Чудо в деревне Рожковке (часть 2)

Крест

Сейчас, в ноябре, в деревне тишина. Людей совсем не видно. В одном дворе негромко шелестит пугало, кое-где кукарекают петухи и лают собаки. На столбе висит расписание приезда автолавки, стоят пустые почтовые ящики. Сложно представить, что когда-то здесь бурлила жизнь. Теперь в деревне зимует всего пару человек, а молодых семей совсем нет.

Мы идем от церкви по выложенной брусчаткой деревенской дороге. Эта территория до 1939 года была в составе Польши, брусчатку выложили еще поляки. Выходит, эти камни хранят отпечатки следов тех 264 жителей, которые в 1942 году шли на казнь.

 

Улица деревни Рожковки

— Вот так их и вели по деревне к расстрельной яме, — говорит отец Игорь. — Ров был метров 25 в длину, 2,5 метра в глубину. Рассказывают, что, когда жители стояли у ямы, они не плакали и не кричали — молились. Яму долгое время не зарывали. Потом до 70-х годов на ее месте был холм. В какой-то период его убрали, рядом устроили силосные ямы.

 

Памятный крест на месте несостоявшегося расстрела жителей д. Рожковки

К 80-летию со дня явления Божией Матери Каменецкий исполком облагородил памятное место. Привезли песок, гравий, щебенку, сделали ступеньки, посадили траву, цветы, молодые деревья.

— Всё благоустройство администрация сделала своими руками за один день, — продолжает отец Игорь. — Вот мы говорим, что Божественная литургия — это общее дело, и это тоже вышло общее дело.

Раньше на этом месте стоял огороженный деревянным забором крест, который установили местные жители. Он остался с купола той сгоревшей церкви деревни Белое, куда мужественно вошли жители Рожковки. Его вписали в композицию нового, большого креста и покрасили золотистым цветом, соединив прошлое с настоящим в одно целое.

Когда мы пришли к этому месту, из-под ноябрьских, глухих и плотных, как бабушкина перина, облаков выглянуло солнце. Оно осветило большой крест, и под его светом желтый крест внутри стал еще ярче.

 

Жить просто

— Я вам скажу, что в Рожковке действительно как-то по-особенному себя чувствуешь, — признается отец Игорь. — Здесь спокойно и хорошо. Когда я пришел сюда служить, было чувство, как будто я вернулся на 30 лет назад.

А почему так? Потому что здесь живут такие люди, они настоящие. Они говорят, что думают. Поначалу могут отнестись к тебе настороженно, но, когда с ними познакомишься поближе, принимают как родного.

Знаете, бывает, что бабушки ссорятся, злятся, кричат друг на друга, а здесь такого нет. Они все спокойные, чистые, целостные. Тут нет сплетен, лишних разговоров, нет суеты, напряжения. Друг за дружку держатся, переживают друг за друга. Рядом с ними чувствуешь себя так, как рядом с родной бабушкой в своем детстве.

 

Я от них научился очень многому: спокойствию, тому, что можно жить просто. То есть просто жить. Они ничего не приобретают, не пекутся ни о чем, не плачут, что не хватает денег или что в их жизни что-то не так, молятся Богу и благодарят Его. И проживают достойную жизнь.

Тут есть бабушка, у которой уже то ли 13, то ли 14 правнуков.

Они вот так тихонько живут.

 

Лидия Владимировна — коренная жительница д. Рожковки

Баба Лида

Мы проходим мимо желтого деревенского домика. Аккуратный двор, за сеткой гуляют курочки, на лавке в кошиках собраны яблоки. Из дома выходит бабушка. В куртке, галошах и хустке. Она идет кормить кур. Это Лидия Владимировна. Ей 80 лет.

— Родители рассказывали, как их под ямку гнали. Приехали утром и давай сгонять ямку копать. Их сгоняли расстреливать за то, что донесли, что они кормили партизан. Мужчины копали ямку и переговаривались, что, наверное, они копают ее себе. А мни было восемь месяцев тогда, а сестре было три года. Нас мать занесла под церкву (которая строилась), посадила там, а ее и отца погнали туда под ямку. Тое-то рассказывали.

 

В доме Лидии Владимировны натопленная печь. На кухне на газовой плите варится картошка. В свои 80 она еще держит кур и свиней. Встает в 6 утра, топит печь, варит картошку поросятам и курам.

— Замуж я вышла за местного. Вместе построили этот дом. Сколько ж мне-то лет было? Молодая еще, как семь классов закончила, года два побыла и замуж вышла. Да. Он из армии пришел. Понравилась ему (смеется) и пошла. А он мне? Ну, он ничего был (смеется). Ни, не пожалела. Любил…

 

Она окончила семь классов и всю жизнь проработала дояркой. Муж умер 12 лет назад, дочка в городе. Лидия Владимировна живет одна.

— Я работала дояркой, с 59 года до 2002-го. О сколько я работала! И я заработала хорошую пенсию (говорит с гордостью) на всё село! Всего хватает. И теперь я не могу, каб не держать хозяйство. А не могу!

