Смирение или трусость?

Достаточно изучить ее страничку в социальной сети «ВКонтакте», чтобы понять: перед нами — человек неординарный. Неравнодушный. Верующий. Она же скромно пишет о себе в профиле: «Писатель, блогер, преподаватель». Кому интересно больше — может ознакомиться с ее книгами «Дневник бывшей атеистки», «Меньше ада» и одноименным блогом. А нам удалось пообщаться лично, когда осенью 2019 года ныне москвичка Дарья Косинцева приезжала в Беларусь. В Минске у нее было запланировано публичное выступление в Духовной академии, но нам удалось пригласить ее в монастырь, где после знакомства было записано видеоинтервью с монахиней Иулианией (Денисовой), вызвавшее живой отклик наших читателей. Сегодня вашему вниманию — размышления Дарьи Косинцевой на тему «Смирение или трусость?»

— В нашей «просвещенной» атеистической среде тема смирения была одним из аргументов «почему христианство — отстой». Мы считали его религией рабов и несвободы, призывающей отказаться от своей воли и разума; придуманной хитрыми попами и властителями, чтобы закабалить народ и управлять массами.

Эти теории считались достаточными. Христианство, которое так или иначе базируется на идее смирения, казалось неадекватным бредом. Ведь общество живет по другим правилам, где сильный жрет слабых. А значит, ты должен быть выше, умнее и, конечно, горделивее всех.

Но потом я начала читать русскую классику. И поняла, что в христианстве всё не так просто и плоско, как мне казалось.

Из святых отцов одной из первых книжек стала подборка «Гордость». Меня поразил этот текст. Святые отцы оказались более гениальными психологами и философами, чем все, кого я читала раньше. Это были наблюдения умных людей, которые рефлексировали на тему своей жизни, показывая, что гордость и стремление к первенству часто калечат и тормозят человека.

Когда не нужно мучительно опираться на других

Заглядывай в себя, изучай и познавай самого себя — один из базовых принципов христианства. К смирению также нужно подходить внимательно, размышлять о его природе.

Нередко в православной среде под маской абсолютной жертвенности (ты весь такой хороший, добрый, безотказный) скрывается вполне человеческое желание получить какой-то бонус, например, признание. Такое «смирение» понимается как необходимость быть удобным, чтобы окружающие увидели, оценили и были благодарными за твою жертву… Источником такой якобы христианской жертвенности становится не желание сделать добро, а неуверенность в себе, страх одиночества: «Я это сделаю, и они меня не выгонят, примут, пригреют, что-нибудь взамен дадут». В человеке нет внутренней опоры, кроме оценки и принятия другими людьми.

Для себя я вывела очень важную формулу: смирение — в первую очередь не перед людьми, а перед волей Бога. А часто Его воля приводит к тому, что люди вообще тобой не очень довольны. И в ответ на твою любовь и добро отвечают злом. Не зря в Евангелие сказано: мир будет ненавидеть вас (Ср.: Ин. 15: 19).

Вся история Христа это показывает: те, кому ты делаешь добро, тебя и распнут. И если к добру ты подходишь не с чувством абсолютного дарения, любви, без ожидания похвалы и благодарности, а с желанием быть удобным, признанным и принятым — быстро разочаруешься и в людях, и в себе.

Так вот вера для меня — когда опору и главную точку оценки ты обретаешь в Боге. И тебе больше не нужно мучительно опираться на мнение других.

Смирение — это свобода

Для меня смирение — это, прежде всего, осознание своей ограниченности: я не самая добрая, не самая умная, не самая сильная. Я не могу понять, что нужно людям вокруг и не могу им этого дать. Иногда я плохо понимаю даже себя.

Смирение выводит тебя из фантастического мира, где ты придумал роли и себе, и людям вокруг; где ты молодец и всё контролируешь. И часто этот процесс не особенно приятен.

Смирение — это такой антиперфекционизм. Ты понимаешь, насколько ограничен в своих ресурсах — интеллектуальных, физических, материальных. И при этом, несмотря на всю твою ограниченность и неидеальность, находишь силы идти дальше, совершенствоваться и смиряться с тем, что каждый раз падаешь. Потому что ценен такой, какой есть.

Я всегда была девочкой-отличницей, которой хотелось быть удобной и бесконфликтной. На каком-то этапе слово «смирение» было оправданием моей трусости, неспособности опереться на что-нибудь, кроме мнения окружающих людей. Но смирение — это не про то, что я перекладываю ответственность за свою жизнь на какую-нибудь книгу или человека. И уж тем более смирение — не мантра «я хуже всех»… Смирение — это свобода от общественных ожиданий, стереотипов и ответственность за свою жизнь и поступки. Когда ты смиряешься перед Богом, у тебя появляется точка опоры, а значит — возможность бунтовать против правил этого мира.

