что он христианин и что его книги на самом деле являются своеобразной проповедью. Но внезапно образ льва показался мне родным и близким: я увидела в нем Христа. К тому времени у меня уже были некоторые религиозные поиски. Я изучала, правда, довольно поверхностно, религии, и, как это я увидела Христа, честно говоря, сама не знаю. Видимо, это всё талант самого автора. Помню, как позвонила подруге со словами: «Представляешь, мне кажется, что Аслан похож на Христа!» Только потом друзья рассказали, что Клайв Стэйплз Льюис —известный христианский писатель.

Я стала читать другие книги Льюиса. И поняла, что отношения с Богом, как у детей с Асланом, мне очень близки. Правда, в церковь я не ходила. Мне это просто не казалось таким очевидным последующим шагом. Но потом я познакомилась с ребятами, которые оказались православными христианами. Я им сказала, что тоже христианка, но в храм не хожу и ничего не знаю о внутренней церковной жизни. «Покажите мне, что там и как». И так через друзей стала ходить в православный храм.

— А почему все-таки остались в храме? Ведь нередко случается, что люди приходят и уходят, их ничего не трогает…

— Признаться, в православном храме первое время мне было некомфортно. Но мне сложно назвать момент, когда что-то изменилось. Всё происходило постепенно, хотя процесс принятия был недолгим. Я просто стала больше участвовать в богослужениях, узнавать традицию, читать книги. Но ключевым моментом, видимо, стало мое желание писать иконы.

— А как это произошло?

— Я поняла, что для меня самым важным в жизни является Бог, и при этом главной деятельностью, приносящей подлинную радость, оставалось рисование. И тогда я подумала, что могла бы заниматься религиозной живописью.

Сначала я хотела поступать в Академию художеств, а затем узнала, что в семинарии учат иконописи. Эта связь с Богом через искусство окончательно укрепила меня в выборе православия. Плюс, мне кажется, православие ближе русскому человеку по культурному контексту. У нас богатая православная традиция, многое важное и близкое каждому человеку можно найти именно в православии.

Для себя я тоже нашла связь с православием через поколения: хотя мама не ходила в церковь как постоянная прихожанка, у нее был молитвослов, иконы, она заходила в храм поставить свечи. И такая преемственность в том числе, привела меня в Православную Церковь.

 

— А все-таки, почему выбор пал именно на иконопись?

— Это настоящее чудо в моей жизни. Я никогда не ходила в художественную школу, хотя туда ходила моя сестра, а потом училась в академии А.Л. Штиглица. Правда, мама собирала альбомы по искусству, а у папы было много друзей-художников,  и мы ходили к ним в гости в мастерские.

Я рисовала для себя, но планировала стать писателем, собиралась поступать на журфак, посещала курсы русского языка в университете. Как-то мне позвонила куратор группы и рассказала об олимпиаде по рисунку и композиции. В нашей группе русским занимались и художники, и журналисты, и я подумала, что она позвонила мне, как и всем остальным студентам, не зная, куда я планирую поступать. Я приняла к сведению и подумала: «Вообще-то я никогда не занималась рисунком и композицией, было бы странно участвовать в такой олимпиаде». Но мне захотелось попробовать. Я решила никому не говорить, чтобы в случае провала не было стыдно. И… прошла олимпиаду и поступила на факультет декоративно-прикладного искусства. Это удивило всех, включая меня. Таким вот случайным чудесным образом я решила сначала стать художником, а потом, когда узнала про семинарию, уже иконописцем.

— Удивительная история! В этом контексте призвание, промысел Божий — что это для вас? Получается, всё может случиться даже вопреки тому, куда ты сам же и идешь?..

— Мне кажется, все равно должны быть какие-то предпосылки, в человеке в том числе. Бог дает возможности, но их можно не увидеть и не откликнуться на Его призыв. Путь складывается, когда происходит соединение воли Божией и воли человеческой. Когда случайным образом мне позвонила эта чудесная женщина и сказала об олимпиаде, хотя я никогда не рисовала, я ведь могла подумать: «Зачем мне туда идти?» — и не пойти. Но возможность появилась, и во мне что-то откликнулось. Человеку важно слышать Бога и быть внимательным к себе, чтобы увидеть свои таланты как дар Божий.

