«Я родила этих детей сердцем» (часть 2)

Женька

Женя, черноволосый худощавый парень, подходит к Оле и спрашивает: «Мама, приедешь посмотреть мои работы?» Он учится в музыкальном колледже на первом курсе. Специальность — декоративно-прикладное искусство. Оле он доверяет и делится своими успехами.

— У него лепка и живопись, — говорит Оля. — И он так горит этим! У него всё получается. Он миниатюры делает, я его называю Левша — по произведению Лескова. (Оля показывает нам Женины картины.) Он поступал без сиротских льгот, год занимался рисованием и лепкой.

— Самые сложные случаи — это отказники. У меня Женька отказной, причем дважды. Сначала от него отказалась родная мать, с рождения до восьми лет он был в детском доме в Минске, а потом — приемная семья.

Женя — это ребенок с инвалидностью. У него нет пальцев на ногах и частично на руках. По здоровью он слабенький, сердце слабое. Он интроверт и очень творческий. Ему с нами было тяжело жить, в этом хаосе, и я видела, что ему недостаточно уединения.

Мне очень понравился Женя сразу. Он очень хороший, добрый, отзывчивый, эмпатичный. Я нашла его родную маму, пригласила ее, чтобы она познакомилась с ним. Как это странно звучит — пригласить маму познакомиться с сыном, правда? Она поблагодарила меня, что он у меня. Сказала, что приедет, но так и не нашла сил, видимо.

— Девочки Таня с Настей — это такая тяжелая история. Они здесь на год, и в подвешенном состоянии. У мамы заболевание, при котором она не может воспитывать детей; если она пройдет медкомиссию, то дети вернутся в родную семью. Хотя я очень не хочу, но приму и это.

Я вижу эту детскую боль, через которую они прошли. Голод, насилие, страх… Вообще, у них в жизни было очень мало детских радостей. Оттого и повзрослели они очень рано: и памперс поменять умеют, и смесь знают, как приготовить, и за взрослым поухаживают, и о себе позаботятся. Я их очень жалею и хочу им всегда чего-то большего дать. А они хотят в родную семью вернуться.

 

— Так работает механизм привязанности, который формируется у ребенка до года. Поэтому так важно, чтобы у ребенка был хотя бы один взрослый. В детдомовской системе ему не к кому привязаться: ему никто не смотрит в глаза, не реагирует на плач, не отзывается на крик. И если этот механизм до года не сформировался, в дальнейшем ребенок не может привязаться к другому. Хочет, но не может. Это называется нарушенная привязанность.

 Поэтому я всегда говорю, что лучше, чтобы у ребенка была хоть какая-то мама. Ребенок выживет, он справится. 

Встреча с собой

— Ты как-то сказала, что в замещающем родительстве сложно не с ребенком познакомиться, а с собой новой. Что нового ты о себе узнала?

— Трудность не в детях, трудность всегда во взрослых. Дети приходят с большими нарушениями, с сильными отставаниями, но это еще ни о чем не говорит, это всё потом выправляется.

У меня был мальчишка, ему 16 лет. У него были побеги, кражи. И я тут же поняла, что никакая я не всесильная. Раз он так делает, значит, ему чего-то не хватает, и это не значит, что он плохой, это значит, что я что-то не так делаю. Я стала с ним больше об этом говорить, и он стал мне открывать, что его не устраивает. И я поняла, что дети — маленькие, большие, — они же люди. Они тоже могут быть с чем-то не согласны, могут думать по-другому, хотеть другого.

 

Но были периоды бессилия, когда бесконечно с ними ругаешься, потому что они не хотят, скажем, делать уборку. И встреча с собой была в том, что я могу на детей настолько злиться, что не хочу их видеть.

Первое время я боролась с ветряными мельницами, думала, что я их всех сейчас научу, перевоспитаю. Они приходят ко мне, им 5–10 лет, их надо для начала откормить и научить простейшим бытовым вещам, только потом переходить на формирование ценностей.

