В дни пребывания в нашем монастыре у Василия Ирзабекова было много встреч, интервью, видеозаписей. Знаменитый гость много выступал, говорил о русском языке, его современных проблемах и Божественной уникальности. В нашей сегодняшней беседе Василий Давыдович раскрывает понятие «русскость», рассказывает о своем детстве, литературном творчестве и обретении православной веры.
— Василий Давыдович, Вы — писатель, публицист, теле- и радиоведущий, общественный деятель, культуролог, филолог… А что из этого является для Вас определяющим?
— Точнее будет сказать — «самым ответственным». Это быть писателем. Называться писателем в России — значит принадлежать к сонму таких имен, как Ф.М. Достоевский, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, А.С. Пушкин... И пусть ты находишься в самом конце этого ряда, так или иначе это чрезвычайно ответственно.
Дар слова — самый опасный дар. Потому что наш Бог есть Слово: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин. 1: 1). На Страшном Суде всё, что я нацарапал, будет свидетельствовать «за» или «против» меня. Так сказал Христос: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф. 12: 37).
— Тогда давайте поговорим о слове, о языке. В Ваших выступлениях и публикациях звучит такая мысль: «Русский язык свят, это святыня, дарованная Богом». И даже больше: «Русский язык сам есть Евангелие». Поясните, пожалуйста, что Вы вкладываете в эти определения и откуда такая любовь к русскому слову?
— С самого детства я интересовался словом и с детства меня интересовал русский язык.
Воспитывался я, конечно же, на книгах. Любимой моей книгой была детская энциклопедия еще царского издания, которая досталась от прадеда, Али-Султанбека Ирзабекова (которого еще называли за глаза Урус Ирзабек) — надворного советника, старшего переводчика царя в Туркестане. Он первым начал собирать большую библиотеку. В том числе благодаря этой библиотеке дед мой был высокообразованным человеком, энциклопедических знаний. Он учился, а затем преподавал в царской гимназии, участвовал в трех войнах и двух революциях. Был репрессирован, но чудом избежал казни.
Я адресовал множество вопросов своему дедушке, и он давал ответы, не раскрывая ни одной книги. Но бывали вопросы, на которые ответы дедушки меня не устраивали. И ответы на них я начал получать, только когда пришел в Русскую Церковь. Потому что в нашей Церкви живет и дышит удивительный церковнославянский язык, без которого немыслим русский.
— Именно об этом Вы написали свою первую книгу?
— В русском языке слова «любовь» и «боль» имеют один корень. И я глубоко убежден, что всё правильное, необходимое и значимое рождается только из боли. Поэтому я берусь за перо только тогда, когда уже измучен болью. И записываю текст от безвыходности, потому что не могу уже ни есть, ни спать, ни жить спокойно.
Сегодня орды иностранных слов вторгаются в наш язык, и вымываются, в первую очередь, исконные слова русского языка. Поэтому моя самая первая книга, которую благословил почивший в Бозе Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, называется «Тайна русского слова» и имеет подзаголовок «Заметки нерусского человека». Русский язык преизобилует тайнами, но есть одна главная: исконные русские слова связывают нас со Христом и Евангелием. Вот, собственно, об этом моя книга. Милость и чудо Божие заключаются в том, что эту тайну расслышал я, не русский по рождению человек.
Филология — наука о слове — призвана быть самой точной наукой на свете. Потому что, как было сказано выше, Слово — это имя Самого Христа. А разве Бог может быть приблизительным?
Несколько лет назад я встретил удивительно глубокое изречение: «Вдумчивое занятие филологией неизбежно приводит к богословию». Видимо, поэтому в моих книгах так много невольного богословия.
Так вот главная тайна русского языка состоит в том, что исконные слова, которых осталось всего десять процентов, связывают нас со Христом и Евангелием. И когда мы изгоняем их из языка, то сами обрезаем таинственные нити, соединяющие нас с Самим Спасителем.
