Послушание на монастырской конюшне: 3 истории

На подворье в деревне Лысая Гора, на монастырской конюшне, несут послушания несколько братьев. Они ежедневно убирают денники, кормят и поят лошадей, следят за их здоровьем. Как вера и лошади помогают им снова начать жить — читайте в нашем материале.

«Приехал душу полечить»

Брат Владимир, в кепке и спортивных штанах в полоску, везет тачку. Недалеко от него на крытой площадке лежит сетка с сеном. Лошади периодически подходят и вытягивают из нее еду. 

— Ну чем занимаюсь? Чем на конюшне можно заниматься? — брат Владимир останавливается, опирается на ствол сосны и скрещивает руки на груди, как будто привык к таким вопросам, и они ему поднадоели. — Смотрим за лошадьми, убираем, каб iм чысценька было (здесь и далее текст дан в соответствии с речью автора. — Прим. ред.). Ну, вы сами понимаете. Сейчас мы, как говорится, убрали «стол», где лошади кушают. В корме попадается плохое сено, они его вытягивают, и его надо убирать. Лошадь тоже хитрая, умная. А как же! Она, как и человек, плохую еду кушать не будет. Она выбирает лучшее, что ей понравится.

— А чем еще лошадь похожа на человека?

Владимир молчит, поправляет кепку на голове и внимательно смотрит на лошадь, жующую сено. Как будто находит ответ и поворачивается ко мне:

— Когда на нее кричат — не любит.

— А вы кричите на лошадей? 

— Нет, никогда.

— А как вы с ними общаетесь?

— Обыкновенно, как с вами. Как с человеком. По имени называю. Бывает, лошадь запсихует. Ведешь детей на конную прогулку, впереди идет лошадь Бегония, в седле дзецi сядзяць. Бывае, яна залянiцца, хоп — стане. Подхожу к ней: «Бегония, ну что случилось?» Будзе стаяць. «Ну, пошли, пошли-и-и-и… Ну хорошо, подождем» (Владимир меняет положение, как будто изображает то себя, то Бегонию.) Посмотришь на нее — стоит… «Ну что, может, пойдем?» — еще раз спрашиваю, и тогда она идет тихонько. То есть вот так вот аккуратненько с ней, по-доброму надо. Кричать невозможно. Нельзя-нельзя. Лошади запомнят, если их обидел человек. И могут больше не подойти к нему. А если хорошо с ними общаешься, тогда заходишь в леваду, кричишь «Бегония!» — оп, и она сама подходит так аккуратненько. Я вот с ними как с другом общаюсь. 

— А среди братьев у вас есть друзья?

— Ну конечно. Ну як это, вместе жить и не дружить? Все мы здесь одинаковые. И суть одна, и причина нахождения одна и та же. 

— А у вас какая причина?

— Приехал душу палячыць, — Владимир гладит подошедшую к сену лошадь. 

— Лошадьми?

— Не, Богом. 

— А что с душой случилось?

— Зеленый змей. О-о-очень сильно закрутил. И до Донских ходил кодироваться, и через неделю снова пить начинал. Если человек сам не захочет, никто его не закодирует, нет-нет. 

Владимир родился в Вилейском районе. Там и работал чокеровщиком — подцеплял к трактору срубленные деревья-хлысты. Его родители умерли. Жил вдвоем с братом.

— Работаешь много, в выходной день хочется отдохнуть. Ну, сами понимаете — запои, запои, запои. Этой весной мой брат умер. А перед этим мы хорошо пили. Ко мне подошел племянник и говорит: «Вовачка — гора, Сярожка памёр». А я поднялся, знаете, еще ў кумары. Сразу и не паверыў... Ему было 58 лет.

— Вас это испугало?

— Ну да. Это мой старший брат. Мне не верилось, что он умер. Стал вспоминать папу, маму... Мне хотелось побыть одному, куда-то смотаться, хотелось тишины. Друзья придут, весело-весело, а что дальше? После смерти брата я подумал, надо что-то решать, что-то делать. Всё надоело. 

Когда брата хоронили, моя сестра подошла к батюшке и спросила, что со мной делать, кодировка не помогает. Он ей сказал, что есть такое подворье. Брат умер 6 марта, а 11 марта моя сестра меня уже сюда привезла. Сначала в саду работал, а когда сезон работ закончился, меня перевели на конюшню.

