«Я помолился — нашлась мама другая»

Рубрика «Другая Земля» основана на документальных материалах одноименной книги, изданной в нашем монастыре в 2011 году. Авторы и герои книги — сестры и братья милосердия, монашествующие, насельники интерната.

На протяжении многих лет сестры и братья нашего монастыря и Сестричества в честь преподобномученицы Великой княгини Елисаветы посещают проживающих в психоневрологическом интернате № 3 г. Минска, стараясь помочь им молитвой, добрым словом, душевным участием.

Из воспоминаний отца Андрея Малаховского: Святость — это насколько человек возлюбил Бога, и насколько человек относится с терпением, с любовью к ближнему. В нашей жизни зачастую Господь занимает не первое место. Да, какое-то место в иерархии наших ценностей, нашей занятости мы отводим Богу, а для них пик их радости жизненной, пик их деятельности — это молитва, потому что всё остальное для них закрыто в какой-то степени. Нет у них других утешений в жизни.

Сестры рассказывают, что иногда не помнят имени болящего, а он подходит и спрашивает, например: «Как твоя мама?» — и называет ее имя. Всё это тоже признаки святости человека. Святость не в том, что человек светится, а в том, что он свою жизнь освятил Богом.

Петя, 40 лет: Раньше я жил с папой и мамой, с дедушкой и бабушкой. С детства меня водили в храм. Я там молился, всех знал, как кого зовут. Потом мы переехали. Там тоже был храм. Я каждый день в нем молился. Помню, вышел на улицу, и душа моя стала довольная, что я хожу в этот храм.

Потом мама умерла, папа умер, все умерли. В интернате я начал плакать. Говорят: «Ты не плачь, найдем тебе другую маму». Я помолился, точно, нашлась мама другая. Звали ее Людмила. Она стала ко мне приходить. Два года мы уже дружим вместе.

Мне нравится тут работать. Я помогаю всем в отделении — мою полы, мою храм, класс убираю.

Другие плохо убирают. Поэтому я так должен делать. Встаю в шесть часов, беру ведро, тряпку и мою палату. В обед хожу на футбол. Нормально, гуляю. Потом я ходил в класс, картинки делал из шариков бумаги. Храм делал, домики, много чего. Сделал картинку красивую: там нарисован попугай. Как живая получилась картинка — живая-живая. Я был раньше художником.

Летом мы ездили в Голландию. Выступали мы на концерте. Алена пела. Я танцевал: новые, старые танцы. Все хлопали, вся куча, весь этот зал: «У-у-у» кричат, орут. Я говорю: «Я пойду, я боюсь». Я взял, перекрестился три раза и пошел в зал.

Печаль бывает. Когда Анька уехала, печальная неделя вся была, я начал тут плакать.

Мы раньше вместе гуляли, разговаривали между собой, все вместе. Потом она уехала, и я стал плакать. Ревел-ревел.

Потом Анька с другом приехала ко мне. Напитка мне принесли, вафли, семечки. Я сказал им «Спасибо», а потом говорю: «Будьте здесь, я сейчас приду». «А куда ты?» — «Это тайна». Потом пошел в палату, взял подарок и дал Аньке. Сказал: «Ты только не здесь смотри, приедешь ты в свой интернат, зайдешь в свою комнату, сядешь, откроешь и увидишь подарок».  

Я ей подарил кружечку синенькую, маленькую, красивую, новенькую. Я купил ей. Диск. Сахар. Сказал: «Анька, никому не давай!» Потом маленькую коробочку, и там в ней игрушечка — кролик маленький, не живой. Я сам сделал. Сшил. И написал: «Это тебе подарок от Пети».

Я хочу пожелать всем счастья, чтобы все работали хорошо, чтобы в храм все ходили. Любви вам, и чтобы дома было много цветов. Радости души и сердца. Чтобы видели солнце, небо голубое, чтобы видели много цветов.

Рассказывает Людмила, сестра милосердия, которая на протяжении многих лет посещает Петю. Людмила часто забирает его к себе домой, где трое ее детей принимают Петю как родного брата.

— Началось всё в 2000 году. Мы тогда только «Отче наш» с мужем знали. Мы были на грани развода. Один миг, и семья бы распалась. Я посадила мужа в автобус, и мы поехали в паломническую поездку к преподобному Александру Свирскому. Всю дорогу я молилась об одном: «Как мне спасать мою душу?» Вернулись мы из паломнической поездки, и вдруг я думаю, что у нас очень много мягких игрушек. Я всё собрала и говорю: «Есть дети такие обездоленные, больные». Поехали в детский интернат. Едем, стоит мальчик на дороге. Мы обратились к нему: «Покажи, где здесь детский интернат?» Петя первый раз в жизни сел в машину. Он стал нашим проводником.

Это очень символично, мы встретили Петю, и он всю нашу семью привез к детскому интернату. Я порылась в сумке (у меня была одна мандаринка), обняла его, говорю: «Спасибо, мальчик! До свидания». Ему было тогда двадцать лет. Петя взял этот мандарин, так долго прижимал к сердцу. Мы расстались.