Как-то отдел образования попросил меня выступить с речью. И когда я села писать, подумала о том, а что я хочу от своих детей? Какими я хочу их видеть? Я поняла, что хочу, чтобы они были счастливы. Все. С тех пор я поняла, что приму любой вариант, и перестала их перевоспитывать.

Первое время я делала с ними уроки. Сейчас много ответственности отдаю детям. Нужно давать им свободу и право выбора и при этом быть с ними: я здесь, я тебя вижу, слышу.

Делаю уроки только с младшими классами и с теми, кому нужна помощь. И, как ни странно, учиться они стали лучше. Потому что поняли, что уроки нужны не мне, а им. За плохие оценки я не ругаю, только за двойки, потому что двойку ставят, если ты совсем ничего не делал. И дома они всё равно делают несделанное домашнее задание. Ну, и еще я сказала им: «Учитесь как хотите, но чтобы по трудам и физкультуре было десять». Потому что главное в жизни, чтобы руки росли из правильного места и быть здоровым. А учиться хорошо не каждому дано.

Есть такое выражение «наши дети не наши дети». Я очень долго не могла понять его смысл.

 А дети научили меня, что они не моя принадлежность, не моя собственность. Они живые, со своими желаниями, целями, ценностями. Они совсем не обязательно вырастут похожими на меня или мужа. И всё, что у меня есть, — это время, проведенное с ними вместе. 

Дети даны на время. И это нужно осознать. Они пришли и ушли. Захотят они или нет ездить ко мне, я не знаю. Это выбор каждого человека. Поэтому я перестала чего-то от них ждать. Они вырастут и уйдут в свою жизнь, а я останусь.

Игры и правила

Оля говорит, что у нее часто спрашивают, как у нее получается организовать быт. У детей есть свои обязанности, они сами между собой решают, кто какую работу по дому выполняет. Часто сами готовят завтрак и ужин. Обычно один человек готовит для всех.

— Мы с ними договорились, что мы живем как большая семья, — говорит Оля. — И чтобы вместе жить, надо во всем принимать совместное участие. Потому что я одна со всем не справляюсь.

У нас есть правило — плохо или наполовину сделанное сделанным не считается. Однажды, когда они плохо сделали уборку, я объясняла им, что, если плохо сварю им суп, он им не понравится. И вот я за десять минут сварила суп. Они сели и молча всё съели. Сказали «мы всё поняли» и быстро переделали всю уборку. Но на следующий день сказали: «Мама, суп был очень вкусный, но ты его больше не готовь».

В первые годы жизни в детском доме семейного типа мы продали дачу и купили микроавтобус и всюду с ними ездили. Я сама росла у бабушки летом, и возила их в деревню, чтобы показать, что в труде, в природе есть кайф. Мы собирали чернику, продавали, и это были их первые заработанные деньги. Я хотела, чтобы они почувствовали, как можно трудиться и получать за это деньги.

У детей огромный запас энергии. А мы еще лезем в этот процесс и как-то их специально развиваем. Вот мы возим их в деревню. Там для них простор, у них там лягушки, головастики, велосипеды, горки. Это настоящая жизнь. Никакие развивашки не сделают этого.

Мы всегда просим прощения друг у друга, нет иерархии, что я родитель, поэтому всегда прав. Это очень важный момент, когда говоришь ребенку «прости». Это про уважение человека.

О вере

На холодильнике у Оли висит магнитик с десятью заповедями. На стене — православный календарь. Сегодня там строки о спасении как даре от Бога.

— То, что они здесь получили, у них останется навсегда. Они понимают, что они не плохие, они другие. То, что с ними произошло, так распорядился Господь, мы не можем на это повлиять. Это их путь, но, как его пройти, выбор за ними.

 

— Ты с ними говоришь о вере?

— У Бога нет других рук, кроме человеческих. Разговариваю с детьми через тексты других людей, иногда метафорически объясняю. Но эти дети чувствуют свою разность с другими детьми. Думаю, это стереотип и отношение со стороны общества, нежели внутреннее самоощущение ребенка.

