«Действительно красивый человек...» Возьми меня в Свою крепкую руку (часть 3)

«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут...»
(Мф. 5: 7)

Игорь Бурдынский (22.06.1978 – 08.01.2011)

По большим праздникам Игорь неизменно приглашал к себе в мастерскую братьев и сестер. Покупал за свои деньги продукты, сам всё готовил, накрывал стол. Старался, чтобы праздник был настоящим. Обязательно что-то рассказывал, вспоминал какие-то моменты из книжек, из фильмов, которые были бы интересны для всех. Он любил попеть, мог посмеяться, пошутить…

***

Иерей Андрей: «Игорь всегда был рад тебе. Зайдешь к нему в мастерскую, сразу чай организует. Для него человек был важнее всего. Никогда не говорил: "Я на послушании, я занят", а встречал тебя так, что ты чувствовал: он рад тебе, ты важен ему.

В Евангелии говорится, что всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится (Мк. 9: 49). В духовном смысле соль — это смирение. Я думаю, это касается и жизни Игоря. Мне кажется, все его поступки в жизни были приправлены таким смирением, не было в нем тщеславия и расчета, он не делал ради какой-то выгоды. Например, он установил камин для своих работников, чтобы было уютно в мастерской. Он служил людям как мог, в порыве души...»

У Игоря была в городе своя квартира, но там он появлялся редко. Весь день Игорь проводил на работе в мастерской. Здесь же и ночевал, устроив в одном из помещений небольшую келью.

На вопрос, почему он и в монастырь не уходит, и не женится, он отвечал, что ему нужно помогать родителям. Мама Игоря жила одна в деревне, а отец сидел в тюрьме. Игорь постоянно посылал передачи отцу и ездил к матери.

Галина Леонидовна (мама Игоря): «У меня частный дом после мамы остался, и сад старый. Конечно, везде мужская рука нужна. А он приедет, и ему некогда отдохнуть. Я его прошу: "Сыночек, ну отдохни, ради Бога". А он: "Да, мама", а сам всё что-то делает, делает...»

Когда бабушка Игоря (по маминой линии) впала в кому, Игорь поехал к ней в больницу и с молитвословом просидел около нее ночь и полдня, пока бабушка не умерла. Ему родственники говорили: «Что ты ей читаешь, она же в коме, она же не слышит». А он отвечал: «Не надо меня учить, бабушка меня слышит». Потом он организовал похороны, привез священника из Быхова. Бабушку отпели...

Мама Игоря переживала, что сын не создает семью. Но он ей твердо сказал на это: «Мама, ты узнаешь об этом первой. И пойми: жениться — это не на рынок сходить», после чего она уж не заводила разговоров на эту тему.

До тюрьмы у Игоря была любовь, Катя. Они жили в «гражданском браке». Родители Игоря знали Катю и всё уговаривали молодых людей зарегистрировать свои отношения. Но Игоря вскоре арестовали. Катя как могла помогала. Когда Игорю присудили восемь лет, Катя пришла к маме Игоря с письмом от него и сказала: «Тетя Галя, Игорь пишет, если найдется хороший парень, чтобы я не ждала его и выходила замуж». Через год она вышла замуж.

Игорь очень любил Годылёво — деревню в Быховском районе, где жили его бабушка с дедушкой. В детстве он не мог дождаться, когда настанут каникулы и он поедет в Годылёво.

Когда он вернулся из заключения, первым делом поехал туда. Мама часто вспоминает, как они стояли на остановке, был апрель, красивый солнечный день, всё цвело, и Игорь сказал: «Мама, какая благодать, надышаться не могу».

В Годылёво Игоря и похоронят.

***

Трагедия произошла на Рождество, любимый праздник Игоря.

За полчаса до трагедии у него в мастерской были гости, но в момент аварии он оказался один.

Иван: «Кроме него, никого в мастерской не было, потому что наши два брата, Коля и Сережа, напились и не пришли. Коля был бригадиром и должен был поддерживать порядок, он знал, где и что включается для отопления и так далее. Утром была отличная погода, мы почистили снег возле мастерской, пожарили в печке шашлык из рыбы (ее Игорь привез), попили чаю. Потом к Игорю сестры пришли в гости, а мы отправились по своим делам.

Вдруг мне звонит старший: "Ты где? Бегом давай в каменную!" Я понял: что-то произошло. Прибегаю, смотрю: выбиты окна. Забежал наверх — там всё поломано, ужас. Оказывается, взрыв по своей мощности был равносилен взрыву противотанковой гранаты. Честно говоря, мне не понятно, как Игорь еще оставался живым. Ударной волной вырвало перегородки, выбило окна, крыша подлетела сантиметров на 30, печку всю разнесло, в соседней комнате камин и столы разломало на части... Один только стол Игоря с ноутбуком остался нетронутым, даже маленькие иконки на нем не упали, хотя везде всё было разрушено.