— Одной трудно жить?

— Конечно. Но я привыкла до работы, то роблю — и всё.

— В город не хотите уехать?

— Не! Я бы не жила. Я бы в городе не жила. Не жила б (третий раз повторяет она, делая четкие паузы между словами). О так, может бы, побыла день-два, и всё. Ну просто тянет в село, и всё (смеется). Ковырятыся в земле.

Ко мне зимой приходит соседка, живет через дорогу. То придет, и мы посидим. Она еще старше меня на три года. Вечером я читаю какую-нибудь книжечку, дочь газеты навезет из Бреста, то я читаю. Не скучно, ни. У меня и место было, и внуки говорили, чтоб я ехала к ним. Не хочу. Хиба я уже не мужтыма буду, тады мусиш. А сейчас еще себе есть наварю, постираю. Что еще надо? Я вот так в работу кинулась, может, поэтому мне повезло и долго живу.

Завтра в церкви служба — праздник Казанской Божией Матери. Лидия Владимировна собирается пойти в храм.

 

Герасим Владимирович — коренной житель д. Рожковки

Дед Герасим

Желтый дом стоит недалеко от церкви. Дед Герасим везет на тачке собранные яблоки. Он смотрит на нас строго и с недоверием, долго спрашивает, кто мы, откуда и зачем. Проверяет нас, как настоящий партизан. Когда мы «сдаем экзамен», приглашает меня присесть на лавочку возле дома.

— Ну сядь посиди… Я с 35 года. Считай, сколько мне лет.

В 42 году, раненько, еще темно было, стал ходить солтус. Говорил найти пару человек и дать им лопатки. Взяли несколько мужиков. Их погнали копать ямку. Они говорили, что уже знали, что их будут расстреливать. Взяли бутылочку водки, кусочек хлеба. А немцы ходят рядом. Мужики выкопали ямку, выпили, и тогда один из них сказал: «Мы отдадим Богу души, а фашистам покажем дули!»

В деревне уже выгнали скотину и погнали в другой конец. Потом сказали всё имущество, что есть, выгружать на подводы. И как хаты стояли одна около другой, так по порядку подводы и ставить.

Поставили баб и мужиков. А моего отца не было, может, человек 15 не было, спрятались. Во. Меня отец из толпы выдернул. А в том конце сарай стоял, мужики достали сено и туда спрятались. Тутыка сарай стоит, тутыво болотычко, тут ольшина, дальше вода, у воды — партизаны. И немцы ходят между ольшиной и сараем. И тут я заплакал. Мне мужики закрыли рот рукой. Немцы услышали, но махнули рукой и пошли дальше. И мужики сказали моему отцу меня отпустить, чтобы я их не выдал. Отец меня подвел до угла и отпустил, я побежал к маме.

Молодежь тогда брали в Германию. А детей с 30 по 35 год повези в деревню Дмитровичи. У нас на руках были белые повязки, чтобы нас отличать. Когда жителей деревни освободили, все поехали в Дмитровичи искать детей. Меня не нашли. Нас никто не записал, мы не знали, как говорить фамилию. Мы переночевали в деревне Чернаки, отец порасспрашивал людей и нашел меня. Вот так было.

 

Я жил всю жизнь здесь. В 57 году поставил эту хату и пошел в армию. Служил в Днепропетровске. Как пришел из армии, женился. Она с деревни в трех километрах отсюда. Я ходил везде, а ее не видел. Вот так. Может, пряталась. После армии я пошел в школу работать, топил печь. Были выборы, и она приехала в школу. Постояли вот так, может, как с тобой, и всё. Быстро, да. Значит, она моя была. Судьба моя. И так и было по жизни. 59 лет прожили вместе. Одного года не хватило до 60 лет. Вот такая наша судьба.

 

Дочка, которая сейчас гостит у деда Герасима, рассказывает, что он работал на ферме, жена была завхозом. Последние 16 лет она лежала после инсульта. Дед Герасим за ней ухаживал, готовил есть, убирал, держал большое хозяйство. Жена умерла в мае. Он очень тяжело переживал потерю. Из печали и тоски его вытащили заботы по дому. Он еще держит кур, сажает огород.

Во дворе его дома растут большие старые яблони, он посадил их, когда только построил этот дом. Дед Герасим собирает нам в дорогу большой пакет яблок и винограда.

 

Глядя на этих простых людей, которые прожили свою жизнь честно, чисто и достойно, думаешь: может быть, главное чудо этой деревни в ее людях? В посаженных яблонях, в построенных домах, в воспитанных детях, в уважении к своему прошлому, в любви друг к другу и к Богу? Может быть, когда ты каждый день, сам того не замечая, совершаешь такие маленькие чудеса, Бог совершает большое чудо? Как тогда, в далеком 1942-м.

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Татьяны Шидловской-Вашкевич

Чудо в деревне Рожковке (часть 1)>>

17.11.2022