Есть дети, которые категорически отрицают и не верят в Бога. Потому что они обижены. Потому что ребенку плохо внутри. Обычно посыл такой: «Если бы Бог был, то со мной бы это не произошло». Когда дети врут, я им говорю: «Вы помните, что Бог видит нас изнутри?» И они перестают врать, им становится неудобно перед Богом.

Я не так часто хожу в церковь, только когда возникает такая внутренняя потребность. Но в трудные моменты я молюсь: «Господи, помоги мне, дай какой-то знак, чтобы я поняла, куда мне идти дальше». И ответ обязательно приходит.

 Вот у меня однажды спросили, не думают ли люди, что я пошла сюда работать из-за денег. Некоторые действительно так говорят, но меня это не беспокоит. Я не перед людьми отвечаю, я отвечаю перед Богом. 

Это не геройство

— Как ты думаешь, к приемному родительству должно быть призвание?

— Да, потому что люди могут вдохновиться чьим-то примером и не рассчитать свои силы. Нам же часто говорят, что мы герои, что нам надо памятник поставить. Это не геройство, это огромный труд и воспитание в первую очередь себя, а потом ребенка. И на это способен далеко не каждый.

Я долго не могла понять, что в этом так удивляет людей, почему им интересна эта тема. Наши бабушки-прабабушки всегда жили такими большими семьями, для меня это нормально. Но сейчас я понимаю, что это действительно может удивлять, не все способны на это. Просто действительно не каждый может принять чужого ребенка.

 

— А как понять человеку, готов ли он? На какие вопросы он должен себе ответить перед этим шагом?

— Какая его внутренняя мотивация. Изначально я не относилась к этому как к работе. Работа для меня была, когда я была бухгалтером. А сюда я не шла на зарплату. У меня были другие мотивы, но я их не могла сформулировать. Сейчас уже да: можно решаться, когда понимаешь, что твоя мотивация — дарить детям любовь.

Сегодня приедет Саша, ей 18 лет, она жила у меня год, сама из интерната. В ее поведении много асоциального заложено, характер тяжелый, генетика слабая. Когда она поступила и уехала, начались курение, алкоголь, какие-то компании. В прошлом году она была шесть дней в розыске, ушла в загул, не отвечала на мои звонки.

Потом она все-таки мне позвонила. Я выловила ее обманом, повезла домой, потом мы поехали с ней РОВД. Потом помыла, накормила, отчитала лекцию. А этот ребенок уже не мой, она уже на гособеспечении. И вот подруга спрашивает: «Зачем тебе всё это надо?» А я не могу ей ответить зачем. Я знаю даже, что Саша где-то манипулирует мной, обманывает, но всё равно не могу сказать «нет». Вот мне ее педагог жаловался на нее по телефону. А я вижу Сашу изнутри. У педагогов больше по науке, чем по чувствам. А по науке редко когда всё благополучно выходит. Идти нужно по сердцу.

 

Дети готовятся показать нам сценку. Они часто показывают их гостям. Находят фонограммы и вместе придумывают, как под них изобразить движения.

Перед диваном в гостиной стоят три стула. На них сидят три девочки. Изображают трех девиц под окном. Включается колонка, и дети разыгрывают сценку. Все зрители хохочут и поддерживают. Собака Зара залезает на диван и подвывает.

После сценки дети садятся на ковре полукругом. Паша рассказывает про традиционный семейный «Праздник самовара». Оля нашла самовар бабушки, еще на дровах. Была осень, холодно, она предложила позвать гостей. «Дети тогда первый раз показали нам сценку, мы обалдели», — говорит Оля. Был большой отклик от людей, и теперь праздник проходит каждый год, дети сами выбирают дату, сами ставят столы, стулья, придумывают развлечения и конкурсы.

— Бывает, что вы ссоритесь? — спрашиваю я детей.