Прибежали матушки, сделали Игорю два обезболивающих укола. Игорь тихо сказал: "Ваня, очень больно". Я сел рядом с ним, говорю: "Представь, что ты в Греции". Он летом побывал в Греции и находился под большим впечатлением от той поездки. Я старался его как-то отвлечь. А он, смотрю, зубы сжимает от боли... Скорой долго не было. Наконец, приехала, и мы повезли его в больницу. И по дороге меня еще поразило, когда он сказал: "Ваня, мне надо завтра Юлю везти в храм, позвони предупреди, что я, наверное, не смогу". То есть он в тот момент думал, что подведет кого-то.

Игоря положили в реанимацию ожогового отделения. Врач сказал, что ситуация очень сложная, так как обожжено 82 % поверхности тела, и что надо молиться.

Я был одним из первых, кто узнал о его смерти, и самым последним, кто держал его за руку. Мне казалось, он такой сильный, выкарабкается...»

Инок Арсений: «Помню, на проповеди после отпевания иерей сказал, что, может быть, Господь забрал Игоря в самые лучшие минуты его жизни, потому что в дальнейшем, когда мастерская развивалась бы, а она действительно развивалась очень быстро, могли бы случиться серьезные искушения, которые Господь предвидел. Вот Господь его и забрал на самом пике доброделания...»

Юлия (регент братского хора): «Трудно принять смерть Игоря. В субботу, когда сообщили о случившемся, после всенощного бдения весь монастырь собрался, читали канон за болящего Игоря. И на следующий день все были в сильном ожидании. И в воскресенье, когда мы узнали, что Игорь умер, даже отец Арсений не мог сдержать слез.

Ночью мы читали Псалтирь. И что удивительно: мне совершенно не хотелось спать, физически было как-то очень легко.

За поминальной трапезой отец Игоря сказал, что надо всё принять как есть, что всё в руках Божиих, что он никого не винит. Для меня это слово было очень важным, потому что я боялась, как родители Игоря отнесутся к тому, что случилось. И слово его отца нас всех поддержало...»

Николай (друг Игоря): «О смерти Игоря мне отец Арсений сообщил. Читаю письмо, а у меня слезы текут. Конечно, для зоны это что-то непонятное: там не знают, что такое слезы, там это всегда считалось слабостью. Когда ребята увидели слезы у меня на глазах, они подошли. Я показал им письмо, они прочитали и сами начали носом шмыгать, даже те, кто знал его лишь понаслышке…

Когда я пришел в монастырь, ощущал здесь большую благодать. Но человек такой непостоянный!.. Он какое-то время умиляется, дышит всем этим, но проходит год-два, он уже привыкает и всё начинает его тяготить, уже хочется чего-то новенького. В духовной жизни надо быть очень внимательным, а из-за своей невнимательности многое упускаешь, отклоняешься в сторону, приходится возвращаться на круги своя. Потому и топчешься на месте. У Игоря получилось так, что он шел целенаправленно, он шел на встречу с Богом, не пятился...»

Инок Арсений: «Его любил весь монастырь. Все к Игорю обращались, и он никому не отказывал, ночью или днем — для него разницы не было. Это начинаешь ценить, лишь когда теряешь. Случалось, не хватало денег, чтобы срочно решить какие-то рабочие моменты. Подходишь: "Слушай, Игорек, дай. Очень надо!" И он всегда выручал. А когда я приносил отдавать, он спрашивал: "А на что ты брал?" — "На то-то и на то-то". И он тогда говорил: "Можешь не отдавать. Всё, иди, мне ничего не надо". И так у него было на каждом шагу…

У нас с Игорем были отношения настолько открытые, как не бывало даже с духовным отцом. Мы делились такими вещами, которые я по греху своему или по недоверию не мог исповедать духовнику, а ему говорил, потому что он мне был очень близок по духу. Игорь мог каким-то словом подбодрить, утешить. Я всегда удивлялся: он находил вдруг такое слово необычное, неожиданное, скажет — и тебе этого достаточно…

После его смерти я всё оценил серьезно, здраво, трезво и понял, что такого человека, как Игорь, рядом больше не будет. И может, этим Господь показал мне, что все-таки надо быть ближе к Богу, ко Христу, а не к человеку, пусть даже самому надежному...»

