Наша жизнь

Звонкое осеннее утро. Без двух девять. К остановке «Новинки» подходит переполненный автобус. Час пик. Все спешат на работу. Но несколько человек спешат особенно. Они отрываются от толпы и бегут по направлению к монастырю. «Татьяна! Береги каблуки! — прямо на бегу начинает свои упражнения в остротах брат С. — Платок забыла! Доставай скорее платок!» Опаздывают к началу рабочего дня многие, но бегут из них только иконописцы. У них строгий начальник — отец Сергий. Он расстраивается, когда кто-то опаздывает. В 9:00 начинается чтение канона преподобному Андрею Рублеву. Сестры, проводя экскурсии по монастырю, в иконописной мастерской говорят: «День у иконописцев начинается с молитвы». Это правда. Стройно звучат ирмосы и припевы канона. То и дело хлопает дверь — забегают опоздавшие.

Иконописная мастерская — это прежде всего люди. Очень разные, даже внешне. Кто-то похож на фотомодель, кто-то на классическую паломницу, кто-то на красну девицу, кто-то на неформала, кто-то на тетю с авоськами. Конечно же, есть в мастерской и монахини. Все трудятся вместе. И что их объединяет? — То, что всех сюда привел Бог. Каждого своим неповторимым путем.

Монастырская мастерская началась с нескольких человек. Еще не было монастыря, еще не началось строительство храма. Было несколько прихожан Петро-Павловского собора, студентов-художников. Почти в одно время пришли они в храм, почти одновременно стали учиться иконописи у отца Игоря Латушко из кафедрального собора. Потом их объединило сестричество. А в какой-то момент возникла мечта — вот бы нам когда-нибудь вместе писать иконы! Мечты сбываются. Через несколько лет такое место нашлось. Им стал подвал психиатрической больницы.

Когда рядом с больницей началось строительство храма, решили почти одновременно начинать работу и над иконостасом. Главврач предоставил помещение для написания храмовых икон. Зимой 1998 года были изготовлены огромные доски. Отец Сергий вспоминал, как он их грунтовал в больничном подвале. Днем он учился в Академии искусств, а по ночам приходил левкасить (левкас наносится очень тонкими слоями — по 10–15 на каждую доску). «Помню, весна была, на улице всё цветет, благоухает, поздний вечер, подвал, ты один. Положишь слой левкаса, он сохнет примерно полчаса, и ты это время спишь. Заводишь будильник через каждые 40 минут, просыпаешься и снова кладешь слой. Помню, в те времена по вечерам всё время обливался чаем. Заваришь себе чайку, только сядешь пить, как, не успев донести кружку до рта, заснешь, и просыпаешься от того, что кипятком облился. Несколько раз со стула падал. Один раз упал — вот так, прямо с чашкой чая в руке. Счастливое какое-то было время...»

Пасха 1999 года. Светлая седмица — начало монастырской иконописной мастерской. Первое время в ней было только две сестры. Они сами левкасили досочки, учились золотить, растирали краски, олифили. Теперь это всё делают подмастерья — ты только пиши. И можно к этому уже привыкнуть и быть чем-то недовольным. А помню, как году в 1996-м впервые попали мы в настоящую иконописную мастерскую при кафедральном соборе. С каким трепетом мы переступили ее порог! Так, наверное, человек впервые входит в алтарь. Мы просили у иконописца разрешения чем-нибудь ему послужить, помочь, чтобы иметь возможность прийти еще раз. Он от помощи не отказался, и мы приходили мыть баночки из-под красок и полы. О такой чести мы и не мечтали — мыть полы в иконописной мастерской! Постепенно там мы научились левкасить, готовить краски на основе минералов. И ведь это такое чудо, что до сих пор сохранилась техника письма, в которой работали иконописцы ХII–ХV веков, и среди них — Андрей Рублев. Сейчас в такой технике художники не пишут. Помню, как мы не расставались с книжкой монахини Иулиании (Соколовой) «Труд иконописца», пытаясь запомнить все тонкости и секреты. Помню, как ездили в Москву в Третьяковку вдохновляться, глядя на старинные иконы. Ведь в Беларуси таких образцов нет совсем. Помню, как по крупинкам собирали книги, репродукции, фотографии древних икон, мозаик, фресок. Сейчас же возможности расширились до невероятности, во многом благодаря компьютеру. Теперь иконописцы, которые приходят в мастерскую, не сталкиваются с этими трудностями, всё налажено. А вначале было что-то похожее на мучения мальчика, который отливал колокол в фильме Тарковского «Андрей Рублев». Но это было счастливое время, неповторимое.