— Нет, ссор нет, — говорит Леша, — мы просто можем ругаться за то, что кто-то не так сделал. Но ссориться и совсем не общаться — такого нет.

— Папа нам каждый день говорит, чтобы мы были дружные, помогали друг другу, не ссорились, — говорит Паша.

— А с мамой ссоритесь?

— Нет, надо маму ценить, — говорит Ангелина.

— За то, что она есть, — добавляет Настя.

— И воспитывает нас, — говорит Паша.

— Но иногда мама может отругать за что-то вас?

— Ну, это говорит о любви, — рассуждает Паша. — Если бы человеку было всё равно, он бы и не ругался.

— А что такое любовь, как ты думаешь?

— Это забота о человеке, когда его ценят, когда хвалят, когда ругают. Это всё любовь, — говорит Паша.

— Вы сейчас разъехались. Часто собираетесь вместе?

— На дни рождения что бы ни было — все по-любому собираются, — говорит Леша. — Мама делает самый вкусный торт.

Соня в это время надевает разные красивые платья и красуется перед всеми. Оля говорит, что она всегда так делает, когда приезжают ребята.

Соня

— Когда дети ко мне приходят, они прям падают в мои руки. Особенно Соня. У нее бывает такая потребность. И я всегда, что бы ни делала, откладываю свои дела и беру ее на руки. Ей достаточно пяти минут, чтобы восполнить дефицит и дальше жить свою жизнь.

 

Соня забирается на коленки к Оле, и Оля берет в свои ладони ее ноги.

— Доча, у тебя ноги холодные…

Вот я смотрю на нее и думаю, сколько в ней любви, сколько счастья. Это чудо, которое с нами случилось. Соня появилась у нас уже здесь, в детском доме. Самая маленькая, самая сладенькая, ее нянчили все. Ей повезло больше всех, у нее столько друзей. Каждый приемный ребенок играл с ней и вместе с этим доигрывал свое не случившееся детство.

Все дети забираются на диван для общего фото, кто-то садится на спинку, кто-то на пол перед диваном. Слышатся голоса и легкий спор: «Ты сюда, Саша — сюда, Ангелина — сюда». Рядом устраивается собака Зара и глубоко дышит, высунув язык, а кот сидит на подоконнике. Щелчок. Все улыбаются и на секунду замирают. В это мгновение тишины абсолютно точно видно, что все дети и Оля — единый организм. И дар друг другу.

 

— Ты чувствуешь, что вы с детьми один организм?

— Ну, как система: если мне плохо, то все страдают. Они чувствуют, что что-то не то. Мама — это пуговица, на ней всё держится. Это так. Я со своим эмоциональным состоянием даю заряд всем. И если у меня его нет, то и им приходится труднее. Тогда они говорят: «Мама, ты устала, сходи в кино». Взрослые люди на 80 процентов общаются невербально, а дети на 98. Ты только соберешься заплакать, они уже спросят, чего ты плачешь. Дети считывают быстрее.

Когда они уезжают, сразу хорошо, тихо, спокойно. Появляются какие-то простые радости, например посидеть в тишине. А потом понимаешь, что чего-то не хватает — суеты, внимания.

Как-то они два месяца были в санатории. Это редко случается, но тогда повезло. Когда они уезжали, я была на нуле, совершенно без сил. И, конечно, очень хотела, чтобы они уехали. Я думала, это так просто — расстаться с ними. Но знаешь, как я их ждала назад домой! И вот они летели из машины галопом, я держала открытой дверь в дом, а они шли бесконечной цепочкой. Их было так много! Отдохнувшие, поздоровевшие, подросшие и возмужавшие. Я говорила: «Кто все эти люди и почему их так много?»

Мы сейчас как одно целое, как механизм. Меняется один элемент — и вся система подстраивается. Это так чувствуется, передать словами невозможно. Это какое-то чудо.

Что-то невероятное происходит в моей жизни… Может, потому что я родила этих детей сердцем.

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Марии Котовой

«Я родила этих детей сердцем» (часть 1)>>

09.12.2022