Для чего нужно смирение? Чтобы отказаться от эгоизма и научиться отдавать. Но сейчас я понимаю, что гораздо больше смирения нужно, чтобы научиться просить и принимать помощь. Потому что в очередной раз жизнь демонстрирует, насколько ты ограничен и зависим от других. Помню, моя подруга из сибирской деревни говорила: «Ты что, в деревне нельзя ни у кого ничего просить, что люди скажут? Стыдно... Значит, ты ничего не умеешь, если вынужден обращаться за помощью людей». Казалось бы, человек делает всё правильно: сам справляется, ничего не просит. Но для меня это самая яркая форма гордыни.

Часто мы представляем гордыню как некий бунтарский пафос, какую-то силу, а она проявляется в этих «чего это я буду просить», «а что люди скажут...» Как раз выключение в своей голове голосов бесконечных людей, которые про меня что-то думают, и есть результат практики смирения.

Хочешь сказать неприятную правду? Скажи ее своему начальнику

И еще один момент. Нам очень легко смирять тех, кто слабее нас. И мы с готовностью и радостью смиряемся перед теми, кто сильнее нас, кто может в ответ на наше вразумление дать не очень приятную обратную связь. Такое желание смириться перед сильным и посмирять слабого — совершенно не христианское. В Евангелии сказано: если вы будете любить тех, кто вас любит, какая вам польза от этого? Не так ли поступают и мытари? И если вы приветствуете только друзей своих, что такого особенного делаете? Не так ли поступают и язычники? (Мф. 5: 46, 47) От себя добавлю: если вы смиряетесь перед сильными и смиряете слабых, не то ли делают и неверующие?

Необязательно быть христианином, чтобы приводить в жизнь простой психологический механизм: я торможу свою агрессию там, где мне может прилететь в ответ, и с удовольствием смиряю и поучаю там, где мне ничего не угрожает. Именно поэтому с нашими близкими часто мы более наглые и несдержанные, чем с чужими людьми. Близкий ведь всегда простит…

Христианство призывает к инверсии такого механизма. Если хочешь кого-то посмирять — смиряй того, от кого зависишь. Хочешь сказать неприятную правду? Подумай, а готов ли ты ее сказать своему начальнику.

Так поступает Христос. Он смиряется перед слабыми и зависимыми и смиряет сильных. Он приходит в храм и переворачивает столы людей, у которых есть деньги, власть и влияние. Он бросает вызов не тем слабым, которым легко читать лекции про их моральное несовершенство, — безумцу, бомжу, блуднице… Нет, Он приходит к сильным, от которых зависит Его жизнь, судьба, и именно им говорит неприятную правду.

Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия (2 Тим. 1: 7). Вот этой силы часто нам и не хватает.

Так вот христианское смирение — это подражание Христу. Переворачивание нашего привычного, практически рефлекторного механизма, когда мы встраиваемся в систему и подчиняемся тем, от кого зависим, и с удовольствием хамим тем, кто зависит от нас.

Пример дико неприятного для меня духовного упражнения. Когда на остановке курящий человек бросает окурок себе под ноги, мне хочется отойти и не вступать в конфликт, но я поднимаю окурок и даю его обратно человеку со словами: «Вам помочь донести до урны?» Вы не представляете, каких усилий мне стоит такое упражнение. Но мне кажется, это необходимый конфликт.

Настоящий бунт против порядков мира

Митрополит Антоний Сурожский писал: «Смирение — одна из самых мужественных евангельских добродетелей, мы же умудрились превратить его в жалкое свойство раба. Мало кто хотел бы быть смиренным, потому что смирение представляется людям отвержением человеческого достоинства. То же относится к послушанию: мы хвалим ребенка за послушание, тогда как на самом деле он проявляет покорность и лишен собственной воли; мы очень редко интересуемся, что же у него на сердце, и слишком легко принимаем блеющую овцу за овцу стада Христова. Прослыть смиренным, послушным, кротким воспринимается чуть ли не как оскорбление. Мы больше не видим высоту и силу этого состояния».

Мне всегда казалось, что добродетель — это скучная норма скучных людей. А зло — романтичный, красивый бунт интересных и оригинальных. Но вообще-то всякого хаоса, жути, порока вокруг гораздо больше, чем любви и добра. Материться, курить, пьянствовать — просто и не требует никакого духовного усилия. На самом деле ты встраиваешься в поток, при этом думая, что весь такой неординарный. Добродетель, смирение — вот настоящий бунт против порядков мира.

Христианство призывает нас быть святыми. А быть святыми часто означает выпадать из общества, из системы, быть маргиналом, тем камнем, который отвергнут строители. И при этом вера дает силу и мотивацию, чтобы все равно идти по выбранному пути.

12.02.2020