 

— Если говорить о вашем призвании, об иконописи, опять же в своем блоге вы пишете такую интересную фразу: «Через свои иконы я хочу передать любовь Бога к людям». А каким образом это возможно?

— Когда хотят объяснить, что такое икона, приводят один из таких понятных и ярких примеров: глядя на фотографию любимого человека, вы вспоминаете о нем, мысленно общаетесь. С иконой также: мы общаемся с теми, кто на них изображен. Мне бы хотелось, чтобы человек, глядя на иконы, чувствовал, что не только он любит тех, кто там изображен, — Бога, Богородицу, святых, — но и что его любят в ответ. Я стараюсь выразить это во взгляде, в выражении лика, в цветовой гамме. В совокупности через такие выразительные средства мне бы хотелось дать ощущение любви, безопасного пространства в общении с Богом.

— А что должно присутствовать в образе, чтобы икона воспринималась именно иконой? Или по-другому: что делает икону литургическим образом?

— Различие между такой живописью и иконой в цели изображения. Икона — именно молитвенное изображение, она служит поддержкой для молитвы. А соответствует ли изображенное понятию «иконы», можно определить через соответствие определенным догматам Церкви. В религиозной живописи присутствует большая свобода в плане выражения личных чувств автора. В иконе автор тоже неизбежно делится личным, но все равно он должен ориентироваться на каноны Церкви. Икона должна выражать церковное учение. И для этого существуют определенные символы в иконописи, в том числе иконография. Для художника-иконописца есть свобода даже внутри этих иконографий, схем, но при этом он должен знать, как ими корректно пользоваться, чтобы случайно не выразить то, что не соответствует Церкви.

— Получается, вполне возможно сочетать каноны и свой художественный стиль?

— На самом деле существует большое творческое пространство для поиска своего художественного языка. Икона всегда менялась, стиль разнится в зависимости от эпохи, региона…

— А как складывался ваш стиль?

— Стиль формировался постепенно, в каком-то смысле не преднамеренно. Первое время я практически копировала готовые образцы и писала более привычные по цвету иконы. Но это обычная практика для начинающего иконописца. Постепенно я находила новые, близкие мне приемы и решения. Мне нравились стенописные работы, например, современного автора Александра Деркачева. В стенописи чаще используют более светлые цвета, ведь в храмах не всегда достаточно яркое освещение. Такой прием показался мне уместным и в иконописи. И я стала использовать подобные оттенки.

Постепенно менялись и лики. Мне кажется, суровые лики больше подходят для монастырей, где важна строгая, аскетичная атмосфера. Для домашних икон мягкие выражения ликов подходят больше. Вот эти основные черты: более мягкие цвета и более мягкие лики — и закрепились в моем стиле. В какой-то момент мне стали говорить, что мои иконы «нежные», и для меня это тоже стало открытием.

— Я также заметила, что кроме общеизвестных святых, вы пишете много и тех, кто совсем не на слуху: блаженный Иероним Стридонский, мученица Илария Римская, княгини Людмила Чешская, святая Миропия Хиосская и т.д. Эти иконы заказывают или это ваш личный интерес к этим святым?

— Как правило, иконы самых необычных святых мне обычно заказывают — для себя или для деток. Например, девочку назвали Людмила, и родители заказали икону ее святой покровительницы — Людмилы Чешской. Но таким образом я действительно узнаю о многих святых, о которых раньше не знала.

— А расскажите, пожалуйста, о вашем любимом святом.

— Речь, видимо, об апостоле Иоанне Богослове (смеется). Когда я только готовилась поступать на иконописное отделение, мне кто-то сказал, что именно он является покровителем иконописцев. Я тогда ничего не знала о церковной жизни и просто приняла это как факт. Хотя, конечно, обычно называют евангелиста Луку, святых Алипия Печерского или Андрея Рублева.