Тут, на подворье, всё проще: лег, поднялся, помолился, пошел на работу, а вот в миру сложнее. У нас в семье мама была верующая, в доме у нас иконы, в церковь, ну, как сказать, водили. Ходить самому — нет, не жил церковной жизнью. Но во что-то надо верить, я считаю, душе так намного спокойнее. Здесь в храм заходишь — и душа свободнее становится, помолился, перекрестился, со спокойной душой пошел. 

— Что есть тут, чего не было в вашей жизни?

— А вот тишины и не было. Для души нужна тишина. Чтобы душа не раздражалась. Тут природа, хорошо, косули приходят в гости…

Я еще побуду тут. Надо уже мне конкретно восстановиться и тогда вернуться в деревню. Здесь начал хоть чуть-чуть понимать, что такое быть счастливым человеком, что такое для человека спокойствие. И что можно жить без алкоголя.

«Ты просыпаешься, и у тебя есть надежда»

— К животным прежде всего нужно привыкнуть, — мягким голосом говорит брат Игорь. — Я уже почти год на конюшне, до этого на ферме работал, с коровами. Здесь нужны были люди, и мне предложили. Наша задача — выпустить лошадей попастись, убрать после ночи, поменять им сено, обеспечить водой, кормом. Следить за их здоровьем. Это не самое лучшее место (улыбается). Зимой здесь тяжелая работа, особенно если снега много. 

— А вы почему согласились?

— А я работать люблю. Животных люблю. Я этого не знал, что люблю. Строителем всю жизнь проработал. А здесь уже на ферму попал. Сначала козами занимался, интересно стало, потом — коровами полгода. Коровы мне вообще понравились. Они добрые сами по себе. А эти вот, лошади, хитрючие (улыбается и держит лошадь за недоуздок).

— Коровы добрые, лошади — хитрые, а за что вы их тогда любите?

— Ну как за что? Лошадь — это лошадь. Каждая со своим характером. Кто-то хитрее, кто-то добрее. Лошадь мне больше нравится, чем человек (смеется). Если с лошадью хорошо обращаешься, то лошадь, в отличие от человека, всегда отвечает взаимностью. Она очень чувствует человека. Лошади любят, чтобы их угощали. Я их часто балую, хлебушка даю по полкусочка. У меня нет любимчиков, даю всем по чуть-чуть. Они любят, когда их гладят. Это парень, Бах, — Игорь показывает на пегую лошадь, — ему четыре года. Он очень добрый. У каждой лошади есть любимое место, где ей нравится, чтобы ее гладили. У Баха оно за ухом и под мышкой. 

Когда начинаешь с лошадью общаться, она проверяет, боитесь вы ее или нет. Если покажете свою слабость, она будет стремиться показать, что она здесь главная: может подрезать, перегородить дорогу. Так она хочет загнать в угол. И унижать лошадь нельзя, нужно равновесие держать. Я никогда к ним не применяю силу, максимум — могу прикрикнуть. От них можно добиться всего хорошим отношением. 

А это Гендальф, ему восемь лет. Он лидер сейчас среди мужской части, здоровый, большой, это частная лошадь, к нему часто хозяйка приезжает. Он живет счастливой жизнью.

— А вы?

— Я тоже доволен. То, где я мог бы быть, несопоставимо с тем, что есть здесь. Я мог бы уже и на том свете быть. У меня нет условий, чтобы нормально жить в миру, своего жилья нет. 

Игорь работал инженером в строительном институте. После развала Советского Союза институт прекратил свое существование. Игорь пошел на стройку простым рабочим. Брался за халтуры, ездил на заработки в Россию. Как он сам говорит, до поры до времени жил нормально, а затем судьба повернула его в другую сторону. Стал выпивать, жена ушла. В это время он жил в общежитии от строительного института, там было много одиноких, разведенных мужчин, собирались в компании, пили.

— Незаметно для себя «насобирались», с работы часто вылетал, административные штрафы получал, всего хватило. Закончилось годом в ЛТП (лечебно-трудовом профилактории. — Прим. ред.). Вышел, а жить было негде. По новому закону на общежитие я уже не имел права, т.к. не отработал на предприятии нужное количество лет. Поехал к другу, жил у него, тот умер… Знакомые, которые бывали здесь, рассказали о подворье. И два года назад попал сюда. Я прикинул свои шансы и понял, что лучше мне быть здесь. Здесь мне понравилось, я всю жизнь прожил по общежитиям, и на подворье похожая обстановка — всё время среди людей, нет чувства одиночества. Люди заводят себе кошек, собак, а у меня здесь целое стадо лошадей (смеется). Когда был моложе и жил в городе, часто думал, что хочу жить на природе. И вот тебе, пожалуйста, сбылись мечты. 

