Последнее слово о Боге и человеке

«Что есть истина?» — вопрошал приведенного к нему Узника скептик Пилат, не подозревая, что — вот она, перед ним. Не философское понятие, а Богочеловек, Богочеловеческая жизнь, к которой может быть причастен каждый из нас. Все наши представления, все умозаключения в лучшем случае лишь приближают нас к последнему слову Бога о человеке и о Нем Самом — Кресту Христову, перед которым ставит нас Крестопоклонная неделя Великого поста. Слову, которое апостол Павел назвал безумием — буйством проповеди (1 Кор. 1: 21). И лишь в этом безумии — безумии любви Творца к Его творению, побуждающей нас к ответной любви — наше спасение.

Это превыше всякой логики и не вмещается ни в какую философскую систему, о чем и говорит Достоевский, противопоставляя Христа истине в общепринятом ее понимании, признаваясь вместе с тем в неимоверных трудностях, с какими сталкивается верующий человек нового времени, отвечая на его «вызовы»: «Я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных! И однако же Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной».

Что все наши представления о реальности, включая представления о Боге, добре и зле? Все наши дважды два четыре, все уравнения?

«Все равны перед Богом, но Бог // не решается как уравнение», — написал когда-то Александр Еременко. Истина? «В Богочеловеке Христе есть что-то несравненно большее, нежели истина, добро и красота, — продолжает Достоевский. — Он является всем этим в абсолютном смысле, и в то же время Он представляет нечто большее, чем все это».

Слово, ставшее плотью — вот Истина, открывающаяся только через образ жизни, аналогичный жизни воплощенного Бога. Бога, пошедшего на Крест, показав, как, до какой степени мы дороги Ему и предложив нам брать с Него пример. Явив ту любовь, которая с человеческой точки зрения просто немыслима — соблазн для иудеев и безумие для эллинов (Ср.: 1 Кор. 1: 23). И ярче всех после Павла высказался об этом вопиющем скандале и абсурде Тертуллиан: «Сын Божий распят; мы не стыдимся, хотя это постыдно. И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно».

Этот абзац из сочинения «О плоти Христа» позже свели к приписываемому Тертуллиану символу веры Credo quia absurdum («верую, ибо абсурдно»), хотя о вере здесь речи, как видим, не идет, во всяком случае — о ней не говорится прямо. А говорится о том, что Бог, спасая нас, делает нечто ни с чем несообразное, нечто такое, что невозможно выдумать, и именно поэтому такой акт, а точнее — последовательность актов и вызывает полнейшее доверие.  

Бог выше всех наших логических конструкций и представлений, включая этические, эстетические и все прочие. Будучи Богом Живым, а не богом философов, ученых и моралистов, будучи Любовью, Он, Непостижимый, постигается нами лишь в меру нашей способности любить Христа. И только через любовь к Нему нам может открыться и Его любовь к нам.

«Это кажется парадоксальным, но опыт всех, кто знаком с духовной жизнью, свидетельствует: Евангелие никому не бывает на пользу, если сперва не полюбить Христа», —  пишет протоиерей Георгий Флоровский. Перефразируя гимн любви апостола Павла (См.: 1 Кор. 13: 1‒13), можно сказать, что если я прочитал всех евангелистов, все Писание и всех отцов от корки до корки, а любви не имею, то я ничто. И именно для того, чтобы пробудить в нас эту любовь к Сыну Человеческому, а через нее и любовь ко всякому человеку, как бы грешен он ни был, в середине поста и выносится на середину храма Крест Христов, предваряя Страстную Пятницу — день нашего спасения.

Сорокадневное путешествие наполовину пройдено, дает себя знать некоторая усталость, но главное — то, ради чего и предпринимается Великий пост — впереди. А цель этого ежегодно возобновляемого странствия от Адамова изгнания до Воскресения — в нашем уподоблении распятому за нас Человеку, прекрасней и совершенней Которого не было и не будет. И Кто готов приобщить каждого к этой красоте, этому совершенству.

«Есть три разряда людей, — писал Блез Паскаль. — Одни обрели Бога и служат Ему, люди эти разумны и счастливы. Другие не нашли и не ищут Его; эти безумны и несчастны. Третьи не обрели, но ищут Его, это люди разумные, но еще несчастны. Земную науку надо понять, чтобы ее полюбить, а божественную надо полюбить, чтобы понять ее. В мире нет ничего более великого, чем Иисус Христос, а в Иисусе Христе нет ничего более великого, чем Его жертва».

Об этой же жертве нам и напоминается в сегодняшнем мире, где давно уже стало в порядке вещей не искать Бога, вообще не вспоминать о Нем. Само такое воспоминание, не говоря уж о поиске, рассматривается в новое время — время массового отказа от Благой Вести, от Нового Завета — как признак сумасшествия. И потому-то призыв апостола Павла к тем, кто хочет быть мудрым, обезуметь в «постхристианскую» (антихристианскую) эпоху, кажется актуальным как никогда.   

Истина, добро, красота? Все это лишь слова, слова, слова без виселицы, где Сын Человеческий — избитый, оплеванный, раздетый донага, выставленный на позор и оставленный не только всеми, но и Богом, — умирает в нестерпимых мучениях на виду насмехающейся над Ним толпы.

Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15: 34).

Для того, чтобы вдобавок к другим пережить и самое страшное — ад богооставленности. И — вывести из ада всех, кто там оказался от Адама и до сегодняшнего дня.

22.03.2020