Таким вот «случайным» образом я обратила внимание на этого святого. Интересно, что первый приобретенный мною альбом по иконописи был посвящен Иоанну Богослову. Более того, оказалось, что храм в Духовной Академии, куда я поступила, тоже посвящен апостолу Иоанну. Всё это стало первыми точками соприкосновения с этим святым.

Позже, когда я стала изучать Святое Писание, меня очень тронуло Евангелие от Иоанна. Оно оказалось самым близким, самым глубоким и по заложенным смыслам, и по языку. Апостол Иоанн именуется также апостолом любви, потому что именно он впервые пишет о том, что Бог есть любовь (1Ин. 4:16). А для меня именно это понимание, что Бог есть любовь, во многом является основой религиозной жизни.

 

Икона апостола Иоанна Богослова

— Если продолжать тему святых, вы как-то делились с аудиторией своим интересом к теме юродства. Расскажите, пожалуйста, какие открытия вы для себя сделали в процессе изучения этой темы?

— Примерно год-полтора назад мне попалась книга «Икона юродивого», и я задумалась об этом чине святости. Юродство, пожалуй, самый неоднозначный чин святости, вызывающий много вопросов. У многих он вызывает смущение — да, это святые, но их шокирующее поведение, их жизнь, как к этому относиться? Их жития довольно своеобразные, поведение провокационное, социально неприемлемое. Они могли кричать довольно грубые вещи, ходить голыми по центру города, совершать шокирующие поступки, но при этом славить Христа.

Мне хотелось понять, как такой чин появился, что в нем заложено, как такое возможно в христианстве. Тем более главный храм России, находящийся в самом сердце Москвы — на Красной площади, носит имя юродивого — святого Василия Блаженного. Не князя, не монаха, не просветителя Руси, а юродивого. Всё это показалось мне очень будоражащим.

Феномен юродства на Руси имел совершенно особое значение и место. Прежде всего, их социальная роль: они всегда были обличителями общества, открыто говорили о пороках людей, о падении нравственности, в том числе, царям. Тот же Иоанн Грозный до своего переломного момента лично встречался с юродивыми, прислушивался к их советам и наставлениям.

Я продолжаю изучение феномена юродства. И вот какой момент меня сильно потряс… Юродивые же добровольно отказывались от своего ума, приносили его в жертву, притворяясь безумными. Но ведь невозможно отдать то, чего ты не имеешь. То есть, это были умные, глубоко образованные люди, прежде всего в духовном плане. И такой добровольный выбор чина безумия — это действительно большая жертва...

— Но я все равно не могу приблизиться к пониманию того, насколько можно любить Христа, чтобы себя так вести…

— Подвиги юродивых действительно шокирующие. Но есть и забавные истории. Я писала икону новгородского святого Николая Кочанова. Причем «Кочанов» — это не фамилия. Такое прозвище он получил за свое поведение. Святой Николай вел уединенный, аскетичный образ жизни, а неподалеку от него жил другой отшельник. Охраняя свои личные границы, святой Николай кидался в соседа кочанами капусты, чтобы тот не подходил слишком близко и не нарушал молитвенный покой святого. На иконах этот святой изображается с кочаном капусты.

Иконы святых Христа ради юродивых Василия Блаженного и Николая Кочанова

— Писатель Сергей Довлатов как-то заметил, что в любой литературе есть то, что автор хотел сказать, то, что он сумел сказать — потому что не все, что ты хотел, у тебя получилось, — и то, что он сказал, сам того не желая. У вас так бывает после написания иконы?

— Честно говоря, да. Я иногда об этом пишу в своем блоге, и мои коллеги тоже это замечают: после завершения образа ты чувствуешь, что он как будто создан без твоего участия. Это сложно уловимые и сложно передаваемые вещи. Сначала ты смотришь на образ, пишешь его, а потом в какой-то момент видишь, что уже святая смотрит на тебя с образа... Икона начинает жить самостоятельной жизнью.

