О покаянии

«Началось Евангелие словами св. Иоанна Предтечи: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное". И проповедь Христа после Крещения была: "Покайтесь и веруйте во Евангелие".

В Священном Писании есть (в греческом тексте) два разных выражения для покаяния. Одно выражение — метанойя, а другое — метамелия. Иногда это второе выражение переводится не словом "покаяние", а словом "раскаяние". Задумал я, к примеру, поехать во Франкфурт и "раскаялся", т.е. передумал: не поеду. Вот это в Св. Писании называется "метамелия", это просто перемена намерения. Это никакого духовного значения не имеет. Есть и в социальном или психологическом смысле нечто вроде "раскаяния", т.е. перемены. В области психологии есть "перестройка" своего характера, своего невроза... В глубинной психологии у Адлера или у Фрейда и даже у Юнга нет понятия покаяния. Покаяние — это религиозное понятие. Каяться надо перед кем-то. Это не значит просто изменить стиль жизни или свое внутреннее чувство, или свой опыт, как имеется в виду, скажем, в восточных религиях и культурах. Эти религии говорят о том, что человек должен получить свой собственный опыт, должен познать себя, самоосуществиться, чтобы свет его сознания пробудился. Но для такой перемены не нужно Бога. А христианское покаяние непременно перед кем-то».

***

«Спаситель и сказал: "Метаноите" — т.е. "перемените свой ум". Дело в том, что наша мысль ушла от Бога, ушла от себя и других. И в этом — больное, патологическое состояние человека, которое по-славянски называется словом "страсть", а по-гречески словом "пафос" (патология). Это просто болезнь, извращение, но еще не уничтожение, как болезнь не есть уничтожение организма, а просто порча. Греховное состояние человека — порча его природы, но человек может восстановиться, принять исправление, и поэтому покаяние приходит как здоровье на больное место, на больную природу человека.

Когда человек теряет любовь, удаляется от Бога, он трагически это чувствует, потому что создан он — для любви. Любовь должна быть, по крайней мере, двусторонней. А для полноты любви, собственно, нужны трое. Бог, ближний и я. Я, Бог и ближний. Ближний, Бог и я. Это — перехорисис, взаимопроникновение любви, круговращение любви. Оно-то и есть жизнь вечная».

***

«В покаянии человек чувствует, что он больной, и ищет Бога. Поэтому покаяние имеет в себе всегда возродительную силу. Покаяние — не просто жалость к себе, или депрессия, или комплекс неполноценности, а всегда сознание и чувство, что потеряно общение, и сразу поиск и даже начало восстановления этого общения. Вот пришел блудный сын в себя и говорит: "Вот в каком я состоянии. Но у меня есть отец, и я пойду к отцу!" Если бы он просто осознал себя заблудшимся, это бы еще не было христианским покаянием. А он пошел к отцу! Любовь ищет общения. Покаяние и есть сожаление о потерянной любви».

***

«Только когда начинается самое покаяние, тогда человек и чувствует в нем потребность. Казалось бы, что сперва надо человеку почувствовать, что он нуждается в покаянии, что оно для него — спасение. А на деле парадоксально получается, что лишь когда человек уже испытывает покаяние, тогда и ощущает потребность в нем. Это означает, что бессознательное сердца глубже сознания, что Бог дает хотящему. Христос говорил: "Кто может вместить, да вместит". Св. Григорий Богослов спрашивает: а кто может вместить? И отвечает: тот, кто хочет. Конечно, воля — не просто сознательное решение, а гораздо глубже. Достоевский тоже почувствовал это, и православное подвижничество знает, что воля гораздо глубже ума человека, она коренится в ядре человека, которое называется сердцем или духом».

***

«Две заповеди любви — соединены: любовь к Богу полностью, бытием своим, и любовь к ближнему полностью, как себя любишь. Не могут они существовать одна без другой и вместе только создают христианский крест: вертикаль и горизонталь. Если отнимешь одну, то не получается больше креста, и нет христианства. Любовь к Богу — не довольно, и любовь к ближнему — не довольно. Покаяние же сразу возбуждает человека и на любовь к Богу, и на любовь к ближнему.