Инок Дмитрий: «Больше всего в нем радовало то, что он всегда был готов помочь. Например, в лес приехали, надо костер разжечь — он пошел дрова нарубил и костер разложил, надо еду приготовить — сделал. Такое у него всё время желание было — послужить…

Последний год для него был очень трудным. Он внешне не показывал, но внутри у него всё кипело, бурлило. Когда бывало совсем уж невмоготу, он уходил от всех, прятался, пропадал; видно было, что внутри у него что-то не так...»

Юлия (регент братского хора): «Мы познакомились с Игорем, когда он пришел петь на клирос. Музыкальные способности у него были средненькие, но он очень старался и слушался. Видно было, что он дорожил возможностью петь в хоре.

В монастыре есть традиция: на Рождество выйти с песней за общей трапезой. Мы с братьями решили тоже выступить и начали разучивать песню "Выйду ночью в поле с конем". Это была любимая песня Игоря. Записали текст с его телефона и попробовали спеть. Конечно, получилось ужасно с первого раза, фальшиво всё. И я всё время исправляла: тут не так, там не так. А Игорь говорит: "Ну что ты всё время останавливаешь? Дай хоть раз допеть до конца, душа поет!"

…По воскресеньям Игорь всегда возил меня в храм в Чижовку, где я тоже была регентом. Ему для этого нужно было вставать в пять утра. В последнее воскресенье мы тоже должны были ехать в храм, и когда его после взрыва везли в машине скорой помощи, он просил передать, что не сможет за мной заехать. Он вспомнил об этом, когда у него была такая сильная боль...»

Екатерина: «Однажды у меня сломалась машина, это произошло за городом. Уже ночь была. Я не знала, что делать. Главным для меня было добраться домой. Пошла пешком. По дороге решила зайти в монастырь и попросить помощи; увидела свет в скульптурной мастерской и постучала в дверь. В первый раз увидела Игоря, раньше я его не знала. Спросила, не может ли он помочь. Он сразу согласился, и мы пригнали мою машину домой.

Потом я видела этого светлого человека и в монастыре, и в детском интернате, когда поздравляли детишек на Рождество. Смотрела на него и думала: "Человек Христов".

Недавно я подошла к нашему закройщику, а у него как раз тетрадка открыта на странице, где записаны мерки Игоря. Говорю: "Бедный Игорек, нет уже его с нами". Закройщик удивился: он не знал, что Игорь погиб. Люди думают, что этот человек до сих пор с нами. Вот и мне кажется, что он просто уехал куда-то. Нет ощущения безвозвратной потери...»

Евгений: «Последнее время, перед смертью, он был точно блаженный. Его не трогали никакие придирки, замечания. Он благодушно всё воспринимал...»

Инок Арсений: «Помню, я зашел к нему, а у него мать Тавифа сидела, они там что-то обсуждали. Потом мы вместе с м. Тавифой вышли, и она мне говорит: "Чувствуется, что в Игоре — Бог". Это было за полгода до его гибели...»

Протоиерей Андрей (духовник монастыря): «Человек пришел из тюрьмы. Мы привыкли видеть таких людей озлобленными, потерянными — знакомая картинка поломанной судьбы. Здесь совсем другое. Человек пришел жизнеутвержденный. Он нашел в неволе ту свободу, которую многие не находят в самых благоприятных жизненных обстоятельствах. Эта свобода не зависит от пространства, в котором ты находишься: будь то тюремная камера или огромный дворец. В тюрьме Игорь встретил Бога, он стал верующим человеком, и освободился он, чтобы служить Богу. Не надо, конечно, идеализировать. Он был человек страстный и в какой-то степени несдержанный, он из-за этого страдал и каялся в этом. Но это шелуха. Мы говорим о сердцевине человека, о его сущности. Эта сущность была чистая, светлая. Это был действительно красивый человек.

Личность его притягивала людей, она влияла на людей, удерживала их от плохого, направляла. Эти люди собирались вокруг Игоря, сейчас их нет в мастерской.

У него были требовательность к себе и трезвая оценка самого себя. Это помогало ему бороться за свободу, которую он нашел в Боге. И ему было совсем не просто: первая благодать рано или поздно заканчивается и начинается борьба, происходит "приземление".

Мир подбирался к нему, мир пытался найти к его сердцу какие-то отмычки, чтобы войти в его сердце и заглушить красоту деньгами, страстями, расчетом. Одно дело тюремная камера и Бог (можно сказать, что в лагере он был как в своего рода монастыре), а другое дело — мастерская. После его смерти выяснилось, что его обманывали, обворовывали — он был нерасчетлив. Неизвестно, как бы всё дальше сложилось. И то, что его Бог забрал, это не случайность, это Промысл Божий…»