— А как Вы почувствовали эту связь со Христом? Ведь, будучи рожденным в Баку, в мусульманской стране, а в то время еще и в атеистическом Советском Союзе, Вы тем не менее крестились в 42 года…
— Крещение стало уже завершающим актом предыдущей жизни. Живя в Баку, еще ребенком я забегал в православный храм. Полуторамиллионный Баку, шум, суета, летом еще и жара, а за порогом храма тишина и прохлада…
В детстве занимался живописью, учился играть на скрипке. И я находил в храме живопись, но иную. Там всегда звучала музыка, тоже иная. Неведомые письмена, надписи на иконах… Всё, как в той жизни, за порогом, но немножко не так. Есть замечательное, почти утраченное слово — «инаковость». Так вот сердце мое привлекала инаковость.
— И речь звучит тоже иная…
— Вот почему я противник перехода богослужения на так называемый понятный язык. Если меня, бакинского мальчишку из азербайджанской семьи, эта инаковость взяла в сладкий плен и уже не отпускала и никогда не отпустит, — разве можно вот так просто отказаться от нее? Как говорил Константин Алексеевич Толстой, нельзя говорить с Богом «на ежедневном языке».
Главный орган человека не мозг, а сердце. Это говорили святые, в том числе мой любимый святитель Лука (Войно-Ясенецкий), величайший авторитет Церкви, доктор медицинских наук, лауреат Сталинской премии I степени. Он писал, что мозг — это диспетчер (тогда не было слова «компьютер»), который получает информацию от периферийных органов и, обработав, рассылает ее обратно. А сердце — орган, которым мы познаем Бога. Сердце чисто созижди во мне, Боже (Пс. 50: 12). Святые отцы говорят, что дьявол всегда стучится в мозг, который нередко есть помеха для познания Бога, а Господь стучится в сердце. А значит, и церковнославянский язык, и богослужение, и в целом мир веры мы воспринимаем не мозгом, а сердцем.
Поэтому, повторюсь, я противник перехода на русский язык, и вообще, чтобы многое в Церкви стало легкодоступным. Лично мне, например, совершенно не нравится перевод на русский «Царствие Небесное силою берется». Силою берется штанга… Замечательно звучит на церковнославянском: «Царствие Небесное нудится». Нудится… Здесь и наши многочасовые стояния, и многодневные посты.
— И все-таки, если вернуться к моменту обретения веры, что именно послужило толчком к Крещению? Ведь одно дело мальчишкой забегать в храм и чувствовать эту «инаковость», а с другой стороны, решиться на такой ответственный шаг…
— Обретение веры — это всегда тайна. Как сказал Христос апостолам: не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал, дабы, чего ни попросите от Отца во имя Мое, Он дал вам (Ин. 15: 16).
Но если говорить просто и честно, к 42 годам наступил сложный момент, целая полоса лишений… Я оказался в Москве не только потому, что наша фамилия живет здесь уже пять поколений, но еще и потому, что моя незыблемая родина, Союз Советских Социалистических Республик, начала рассыпаться. Всё, во что я верил, на чем был воспитан, в одночасье рухнуло, не стало великой страны, и я уехал с родины. В ту пору стало стремительно сужаться русское пространство — пространство русского языка, русской культуры. У меня на родине творилась страшная сумятица, и я приехал в Москву. Но кому в 90-е в Москве был нужен неизвестный Фазиль Давид оглы Ирзабеков, в дипломе у которого написано «учитель русского языка и литературы»?
Не люблю слово «выживать», я все-таки всегда стремился жить, но наступил период, когда денег не было даже на хлеб. Я заходил в храмы, подходил к иконам Богородицы и просил: «Помоги, Ты же Сама Мать…» И Она помогла…
Хотя, если разобраться, я просто вернулся в исконную веру. Дело в том, что на месте Азербайджана когда-то находилась Кавказская Албания. На этой земле жили предки азербайджанцев, которые еще в конце I — начале II века, то есть за семь веков до того, как крестилась Русь, приняли христианство. Я просто вернулся домой.
Помню, как в детстве бабушка говорила: «Ахтаран тапар». Это, по сути, цитата из Евангелия, только на азербайджанском, которая в переводе звучит так: «Ищущий найдет». Я всегда думал: откуда в азербайджанском языке столько христианских пословиц и поговорок? Именно азербайджанский язык привел к подлинной истории моей родины, потому что с устным народным творчеством ничего сделать невозможно — его не перепишешь, не сожжешь. Вот и в моем родном языке сохранилась память о тех пяти веках христианской веры на азербайджанской земле.