Постепенно мастерская росла, приходили новые, но уже хорошо знакомые братья и сестры. И мы все жили сестричеством, мастерской, литургией, собраниями, беседами батюшки. Мастерская была не работой, а жизнью. И даже часто, в буквальном смысле слова, — местом жизни. Помнится, еще в подвале больницы, в самом первом помещении, за шкафом была огромная двуспальная кровать. На ней помещалось три сестры. А по ту сторону шкафа располагались братья. Такие ночевки были перед службами. Вначале, пока храм строился, было только три литургии в неделю: в четверг в Центре реабилитации в больнице, в пятницу — в домовой церкви психоневрологического интерната и в воскресенье — в строящемся храме. Потом достроился монастырский корпус, и мастерская переехала туда из больницы. Все первые сестры-иконописцы стали насельницами монастыря (за исключением семейных). Ну, а братья-иконописцы (и не иконописцы) основали на месте мастерской в послерабочее время особое общество — «Афонскую каливу Пресвятой Богородицы».

Службы тогда в монастыре уже были каждый день и начинались в 4 утра. Большинство братьев-подвижников были пономарями и регулярно посещали ночные службы. Деятельность каливы начиналась в вечернее время с совместной трапезы, которая состояла из «роллтона», кетчупа и консервов и сопровождалась бурными и долгими духовными беседами. Потом вместе читали правило. Было также установлено чтение акафиста Пресвятой Богородице. Эта традиция сохранилась до сих пор — по пятницам после вечерней службы в храме братья читают этот акафист. А тогда было установлено в мастерской чтение с каждением, в темноте, со свечами. Кадил чередной брат. Кадило было почти игрушечное, самодельное, но с бубенцами и настоящим ладаном. Впоследствии один из тех братьев стал диаконом, пользуется теперь настоящим кадилом. Сестрам каждение не доверяли. И вообще — какие сестры могут быть в афонской каливе? Но они были, и пришлось им присвоить афонские имена — отец Иринарх и отец Лаврентий.

Часто вечерами заходил батюшка, его посещения и беседы были самым радостным событием. Потом наступало время отхода ко сну, оно сопровождалось целым ритуалом. Всё свободное пространство мастерской занималось самодельными кроватями. Старые стулья (еще из больничного подвала) составлялись рядами — по четыре на брата. Иногда приходил на ночлег брат А., он приносил с собой огромную раскладушищу с такой толстой периной, что без улыбки невозможно было на это зрелище смотреть. А брат Г. — пустынник-исихаст, неизменно спал на полу. Он расстилал свой походный спальник болотного цвета и долго стучал коленками — бил поклоны. Говорят, что когда брат Г. жил на третьем этаже, то на втором невозможно было заснуть от его поклонов. Но наши «отцы» от бессонницы не страдали. Изредка приходил погостить в каливу пономарь Валера — его уговаривали братья, с состраданием глядя, как он, с больными ногами, спит, сидя в старом креслице на кухне. Он был взрослый, серьезный и в шумных посиделках не участвовал. Теперь это уже всеми уважаемый батюшка. А что когда-нибудь будет с остальными?..

В то время один из братьев часто повторял: «Сейчас у нас самое счастливое время. А когда-то это закончится, все разойдутся кто куда. Станут важными — не подойдешь!» Не верилось. Но рано или поздно детство заканчивается. Началась серьезная жизнь — кто-то ушел в монастырь, кто-то женился. Калива распалась. Пророчество сбылось! Но всё же какая-то связь между «отцами» осталась. Тогда мы стали думать: главное — найти Бога, а с Ним в Царстве Небесном будут все едино, и гораздо лучшим единством.

А жизнь иконописной продолжается. Может, внешне она сейчас и другая. Что-то меняется, становится более серьезным, официальным. Старые люди уходят — кто-то по семейным обстоятельствам, у кого-то меняется монастырское послушание. Приходят люди новые. Вначале они кажутся чужими. А потом становятся родными. И самое радостное, что приход каждого человека — это чудо, это милосердие Промысла Божия. И для каждого икона — это жизнь, и Бог — это цель.

Отец Игорь сказал как-то, что есть иконописцы — как бы с большой буквы, они творят иконы, а есть иконописцы, которые спасаются рядом с иконой. Это про нас.

Иногда кажется, что что-то отрываешь от себя, отдаешь Богу. Но на самом деле это привилегия — отдавать на служение Ему свой талант, свое время, силы, ум, сердце. И надо быть благодарным Ему за эту возможность. И хотелось бы это не потерять.

…Вечер. Темно уже — полвосьмого. Татьяна ищет большой пакет.

— Зачем тебе?

— Икону хочу взять с собой домой.

— Может, не надо? Отдыхай уже!

— А что мне дома делать? Приду, чайку попью да порисую до двенадцати.

Жизнь продолжается...

Продолжение следует…

03.12.2020