К выпивке здесь и не тянет. Если в мир уезжаю и встречаю старых знакомых, тогда да, это провоцирует. Там я не смог бы бросить пить. Как только я приезжал с заработков с деньгами, тут же проматывал их и ложился в наркологическое отделение. На работе не пил, а потом всё повторялось. 

— Что здесь вам замещает алкоголь?

— Работа, молитва. В Бога я всегда верил, но храм редко посещал. Говорят, в старости люди не меняются, но здесь я всё же стал другим человеком — более терпимым. Если кто-то пытается обидеть, тактично его пресекаю, а раньше полез бы драться. Вечером после молитвы здесь читают чин прощения. Бывает, что с каким-то человеком днем поругался, а на чине прощения подашь ему руку, и всё — приходится прощать.

Здесь происходят удивительные вещи. Ведь все люди эгоистичные, со своими амбициями, запросами, но подворье — это такой саморегулируемый организм. Человеку окружающие могут сказать, что он не прав. Здесь какой-то свой кодекс чести, и за это я и уважаю это место.

— Подворье сейчас — ваш дом?

— Да, это мой дом, мне здесь нормально, хорошо, грех жаловаться. Мне хотелось просто пожить спокойно. Здесь всё предсказуемо, ты знаешь свой график: утром встал, помолился, пришел поработал. Это помогает душе, это та платформа, от которой можно оттолкнуться и духовно развиваться. Мне сейчас 56, если бы я был моложе, лет сорока, я попытался бы начать жить заново в миру. А так, скорее всего, никуда дергаться не буду…

Те, кто возмущается, пусть съездят в мир и почувствуют разницу. Там беспросветно: проснулся и думаешь: «Что меня сегодня ждет, где похмелиться?» А здесь можно жить спокойно. Ты просыпаешься, и у тебя есть надежда, что в твоей жизни что-то изменится к лучшему. И это придает сил.

 «Реально на душе легче становится»

Брат Олег граблями разравнивает в левадах землю от следов копыт. Он говорит, что если этого не делать, в них собирается вода, и левада превратится в болото. Поэтому делает это каждый день старательно.

— Я здесь чуть больше трех месяцев. Попал после тюрьмы — сидел во Владимире четыре года. После освобождения меня депортировали в Минск, т.к. после следствия мой паспорт был утерян. Родственников здесь нет, жилья нет. Поехал в Борисов в «бомж-центр» (Борисовский районный центр ночного (временного) пребывания лиц без определенного места жительства. — Прим. ред.). Там можно только ночевать, днем нужно было работать. Цветмет собирал, еще какие-то подработки были, но мне не нравилась такая жизнь, надо было куда-то устраиваться. И там ребята подсказали, что есть Свято-Елисаветинский монастырь. Приехал, пробыл пять месяцев на разных послушаниях, но уехал. Искал еще какие-то варианты, а в итоге приехал обратно к отцу Андрею Лемешонку и уже попал на подворье. Народу через это подворье прошла не одна сотня, всё повторяется, в принципе, здесь ничего никому объяснять не нужно, с братьями как-то ладим. Но бывают и сложные типажи, которые не хотят меняться. 

— А в себе вы видите изменения?

— Однозначно. Смирение воспитывается. Да и когда с батюшкой общаешься, исповедуешься — реально на душе легче становится. Реально благодать чувствуешь, сейчас замечаю, что при работе взгляд на церковь постоянно обращается.

— Хочется ходить в храм?

— Ну а как же, Богу надо молиться, тем более там поминаю своих умерших родственников. До подворья тоже старался службы посещать, но, бывало, вечером выпьешь, и как ты утром с похмелья пойдешь на службу? 

— А вы часто выпивали?

— Я пил всю жизнь. 

