О. Андрей Лемешонок: «Я прикоснулся к любви»

Из интервью о. Андрея Лемешонка «В поисках свободы», 2007 год

— Расскажите, пожалуйста, подробнее о том, как Вы встретились с отцом Николаем, как это было?

— Человека, который привез меня к отцу Николаю, уже нет в этой жизни, он уже в вечности. Была такая Галя Естрина, она шила подрясники. В какой-то момент мне стало очень тяжело быть в Церкви. После благодати, когда я пришел в храм, когда всё во мне горело, потом было первое такое отрезвление, может, первая волна уныния. Галя и говорит, что есть такой человек, который может мне помочь, мол, давай съездим. «Не хочу ехать», — говорю. Но как-то она меня уговорила. «Ладно, — говорю, — поехали». И вот мы приехали на остров Залит, пришли на службу. И когда он служил, когда он причащал детей, я увидел свет в нем. Такого я не видел в человеке раньше. Свет, который давал радость Воскресения, свет, который действует на сердце.

Увидел это не только я, но и тот человек, который со мной был. Мы переглянулись: «Какое у него лицо…» Мне уже было хорошо, и ничего больше не надо было. Потом отец Николай подошел, позвал меня. А я уже не хотел ни о чем говорить, ничего спрашивать. И он начал со мной говорить о моей жизни. Что-то я запомнил из того разговора, что-то забыл, что-то вспоминается спустя годы. Потом тот свет, который я в нем увидел, продолжался во мне несколько недель. В тот же день мы попали к одному священнику, тоже уже покойному, Валентину Мордасову, он отчитками тогда занимался. Было с чем сравнить. Я говорю: «Нет-нет-нет, поехали домой». Эти вещи такие разные.

Батюшка сказал какие-то слова, которые я потом забыл. Они позже вспомнились, через некоторое время. И потом был такой перерыв, может в полгода, может, больше, я не приезжал к нему. А потом каким-то образом опять было. Я же трудился в храме на разных послушаниях, и, конечно, я потом поехал уже сам и стал ездить очень часто к отцу Николаю. Сначала для того, чтобы — ну, как человек неопытный, — спрашивать о том, о чем тогда все говорили: о масонах каких-то, о близком конце света, о прозорливости, а потом это само собой отпало. Просто видел любовь и прикоснулся к любви. То есть видел красоту Бога в человеке. Этого достаточно, чтобы душа напиталась и дальше могла трудиться. Я говорю: «Когда будет конец света?» (такие детские вопросы). Помню, батюшка лежит на одре, он очень болел в тот год, но ответил мне: «Мы еще будем жить, жить так хорошо, прекрасно!..» И вот я такой нытик, здоровый парень — о конце света, а человек лежит уже, встать не может — и говорит о радости жизни. Это, конечно, мне было вразумление.

Я видел отца Николая в разных состояниях. Бывало и такое, когда батюшка говорил: «Знали бы люди, как мне тяжело». Он всем дарит любовь, он слушает человека, он благословляет — и вдруг такие слова... Несколько раз это было. Видение такого вот действия Бога, когда человек перешагивает через свое «Я», помогает вообще жить и ориентироваться в жизни, помогает видеть, что есть настоящее в Православии, а что есть второстепенное, а может, даже и вредное, потому что можно всё перепутать.

Слова отца Николая часто были совершенно нестандартные, живые слова, живая речь, которая действительно могла человека вразумить, вдохнуть жизнь. Бывали и такие простые слова: «Помоги тебе, Господи», — но в этих словах тоже была жизнь. И это всё было двадцать лет — серьезный период жизни.

До выхода фильма «Храм», снятого к 1000-летию Крещения Руси в 1988 году, не так много людей к нему приезжало. Потом уже больше стало людей к нему ездить.

Мне трудно повторить какие-то его слова. Сейчас издаются сборники — старец сказал то-то и то-то. Но он сказал кому-то, конкретному человеку в определенный момент жизни, и примерять это для всех и в любых обстоятельствах просто нельзя.

Могу сказать только, что дух его был пасхальный. А вообще отец Николай был человек с юмором, он мог сказать совершенно не так, как написано, понимаете? А это очень важно. Я не буду приводить примеры, потому что нужно быть в той атмосфере.

А так каждая поездка — это много услышанных слов, информации к размышлению. И всё это — любовь батюшки к человеку. У него ноги больные, я стою на пирсе перед отъездом, он бежит ко мне: «Вот консервочку возьми, в дороге скушаешь»…

Как-то я себе думаю, что буду жить такой монашеской жизнью, а батюшка мне четко сказал, кто я такой...

Помню, как-то я осудил митрополита за что-то, а батюшка сказал: «Кто ты? Сторож? Вот и сторожи».

Вообще, я думаю так. Вот человек живет. У него есть диапазон голоса. У кого-то тенор, у кого-то бас. Ты можешь взять какие-то не свои ноты, и потом охрипнешь. Так и в духовной жизни.

Многие люди, которые приезжали к отцу Николаю, слышали только то, что хотели услышать. Чтобы его понять, услышать, нужно было прикоснуться к этой жизни, смириться. Люди же приезжали часто гордые и всё знающие. Им отец Николай как таковой не был нужен, им был нужен пророк, предсказатель, человек, который открыл бы им тайны какие-то, которые бы им помогли. Они приезжали к человеку, который больной, старый и который, несмотря на эти болезни, выходит к ним и их, здоровых и молодых, ободряет, говорит, что нужно жить, нужно не грустить, что нужно любить…

Мы пришли из этого мира, где человек ищет хлеба и зрелищ даже в духовной жизни: вот там чудеса, исцеления где-то, мироточения. А Христос — рядом, рядом Его любовь. И она в каждом храме — такая полнота! А если мы ищем чего-то внешнего, то, конечно же, будем путаться.

24.05.2022