— Катерина, есть мнение, что иконописец, приступая к работе, должен иметь особый настрой (как говорят, «пост и молитва»), чтобы образ получился молитвенным, духовным. Но мы же все люди, со своими кризисами и несовершенствами, с которыми будем бороться до конца жизни... Вам удается найти баланс?

— Я замечала, что, если садишься писать образ в расстроенных чувствах — с кем-то поссорился, что-то гнетет изнутри, — это все равно выльется в работу. Поэтому прежде чем начать писать, необходимо привести себя в соответствующее состояние. Да, это может быть не просто, ведь жизнь не всегда светлая, радужная и веселая. Но, с другой стороны, иконопись помогает приводить себя в гармонию и больше следить за своим внутренним состоянием. Если меня что-то злит или одолевают другие негативные эмоции, я просто не сажусь работать, а сначала разбираюсь в себе.

— Но для этого служение не должно восприниматься как рутина. Это тоже, видимо, взаимный процесс: нужно духовно расти, чтобы писать иконы, а с другой стороны, сама по себе иконопись тебя духовно подтягивает…

— Да, такие сообщающиеся сосуды. Нужно просто быть внимательным к себе, чтобы успеть вовремя остановиться, наладить внутреннюю жизнь и уже сбалансированным вернуться к работе.

 

— «Веточка» — необычное название для иконописной мастерской. Как родилось название?

— Мне хотелось, чтобы название соответствовало моей эстетике, содержало в себе духовную идею, но не было слишком популярным, часто встречающимся в церковной среде. «Веточка» — это оливковая ветвь, которую принес голубок после потопа, как символ мира между Богом и человеком. Это радостный образ, а такие образы в христианстве я очень ценю.

Икона святого — это образ человека преображенного, достигшего обожения, исполнившего предназначение Господне и пребывающего теперь с Ним, и для нас это не только помощники в молитве и беседе с Богом, но и свидетели осуществления надежд о Царствии Небесном. Икона Христа — это и свидетельство о Боговоплощении, так как мы можем изображать и зреть Его по плоти, и это есть великая радость, возвещающая наше спасение и искупление грехов. Все они говорят нам о радости пребывания с Богом. И такой̆ смысл я вкладываю в название мастерской̆.

 

Екатерина с супругом отцом Алексеем в гостях в нашей иконописной мастерской

— Вы с супругом отцом Алексеем побывали недавно в нашей монастырской иконописной мастерской. Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями о путешествии в Беларусь.

— Беларусь — красивая и уютная страна, люди очень дружелюбные. Про Свято-Елисаветинский монастырь я узнала несколько лет назад: в самом начале своего воцерковления слушала песни монастырских сестер. Уже тогда я сделала внутреннюю заметку, что хотела бы побывать в монастыре. А потом в «Инстаграме» я подписалась на страницу иконописной мастерской. Мне очень понравились иконы: они тоже светлые, нежные, мягкие. И посетить монастырь и мастерскую захотелось еще больше.

Честно говоря, об истории обители до встречи с матушкой Ларисой Нежборт я ничего не знала. И все узнала от нее и отца Сергия, руководителя мастерской. И, конечно, монастырь меня поразил своим масштабом. Он очень красивый! А когда я узнала, что он построен в конце 90-х-начале 2000-х, шок усилился многократно. С нуля построить такой монастырь — это настоящее чудо. Особенно мне понравился крестильный храм: такая четкая иконографическая программа, красивые решения визуальные. Теперь он стал одним из моих любимых храмов.

Сами мастерские — второй шок. Это прекрасно, что удалось организовать такой, не побоюсь этого слова, арт-центр церковных искусств, когда в одном месте работают художники разных направлений, могут друг с другом общаться, делиться опытом. Это очень ценно.

Беседовала Мария Котова

Фотографии из личного архива героини

24.08.2023