Феофан Затворник в "Пути ко спасению" говорит (но это и опыт всех отцов), что когда человек пробуждается к покаянию, то сразу чувствует, что любит ближнего. Уже не гордится, не считает себя большим. Всем желает спасения. Это уже знак подлинной христианской жизни».

***

«Исповедь подобна тому, о чем рассказывала мне одна русская старушка, которая стерегла маленького внука: за какие-то проделки она его отшлепала по рукам; он ушел в угол и с обидой плакал. Она на него больше внимания не обращала, а работала дальше. Но, наконец, внук приходит к ней: "Бабушка, меня вот тут побили, и у меня здесь болит". Бабушка так этим обращением растрогалась, что сама заплакала. Детский подход победил бабушку. Он открылся ей. Итак, исповедь-покаяние — некое раскрытие себя перед Богом.

Как св. Августин почувствовал: нигде сердце человека не успокоится — только в Боге. Как когда что-то случается с ребенком, он бежит и ищет мать, и никого другого, и больше ничего он не хочет, кроме матери, а как падет в объятия своей матери, он успокаивается.

Поэтому Евангелие — именно книга основных отношений: там говорится про дитя, про отца, про сына, про дом, про семью. Евангелие — не теория, не философия, а выражение экзистенциальных отношений — наших между собой и наших с Богом».

***

«Св. Иоанн Кронштадтский в "Моей жизни во Христе" пишет, что, когда человек ненавидит, взор его мешает другому даже ходить. Грехом человек не только сам страдает, но страдает всё вокруг него, вплоть до природы, и когда человек начинает каяться и поститься, то и это отражается на всем вокруг него».

***

«Христос спасает даром! Тут нет с нашей стороны никакого возмездия или восполнения. Но надо подлинно осознать, что грех есть грех, и что грех — зло, и что грех — ложь, и что грех — враг человека. Полное покаяние в Православии становится мужественным, а не сентиментальным. Человек поднимается на борьбу. Свв. отцы говорят, что у человека есть дар ярости, гнева и что это — дар Божий. Как дар способности принимать пищу. Но из дара питания может сразу вырасти страсть к еде. Так же и с гневом, за которым стоит движение — динамика. Надо, чтобы добродетель была наступательная — активная, а не пассивная. Но если она деформируется, она может стать тиранией для других, превратиться в агрессию. Но быть динамичным — надо! Надо бороться со злом. Православное покаяние имеет эту "ярость"».

***

«Христианство динамично, а не пассивно. Христианство — это не такая "апатия", как ее понимали древние стоики. Дело не в том, чтобы умертвить себя, а надо в себе умертвить свое служение злу, греху и сделать себя работающими Богу. Жизнь не нирвана. Жизнь — это причащение, Богу слава, поднятие, возрастание. Поэтому покаяние действительно, если оно происходит подлинно и активно. Если оно сразу возбуждает человека, если он сразу чувствует себя званным».

***

«У меня на Афоне всегда оставалось такое впечатление от монахов: афонцы — большие подвижники, лишенные многих удовольствий жизни, но всё время их лицо радостно. И все они оригинальны, потому что каждый живет живой жизнью».

***

«Покаяние возбуждает хорошую такую "амбициозность" в человеке. Вспомним блудного сына: разве я, сын такого отца, создан для того, чтобы свиней пасти на чужбине? Нет! Я пойду к моему отцу...

Покаяние, молитва, пост, исповедование — всё идет спонтанно. Надо так расположить себя, чтобы иметь эту свежесть христианской жизни и стремиться к ней. И как говорили древние отцы, надо каждый день начинать всё снова».

Источник: книга «Покаяние, исповедь и пост»

Журнал «Встреча» № 3 за 2001 г.

20.04.2022