Приведу еще один пример. Бабушка всё время говорила: «Враг в тебя камнем, а ты его — пловом». (Надо понимать, что плов в Азербайджане — ритуальное блюдо. Ни одни поминки и ни одна свадьба не обходятся без плова.) А ведь эта поговорка отражает суть Евангелия. Если бы мне сказали оставить одну фразу, в которой отражался бы весь завет Христа, я бы взял вот эту: Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5: 43, 44). То есть в поговорке, которую так часто повторяла моя бабушка и которую в детстве я наотрез отказывался признавать, звучал, по сути, самый главный завет Христа.
— Василий Давыдович, в Ваших произведениях часто встречается слово «русскость». Что Вы вкладываете в это понятие и какое значение русскость имеет сегодня?
— Русскость — одна из самых заветных и потаенных тем. Сокровенная тайна мира. Эту тайну первым мне подсказал великий поэт Игорь Северянин, который написал: «Родиться русским — слишком мало: Им надо быть, им надо стать!» А потом был мой любимый Федор Михайлович Достоевский, который обратился к русским людям с такими словами: «…Если национальная идея русская есть, в конце концов, лишь всемирное общечеловеческое единение, то, значит, вся наша выгода в том, чтобы всем, прекратив все раздоры до времени, стать скорее русскими и национальными». Оба эти человека говорят о схожих вещах.
Одна из тайн русскости заключается в том, что русским можно становиться. Русскость можно обрести, но можно ее и потерять. Например, никогда, ни на одно мгновение не русский человек для меня предатель генерал Власов. А вот святой Пафнутий Боровский, один из столпов Православия, татарин, — абсолютно русский. Как и абсолютно русский человек Владимир Иванович Даль — человек, в жилах которого не текло ни капли русской крови, но французская, немецкая и датская, но который сохранил для нас живой русский язык, собрав 200 000 наречных слов. К слову, незадолго до смерти он крестился в православную веру.
То есть русским может стать человек, в котором нет ни капли русской крови. Должны в человеке сойтись две ипостаси: владение русским языком (но можно владеть русским языком и ненавидеть Россию) и православная вера. И немаловажное — невозможность для себя жить без России.
У нас живут русские евреи, русские армяне, русские корейцы, русские немцы, русские грузины. Русскость — великая драгоценность. Я могу привести массу примеров. Я — русский азербайджанец. Великий Исаак Левитан — русский еврей. Помните его картину «Над вечным покоем»? Всю красоту русского пейзажа, всю свою сердечную боль он так сумел передать!.. Один из величайших писателей XX века Чингиз Айтматов — сын татарки и киргиза. Мы зачитывались им в юности, и я очень надеюсь, что люди еще будут читать его великие книги «И дольше века длится день», «Богородица в снегах» и другие. Или другой русский писатель, мой тезка, Фазиль Искандер — отец иранец, мать абхазка. Незадолго до смерти он тоже крестился, можете за него молиться как за Василия.
Крестился и Булат Окуджава, явление в русской литературе, как в поэзии, так и в прозе («Путешествие дилетантов» — какой роман!) Мама армянка, а отец грузин. Знаете его историю? Когда-то много лет назад жена Окуджавы, Ольга, приезжала в Псково-Печерский монастырь к отцу Иоанну (Крестьянкину). Она беспокоилась, что Булат Шалвович абсолютно равнодушен к вопросам веры. В ответ на ее сетования отец Иоанн утешил и сказал, что умирать он будет Иваном. Так и случилось — незадолго до смерти Булат Окуджава крестился с именем Иоанн.
У вас в монастыре меня познакомили с монахиней-бразилианкой. И она тоже говорит: «Я — русская». И вот стоим мы на улице — четыре человека четырех национальностей, и мы все — русские люди. Какая удивительная тайна! И это оплот и опора русского мира.
У Горького я встретил фразу, которая с некоторых пор стала для меня девизом русского мира: «Крови не родной, а души одной». Хотя, причащаясь, мы, пусть на мгновение, все становимся еще и одной крови. Это же физическое соединение со Христом. А потому в Церкви мы все становимся братьями и сестрами.
Беседовала Мария Котова
Фотографии Максима Черноголова
Видеоверсия беседы «Мой путь к вере. Русский язык. Русскость. Василий Ирзабеков»>>
26.04.2023
