Подать записку в монастырь
О здравии или упокоении
И это только начало (часть 1)
Сестра милосердия Татьяна Контуш как полноводная река: ее движения плавные, голос спокойный. Рядом с ней уютно и тепло. Наверняка дети в отделении РНПЦ психического здоровья тоже чувствуют этот покой и безопасность, а еще любовь и принятие. В уютном зале «Ковчега» под мягкие звуки музыки мы говорим о самом важном: о Божьей любви, которая так многогранна в своих проявлениях.
Честные люди
— Мой дедушка по маме был председателем колхоза. Он очень радел за дело, старался. Бабушка, как жена председателя, во всем помогала ему. Она была боевая и, если видела нерадивость, мимо не проходила.
Когда дедушку посадили в 1937 году, у бабушки на руках был старший мамин брат (3 года) и мама — новорожденная. Тогда в семьях была взаимовыручка: все друг другу помогали.
Бабушке пришлось раздать детей на воспитание: сына — своей маме, доченьку — сестре, а самой устроиться на работу, чтобы можно было выживать.
Я никогда не слышала ни от бабушки, ни от дедушки каких-то нареканий или недовольства своей жизнью. Даже когда они были пенсионерами, им доверяли ответственную работу — забор образцов почвы в специальные мешочки. Знали, что бабушка с дедушкой возьмут почву именно там, где нужно, не перепутают и не схалтурят. В этом участвовала и я, юная пионерка. Летом мы с дедушкой выезжали на лошади рано, чтобы успеть собрать нужное количество образцов почвы в окрестных деревнях, принадлежащих экспериментальной базе «Зазерье», где трудились мои бабушка и дедушка.
В школе меня воспитывали атеисткой, поэтому своим бабушкам я с авторитетом отличницы заявила (и приводила доказательства), что Бога нет. Что в это время чувствовали мои дорогие бабушки, которым уже было много лет и которым вскоре предстояло встретиться с Богом, трудно представить. Сейчас, конечно, сожалею о своей самоуверенности, наглости и отсутствии милосердия.
Из Польши в Аргентину
— Мои дедушка и бабушка по папе были верующими православными христианами. Они с тремя маленькими сыновьями (мой папа средний и два его брата) эмигрировали из Польши в Парагвай. Но там им не понравилось, и они нелегально через границу перебрались в Аргентину, где встретили земляков и устроились жить рядом с ними. Из Аргентины папа привез рецепты многих блюд, которые мы готовили всей семьей по выходным.
В Аргентине дедушка отошел от веры, даже выбросил Библию. А бабушка осталась верующей, она мечтала вернуться в Беларусь, ностальгировала. Они ходили в клуб имени Максима Горького (тогда такие клубы были во многих странах), где узнавали про СССР, и хотели вернуться в Советский Союз, чтобы строить коммунизм.
Папа показывал мне аргентинский школьный табель, и там самая высокая оценка была 12, что было в диковинку.
Папа чуть ли не с детства освоил токарное дело и, когда в 1954 году вернулся в СССР, уже имел профессию. Его сразу взяли работать на завод «Горизонт», где папа стал коммунистом и всю жизнь проработал токарем высшего разряда.
Папа оказался прав
— Папа ко всему относился очень ответственно. Он изучил труды Маркса, Энгельса и Ленина и во всех спорах на идеологическую тему всегда одерживал верх. Ему говорили: «У вас на заводе очень сильная коммунистическая ячейка», а мама с гордостью отвечала: «Что вы, это Толик всё сам изучил». Так и было. Папа мне всегда рассказывал основные положения теории марксизма-ленинизма, что мне помогало по истории и обществоведению. Помню некоторые его тезисы, с которыми я не совсем была согласна, но время показало, что папа был прав. Например, когда у нас была в разгаре перестройка и все были воодушевлены, что старую власть народ снимает, а к власти придут новые люди, папа сказал: «Как бы эти новые не были хуже старых». Так и оказалось потом, когда почти во всех республиках к власти пришли коммерсанты и прозападные политики, и думали они не о стране, а о своем кармане.
Никого не осуждали
— Папа и мама очень любили друг друга и нас с сестрой, и детство я провела как в сказке. Можно было бы сказать, что они вели себя как настоящие православные люди: никогда не обсуждали и не осуждали никого, никаких сплетен и чего-то неприятного про других людей мы с сестрой не слышали в нашей семье.
Родители не просто плохого не говорили про других — они плохого и не думали: относились ко всем с пониманием, помогали, если их просили о помощи.
Мы жили экономно. Чтобы присматривать за нами с сестрой, папа всегда работал во вторую смену, уходил на завод вечером. Мама, уходя на работу, писала папе список хозяйственных дел, например что-то купить в магазине и отнести белье в прачечную. Потом с работы мама звонила и спрашивала: «Толик, ты в магазин и в прачечную сходил?» Папа мог ответить: «Извини, Галочка, не получилось». И мама ему говорила: «Ну ты хотя бы отдохнул, Толечка?» Мама понимала, что у папы была очень ответственная работа: он был токарь-расточник 6-го разряда и проверял чертежи, сам всё пересчитывал, потому что по форме, которую он вытачивал на станке с ЧПУ, делали корпус телевизора, и папа не мог позволить себе ни единой ошибки. А в чертежах, которые ему давали, ошибки иногда случались. Еще у папы было личное клеймо, его работу никогда не проверяли контролеры.