Олегу на вид лет 45, вся жизнь была непростой, не только с выпивкой, но с кражами и судимостями. Родился он под Оршей, в поселке Коханово. Его отец был судим, после освобождения попал «на нож», когда Олегу не было и десяти лет. Его бабушку убили, а через некоторое время при пожаре погиб и дед. «Повлияло? Это жизнь, так получилось. Может, это случилось для того, чтобы я духом крепче стал и надеялся только на себя. Вот, кстати, в субботу я поеду на могилку матери, будет 17 лет со дня ее смерти…» 

Олегу нужны были деньги, постоянной работы у него не было. Он совершил три квартирные кражи, в 23 года — первая судимость. Тогда он «отделался» двумя годами вольного поселения. Затем снова квартирная кража — и арест. После освобождения узнал, что его мать погибла при пожаре. Дома нет, родственников нет. Ребята из родного поселка предложили ему поехать на работу в Подмосковье. Там он работал на пилораме, затем устроился сварщиком в одну фирму, проработал четыре года. 

— Ну, а потом поножовщина. Мы были из одной компании. Мне 3,5 года определили, — «тяжкие телесные». Отбыл во Владимир... Ну, и депортировали, потому как из «Матросской тишины» (следственный изолятор в Москве. — Прим. ред.) мой паспорт не доехал до Владимира. Посадили в самолет, остановка — Минск, ты на родине и иди куда хочешь.

— Как в вас совмещались вера и совершение преступлений?

— Есть такой момент… Неисповедимы пути Господни, каждый своим путем приходит в церковь. Возможно, этот мой поступок и остановил меня. Я почувствовал на себе, что бы могло быть, если бы я убил того человека, и как бы моя жизнь после этого изменилась. В тот момент, когда я его резал, у меня сузилось восприятие, я видел как будто только этого человека в каком-то круге и внутри, в мозгу слышал настойчивый голос «убей, убей». До сих пор вспоминаю этот голос, это явно было что-то дьявольское. Возможно, таким способом мне «сказали», что не стоит лезть в болото греха. 

В лагере во Владимире есть храм во имя святого пророка Божия Илии, я стал туда ходить. Стал читать утренние и вечерние правила. Начал читать духовную литературу, толкование Библии, где подробно разбираются заповеди. И там было написано, что страшнее греха убийства — самоубийство, потому что ты этим нарушаешь Божественный замысел. А курение — это ежедневное самоубийство. Я решил бросить курить. Постепенно уменьшал дозу, до пары сигарет в день, и уже через месяц почувствовал, как очистился организм. Физически мне легче стало, теперь и на турничке стал подтягиваться. 

— А здесь вы чувствуете присутствие Божие?

— Само собой. Это благословенное место, реально. Всё сделано руками братьев, это очень вдохновляет, как на пустом месте всё образовалось. Своими силами это сделать невозможно — только с Богом. 

Здесь я в мирном состоянии. Когда человек сыт, одет, с крышей над головой, ему не надо думать, как заработать, и дурных мыслей у него не возникает. Совсем по-другому себя чувствуешь, само собой. Есть время подумать. Когда отбывал срок во Владимире, одним из огромных плюсов было то, что там было много времени осмыслить всё основательно, вспомнить моменты, случаи, которые приключились со мной до этого, и подумать, а как бы я поступил сейчас. И здесь тоже можно спокойно, не отвлекаясь, обдумать все жизненные ситуации.

Поэтому я пока буду здесь. Как дальше быть, каждый сам решает. Но мне некуда пока торопиться. Люди здесь меняются. Вот приезжает сюда человек, проходит неделя-две, и ты видишь, что у него лицо меняется, он от пьянок очищается, от бродяжничества, отъедается, отсыпается, трудится, молится. Когда я был в «бомж-центре», там к нам на беседу приводили психолога. Но это бесполезно, я считаю, без Бога, молитвы человек не изменится. Надо, чтобы у него самого было желание поменяться. В духовном плане, когда с отцом Андреем на исповеди разговариваешь, это намного больше помогает, чем разговор с психологом. Отец Андрей со многими людьми общался, у него опыт исповеди, он знает и видит ситуации каждого человека шире.

— За что вы сейчас больше всего благодарны Богу?

— За саму жизнь, что Бог ее дает. За то, что Он помогает сделать правильные выводы о жизненных ситуациях. И в итоге даже тяжелые ситуации приводят меня ближе к Богу. То есть Бог всё оборачивает к лучшему. 

Записала Ольга Демидюк

Фотографии Максима Черноголова

12.10.2021