Прошло несколько дней, Петины глаза не выходят у меня из головы. Я беру рубашечку сына, какие-то апельсины, остатки торта, говорю: «Мама, я поеду, поищу его. Он в детском интернате, очень хороший мальчик, такой худенький-худенький». Приезжаю в детский интернат. Говорю: «Мне нужен Петя». Мне отвечают: «Нет у нас такого». Я описала наружность Пети, и догадались, что он во взрослом интернате. Я пришла туда, а у них был ремонт. Огромная комната, тридцать больных людей взрослых. У меня шок! А Петя сидит на кровати. К нему первый раз в жизни кто-то пришел! И что меня потрясло: у него была его фотография, иконочка и что-то еще — самое дорогое, завернутое в бумагу, спрятанное далеко в тумбочку. Он мне тут же всё это подарил! Он стал нюхать рубашку, которую я принесла, потому что она пахла домашним.

И тут у меня случилась истерика. Я шла от интерната до остановки и рыдала навзрыд. У меня было потрясение. Я не могла успокоиться от увиденного. Я приехала домой, сказала: «Мама, это ужас! Там такое горе!» Всё это случилось в январе. Это был подарок к Рождеству.

Потом я привела своих родных детей на литургию. Стою и думаю: «Так много некрасивых людей, зачем мои дети будут на всё это смотреть? Ну, Петя — это мое, но детям здесь делать нечего. Всё, ноги моей больше здесь не будет!» Но нога моя была там потом всё время.

У Миши (мужа) реакция была крайне негативная. «В фашистской Германии умственно отсталых людей расстреливали». Это я услышала. А через два года мой Миша отдавал свои самые лучшие сандалеты Пете.

Отношение к Пете — это лакмусовая бумажка для всей нашей семьи. Как-то я сидела дома и что-то штопала или зашивала и включила белорусское телевидение. А в интернате есть свой театр, и Петя играет в нем, он очень пластичный. И вот показывают моего Петю по телевизору. И он, точно на вручении «Оскара», говорит: «Спасибо маме, папе!» Я понимаю, что это про меня, и начинаю плакать. Дети у меня талантливые, все очень хорошо учатся. И я им тогда сказала: «Я не знаю, дети, чего вы в жизни добьетесь, но Петя уже "Оскар" свой получил!»

Как-то наши друзья венчались. Все гости знали, что у нас трое детей. И когда на Венчании меня увидели с Петей и двумя девочками из интерната, Аленой и Юлей, все гости решили, что это мои родные дети. После Венчания все сели за стол, никто ничего не ест, гости смотрят с сожалением, думают: «Бедная женщина, у нее такие больные дети, а она еще так себя держит…» Потом одна знакомая говорит: «А как же вам, наверное, тяжело жить, у вас все детки такие». И тут вдруг до меня доходит, что все подумали, будто это мои родные дети. Я стала объяснять, что это не мои дети, что у меня нормальные, хорошие, красивые дети. И в тот момент я подумала: а есть же люди, у которых действительно такое горе, и они с этим живут.

И еще вспоминается: был страшный ливень, а я шла к Пете (несла семечки, напиток, пряники — полный набор), останавливается машина, и мужчина говорит: «Садитесь, пожалуйста, у нас общая беда. У меня здесь сын родной». Хорошо говорить, что у меня есть Петя, только он не мой, но высшая степень милосердия — сказать: «Да, он мой!»

Петя у нас уже десять лет. Когда забираешь его домой, всё легко и просто! После службы едем к нам, он кушает. Когда в «Макдональдс» я его водила, он сказал: «Это невкусно, а дома вкусно!» Потом у него тихий час. Он ложится у сына Саши, спит. Саша у нас в семье самый добрый, он Пете всё разрешает (и поспать на своей кровати). Дочки очень ревнуют. Но всё равно уже говорят: «Наш Петя».

Мы брали Петю в лагерь православный. Петя там был абсолютно нормальным человеком. Он мало развлекался, всё время собирал бумажки на территории. Когда все играли в баскетбол, волейбол, Петя понимал, что ему надо убирать двор. Петя там жил две недели с нами в палатках.

Как-то у меня оставалось очень мало денег в кошельке. Я шла к Пете. Думаю, куплю по минимуму. Я купила сухарики и в этот же день потеряла кошелек, в котором были оставшиеся деньги. Я поняла, что на таких людях нельзя экономить, всё, что сэкономила, я потеряла. Для меня это было вразумлением: нечего высчитывать и делить. Надо было купить самое дорогое.

Вначале я как на крыльях летала. Я с другого конца города умудрялась два раза в неделю приехать к Пете, что-то наготовить, привезти. А теперь до интерната близко, но нужно столько усилий! Но вот туда заходишь, и все кричат: «Петя, мама пришла! Петя, мама пришла!» и Петя гордо медленно выходит из кустов!..

У меня есть сестра. Она метр семьдесят, высокая, красивая, рыжая. Мы с ней совершенно не похожи, никогда в жизни не скажешь, что мы родные сестры! Но есть фотография, где у нас с сестрой абсолютно одинаковые лица. Мы тогда приехали к Пете в интернат и все вместе сфотографировались. Понимаете? Когда между нами Петя, видно, что мы родные сестры. Когда есть эти люди, тогда мы действительно все родные.

Продолжение следует…

01.12.2020