Смерть в СССР и сегодня. Публичность и табу

Похоронная процессия с духовым оркестром, звоном медных тарелок, открытым гробом — одно из сильных впечатлений советского детства. А встретиться со смертью как с событием мы рисковали в любом из дворов по дороге из школы. Картина похорон обладала мрачной притягательностью. Парализующий страх боролся с желанием рассмотреть подробности. И это неудивительно. Смерть для человечества во все времена была задачей со звездочкой. И детский разум примерял, сопоставлял, задумывался.

Большой страх советского детства: возвращаясь из школы, столкнуться на лестнице хрущевки с выносом гроба почившего накануне соседа. В основе любого страха — недостаток информации

Становилось ясно, что смерти равно покорны и пожилая соседка, и юный мотоциклист из дома напротив. Чужая боль, увиденная вблизи, воспринималась как своя, учила сопереживать. Улавливалась полная растерянность взрослых: «Жил-жил человек — и нету», — резюмировали они, вернувшись с похорон. Атеизм отменил перспективу вечной жизни, но концептуальной замены не предложил. Любая смерть — просто распад органической материи, безысходный крах… С этим трудно было согласиться даже ребенку. В такой перспективе смерть становилась вызовом. За ней чувствовалось какое-то великое таинство, которое предстояло еще разгадать.

При этом именно советское наследие стало для многих важным источником представлений об умирании благодаря публичности: еловые ветки на асфальте вслед процессии, долгое ношение траурных одежд, сбор средств по квартирам в помощь семье, утратившей кормильца, некрологи на последней странице газет… Советские идеологи так старательно утверждали в сознании общества конечность жизни, но так опрометчиво оставили саму смерть на виду! А ведь встреча с ней — всегда о смысле жизни, она естественным образом ставит перед человеком глубоко религиозные вопросы.

***

Сегодня смерть как явление исчезла из городского пейзажа. Микроавтобусы-катафалки неприметны, сливаются с городским трафиком. Пришел рынок ритуальных услуг. Домой усопшего не возят. Горевать напоказ не принято. Залы для прощания теперь предусмотрены в патологоанатомических отделениях больниц. Трудно предсказать реакцию на появление в наших дворах литавр, тромбона с траурным маршем Ф. Шопена. Но открытый гроб под подъездом сегодня многих очевидцев смог бы поставить на грань нервного срыва.

В Несебре, старейшем городе-музее Европы, у входа в дома жители размещают поминальные листы с портретами упокоившихся родных. Такое почитание умерших не всегда находит понимание у европейских туристов

Тема смерти в обществе заметно избегается. Все ведут себя так, словно никто нигде не умирает. Это западный тренд всего секулярного, светского общества. Нас занимает психология успеха, физическое совершенство, мы вовлечены в гонку накоплений. Для общества потребления все умершие — в этой гонке проигравшие. И мы не хотим иметь к ним никакого отношения. «Для тех, кто ставит себя в центре мироздания, смерть всегда будет пиковой дамой, вызывающей ужас», — писал японский ученый Томомацу Энтай.

Смерть угрожает нашему успеху и делает бессмысленной нашу жизнь. «Не будем о грустном» — кратко закругляют затянувшийся разговор о чьей-то кончине. В секулярном обществе не приближаются к вопросу личной смерти. Вглубь темы идти страшно. Искусство умирать, которому человека учила религия, утрачено. А наука даже в век искусственного интеллекта и высадок на Марс до конца не объяснила и не отменила смерть. Из пространства наших городов искусственно вытесняется правдивая информация о том, что смерть — естественная спутница жизни. Та информация, которая в советском обществе была данностью. Поддерживается наивный оптимизм. Общество лишается возможности задаваться глубинными вопросами.

***

Парадоксально, но сегодня о смерти мы знаем как никогда много. Однако иначе, опосредованно. Кинематограф переполнен кровавыми сюжетами. Множество компьютерных игр для наших детей построено по принципу «убей противника». И в конце концов, о смерти нас всех ежедневно информируют констатирующим тоном ведущие новостей.

Чередование жизни и смерти в компьютерной игре отдаляет ребенка от понимания, что после смерти никакой жизни в реальности уже быть не может. Формируется иллюзия виртуального бессмертия

Эффект от такой медийной безразличной подачи этой темы поразителен: смерть в нашем сознании уже получила статус чего-то банального, далекого, не про нас. В период пандемии прослеживался спортивный интерес к отслеживанию статистики, но много ли было попыток осмыслить и ввести в дискурс тему смерти как общественно важную, где смело ставились бы предельные вопросы: для чего живем? откуда пришли и куда идем? Абстрактные цифры жертв в режиме перечисления блокируют способность к сопереживанию. «Смерть одного человека — это смерть, а смерть двух миллионов — только статистика», — заметил Эрих Мария Ремарк. К слову, сопереживание — чисто человеческая реакция на смерть. Животными она игнорируется.

Если у всего бывают последствия, то отстраненность и равнодушие к теме смерти вполне могут породить в мире такое же отношение к жизни. Как своей, так и ближнего.

Приблизиться к тайне смерти человек может только через веру. В перспективе новой жизни. «Чаю воскресения мертвых», то есть бессмертия личности. И тогда всё становится на места, тогда становится понятен смысл этой жизни, становится понятной и смерть

Вместе с тем смерть — это в большей степени разговор о жизни! О более осмысленной жизни тех, кто дальше продолжает свой земной путь. Люди меняются под воздействием смерти даже незнакомца. В советское время катафалк в городе никогда не обгоняли. Автобусы, авто, пешеходы — все замедляли свой ход. Проводы покойника были поводом остановиться хоть на минуту, соотнести смерть незнакомца со своей собственной жизнью и понять, что это однажды станет и твоей судьбой. «Кто останется глух к набату, разносящемуся по округе?.. Человек не остров, сам по себе — каждый часть материка, часть всей суши. Смерть любого человека убивает часть меня, ибо един я со всем родом людским, поэтому не спрашивай, по ком звонит колокол — он звонит по тебе» — гласит старинный английский поэтический текст Джона Донна 1623 года.

Фото похорон — особенность советского времени. Нередко запечатлевалась вся семья вокруг усопшего. Фото рассылались дальним родственникам. В 90-х отношение к фотосъемке изменяется в силу иного мировосприятия

Во времена СССР с оркестром хоронили самых обычных людей. Скользящий косой удар тарелки о тарелку слышался издалека и, по сути, играл роль набатного колокола, похоронного звона. Этот колокол, как и в давние мудрые времена, звонил по каждому, кто его слышал. Memento mori — его главное послание. И в этой памяти о смерти — шанс честно увидеть жизнь такой, какая она есть: с ее быстротечностью и отсутствием гарантий. Осознать себя уязвимым. Смерть не только окружает нас, но мы носим ее в себе. Высокая температура, внезапная боль — и мы опытно познаем на себе ее пробу.

На неотвеченные в советское время вопросы о смерти для многих ответы пришли чуть позже, в период духовного возрождения на постсоветском пространстве. Многогранная тема смерти побуждала искать Спасителя от нее. Того, Кто ее победил, за Чьи ризы можно держаться. Тайна смерти познается человеком только через веру. Только в перспективе новой жизни: «чаю воскресения мертвых», то есть бессмертия личности. И тогда всё становится на места, тогда становится понятен смысл этой жизни, становится понятной и смерть. К ней мы призваны осознанно готовиться всю свою земную жизнь. Честный взгляд на смерть подводит на дорогу к Богу. Самообман таит опасности.

05.11.2022