Муж
— С мужем я познакомилась еще в школе. Как я сейчас понимаю (а раньше особо и не видела, времени не было оглянуться), муж мой был спокойным и кротким человеком, с тонким чувством юмора. Например, когда заболел сын и я начала ходить к батюшке Андрею на исповедь, на службы — причащаться, я уговорила мужа прийти к отцу Андрею Лемешонку на исповедь, чтобы батюшка благословил нас повенчаться. А назавтра мы с мужем причащались у батюшки, и он пожелал мужу счастливой семейной жизни. Муж удивился и сказал мне: «Представляю, как ты "достала" батюшку, что он тебя запомнил».
Службы и волшебное слово
— Муж и сын болели, а я ходила на исповедь, на Причастие так часто, как только могла. Это была такая анестезия. Я совсем не понимала служб, потому что тогда не читала Псалтирь. А из Псалтири большая часть службы составлена, как говорила матушка Сепфора своим духовным чадам, когда наказывала им учить псалмы хотя бы по дороге на работу и с работы. Но на беседах батюшка Андрей говорил, что причащаться нужно почаще, и я старалась ради сына и мужа: очень хотела им помочь.
Стоять на службе было тяжело, ноги болели нещадно. А тут еще другая напасть — так клонило в сон, что засыпала стоя и пошатывалась, чуть не падая.
Решила, будь что будет: хоть умру, а выстою. И как только так твердо решила, стало полегче.
Вообще, как потом поняла, в борьбе с грехом есть секрет. Во-первых, решить нужно очень твердо. А во-вторых, нужно заранее приготовиться дать отпор. Например, еду домой после службы уставшая, и если не решу заранее, что приеду и сразу почитаю Псалтирь, постираю или еще что-нибудь сделаю по хозяйству, то выходной так и пройдет «в отдыхе и лени». Или если знаю, что встречусь с сестрой, которая обычно меня критикует, и не решу заранее, что ни в коем случае не буду на нее злиться, а, наоборот, постараюсь понять, потерпеть, то ничего хорошего и не получится. Такое вот волшебное слово «заранее».
«Нарисуйте маму»
— Я хожу в детское отделение РНПЦ психического здоровья. Там есть наша комната. Радуются дети. Воспитатели, которые работают вечером, тоже рады, что мы приходим и забираем часть детей. Сначала мы немного молимся — читаем обычный детский молитвослов, а потом каждый находит себе дело по душе: кто-то смотрит фильм, кто-то собирает пазлы. А я рисую. Вообще, я с детства любила рисовать, да как-то руки не доходили.
Иногда рисую «на заказ». У каждого ребенка свои пожелания. Один говорит: «Нарисуйте меня на кухне. Мама готовит, и она меня будет кормить». Вот рисуешь кухню, маму. А другой говорит: «Мне нужно, чтобы вы нарисовали мой паспорт». Я ему рисую паспорт. Тут же другие дети увидят и все говорят, что им тоже надо паспорт.
Этим ребятам очень нужно внимание. Есть разные дети. Кто-то сам рисует. Лучше всего у детей выходит, когда они не боятся рисовать. Берут и рисуют как могут. А если ребенок боится, то у него и не получится. Рисуют, добавляют что-то. Смотришь — красота получилась. Рисуют в основном фломастерами, иногда красками. Так проще.
Детки
— Дети в отделении от дошкольного возраста до 16 лет. У кого-то есть родители, но многие из детских домов. Они хотели бы иметь родителей. Кто-то тебя обнимает, говорит: «Мама». Кто-то просто делится: «Как я хочу домой!» — плачет, расстраивается.
Когда с детьми начинаешь рисовать, они забывают о своих бедах, увлекаются процессом.
Дети дают столько радости! Им нужна поддержка, совет.
Мы ходим по две сестры, потому что детки шустрые попадаются. Нужно смотреть, чтобы они ножницы с собой не утащили, ведь кто-то склонен к суициду. Вместе с нами ходила инокиня Екатерина. Она в детстве сама была сорванцом, поэтому чувствует проблемы детей. Когда они делятся, она им советует, как лучше поступить, и мальчишки к ней тянутся. А я занимаюсь с самыми малышами или могу с девочками поговорить.
Инокиня Екатерина как-то рассказала, что один мальчик пришел и начал на листе смешивать голубую и синюю краски. Возюкает, возюкает, и чувствуется, что этот процесс ему очень нравится. Она подходит к нему, а он смотрит на нее и говорит: «И это только начало…»
Продолжение следует…
Беседовала Елена Романенкова
Фото Игоря Клевко и из личного архива Татьяны Контуш
14.03.2023
