«Я пытаюсь остаться человеком…» (часть 1)

Белорусскую столицу посетил режиссер-мультипликатор, автор легендарных мультфильмов «Ежик в тумане», «Сказка сказок» и многих других Юрий Норштейн. Творчество знаменитого режиссера наполнено христианским смыслом, его светлые образы рождают в душах зрителей чувства милосердия и сострадания. А сам Юрий Борисович — натура творческая, неравнодушная, он не стесняется остро высказываться на злободневные темы. Мы побеседовали с Юрием Норштейном о честности в искусстве, христианских ценностях, проблемах современного общества, воспитании детей и вере в Бога.

«Конфетка в хорошей обертке, развернешь — мыло»

— Юрий Борисович, в одном из интервью Вы сказали, что, создавая фильм «Ежик в тумане», смотрели на икону «Спас» Андрея Рублева. Почему образ Христа?

— У Христа был путь... Он был обозначен внутри, Христос знал о Себе все. Если внутри живого существа не проложен путь, оно пустое, нет поступка. Ежик случайно, в силу любопытства, попадает в обстоятельства, о которых ничего не знает, погружается в них и испытывает разные чувства — от любопытства и задиристости до драматизма, когда он на грани гибели.

Изображение должно иметь такое содержание, чтобы даже в статике говорить о ситуации больше, чем если бы все двигалось внутри кадра. А где как не в изобразительном искусстве искать подтверждение твоих намерений?

Мы с моей женой Франческой Ярбусовой (она автор-художник Ежика) во время работы оба смотрели на образ Христа. У «Спаса» Рублева устремленность в бесконечность, это один из мировых шедевров. В европейском искусстве много произведений, связанных с бытием Христа, с Его Страстями, но в статике сделать бесконечность почти никому не удавалось. Как это удалось Рублеву, я не знаю, но это что-то запредельное, что-то идущее с Небес.

В подлинной живописи я нахожу содержание, которое с каждым новым обращением меняется. Для меня мучительна сама изобразительная материя. Если материя выходит впереди содержания, получается эффект на несколько мгновений, кроме любования материей ничего не остается. Важно найти состояние, чтобы персонаж был разным. Даже Франческа, автор Ежика, не всегда может его нарисовать. Конечно, любой человек скажет, что это «Ежик в тумане», но передать то самое глубокое содержание ей удается не всегда. Во время работы никто не предполагал, что мы делаем фильм, который на протяжении 40 лет будет на слуху.

— Иконописцы говорят, что церковное искусство — это всегда сотворчество Бога и человека. Вам не кажется, что в какой-то мере это характерно для любого вида творчества?

— Конечно, для любого. Иконописцы должны находиться в таком состоянии, чтобы забыть обо всем мелочном, но при этом я утверждаю: если бы эти художники не сталкивались с бытовым — со страстями, с ужасами жизни, — они ничего не могли бы сделать, у них было бы конфетное искусство. Оно и есть очень часто: смотришь на иконы и понимаешь, что это конфетка в хорошей обертке, развернешь — мыло. Я говорю такие резкие слова, но я отвечаю за эти слова.

— А потом люди скажут себе: «А зачем я перенапрягаюсь, если можно сделать попроще? Все равно едят». «Ежик в тумане» и «Сказка сказок» сделаны не попроще — это сложное соединение.

— После еды попроще не остается послевкусия... Кроме живописи, в чем еще Вы ищете вдохновение при создании образов?

— В «Сказке сказок» у нас волчок нарисовался, когда я увидел фотографию котенка, которого вытащили из воды. Я эту фотографию принес Франческе и сказал: «Вот глаза волчка — теперь он смотрит из бездны». Как мы можем понять переживание ребенка, он нам ничего не может сказать, он еще не обладает словарем? Только по переживаниям на его лице.

Когда Акакия Акакиевича рисовали (Юрий Борисович много лет работает над фильмом «Шинель». — Прим. ред.), были фотографии новорожденных детей и людей в концлагере, которые потом в пепел превратились. Мне нужно найти пространства и расстояния «от» и «до», я должен в эти глаза смотреть.

Вот из чего все состраивается, это не просто сел и нарисовал. Конечно, можно и так, но я не смогу и двух минут смотреть на это, тут же уничтожу, потому что само понимание, что кто-то еще это увидит, для меня ужасно. Вот почему «Спас» Рублева, вот почему глаза детей...

«Предназначение искусства — объединять людей»

— Юрий Борисович, Вас вдохновляют иконы, эпиграфы к своим книгам Вы берете из Евангелия, Ваши работы наполнены христианским смыслом. Почему Вы называете себя неверующим человеком?

— Ветхий и Новый Завет — это прежде всего книги, которые необходимо читать. Там такие тексты, которые тебя настраивают на определенный лад, на определенное отношение к жизни, они расширяют твое внутреннее пространство. Если ты только трещишь словами, это никому не нужно, главное — поступок, а поступок оформляется прежде всего в тебе. Оформляется он под воздействием всего — обстоятельств, родителей, друзей, текстов, которые ты читаешь. Все это складывается в одно целое, которое называется совесть.

Я не могу про себя сказать, что я неверующий в самом таком бытовом смысле, потому что для меня есть запредельное, и я в это запредельное стремлюсь, но это запредельное связано с моим искусством. Я должен выйти за пределы тех границ, которые обозначились в искусстве, в данном случае в мультипликации, которые обозначаются каждой новой творческой личностью. Если эти границы не расширяются, не вбирают в себя новое, искусство начинает хиреть и теряет свое предназначение.

— Эпиграф к моей книге «Снег на траве» из Евангелия от Матфея: Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6: 19‒21). Это же великий эпиграф! Этот эпиграф нужно развешивать по всей стране от края до края.

Чем озабочены люди, которые собирают непомерные капиталы? Это что у них — желание отгородиться от жизни или желание себя обезопасить? Не обезопасят! Как сказал Воланд в беседе с Берлиозом: «Вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими, и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас саркома легкого… и вот ваше управление закончилось!»

— У всего того, что эти люди исповедуют, есть финал — деньги имеют финал. Жизнь имеет физический финал, но не имеет финала в другом смысле…

Мой папа летом по воскресеньям перетягивал матрасы, подрабатывал. Он умер рано, ему был 51 год. Нас еще года два с братом встречали в Марьиной роще в Москве незнакомые люди и говорили: «Какой Борис Львович нам матрас сделал!» Вот это и есть самое главное — это есть поступок. Я не думаю, что отец, когда перетягивал матрасы, думал о чем-то возвышенном. Он должен был хорошо сделать свою работу, потому что эта работа дальше перейдет другим. И это относится к каждому человеку. Например, ты шьешь ботинки, и твоя работа состоит в том, что ты вырезаешь обшлаг; если ты свою работу сделал плохо — на выходе брак.

— Я хорошо знаю все четыре Евангелия и часто их цитирую, особенно Евангелие от Марка, где апостол говорит: Верую, Господи! помоги моему неверию (Мк. 9: 24). Эта фраза для меня самая важная. Но если ты веруешь, веру надо начинать каждый день сначала, тогда ты будешь находиться в состоянии обновления…

«Чувства тоже воспитываются…»

— Знаете, мне однажды довелось выступать в церкви. В центре Москвы, на Тверской улице, есть небольшой храм Бориса и Глеба. Я знаком со священником отцом Александром — замечательным образованным человеком, и с прихожанками этой церкви, я их называю сестрами. Однажды я узнал, что они там показывают людям фильмы, и спросил: «Почему мои не показали?»

Назначили день (это было года три назад, юбилейная дата, связанная с войной). И вдруг мне звонит отец Александр и говорит: «Знаете, Юрий Борисович, у нас завтра встреча, но я боюсь, что после продолжительной службы люди устанут и не придут». На что я ему сказал: «Если будет сидеть один человек, я все равно буду выступать так же, как перед залом, не надо ничего отменять». В тот день я встретил в парке мою подругу, прихожанку храма сестру Татьяну, и говорю: «Вы плохо читали Евангелие: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18: 20)». Она стала хохотать и сказала, что передаст отцу Александру.

И, знаете, пришло столько народа, как на службу — все было забито людьми. Я читал военные стихи и показывал фильмы. У нас есть фильм «Сеча при Керженце», он сделан на основе иконописи. Экран располагался на фоне алтаря, шли иконописные изображения на экране и были иконы жития Христа в реальности — это было удивительно и очень красиво. Мне потом Таня сказала: «Юрий Борисович, отец Александр расплакался».

— Это же подтверждает, что у людей есть потребность в подлинном искусстве! Больше такие встречи не проводили?

— Нет, это был единственный раз. Понимаете, я же не завзятый выступала. Сделать турне по городам, как у нас сегодня многие катаются?

— Если бы турне делали те, кто несет людям свет через христианское искусство, может, и общество сегодня было бы в другом состоянии…

— Может быть. Я иногда встречаюсь с людьми на творческих вечерах и фестивалях, надеюсь, что какие-то вещи все-таки оставят отпечаток в душах людей. Но я по этому поводу не очень взахлебе: мол, ты пришел, сказал, и человек стал другой. Это трудный процесс…

Здесь, в Минске, ко мне подошла мама с сыном и говорит: «Вы знаете, мой сын, когда ему было 7 лет, посмотрел "Сказку сказок" (а ведь это сложно для детей), влюбился в фильм и с тех пор в этом фильме». А сын рядом стоит, ему уже, наверное, лет 13. Я смотрю на него и говорю маме: «Значит, было воспитание чувств» — это отдельная история в жизни человека. Чувства тоже воспитываются…

Беседовала Дарья Гончарова

Фотографии Евгения Прокофьева

Продолжение следует…

13.02.2020