Надежда

Из цикла рассказов «Милосердные сестры»

Учащиеся первого набора медицинских курсов в перерыве между занятиями накрывали к обеду в трапезной Свято-Пантелеимоновского училища сестер милосердия. И чего только не было на столе из домашних разносолов: и пирожки, и соления, и варения. Оставалось только накипятить чаю, и начиналось угощение! Тут и смех, и радость встречи, и последние новости, и обсуждение вопросов, связанных с работой в отделениях больницы. Только чувствую: кого-то не хватает. Поднимаюсь в класс и — точно! Одиноко сидит наша Надежда, склонилась над конспектами. Небольшого роста, тоненькая, в вязаном пушистом, как у младенца, колпачке на голове. Ножки в старых ботиночках подобраны под стул, плечики смиренно подобраны крылышками ангелочка. Повернула ко мне бледное лицо, улыбнулась виновато и смотрит голубыми глазами. «Чего же ты со всеми вместе кушать не идешь?» — спрашиваю. «Да я сыта! Нет надобности», — отвечает. — «Как так нет надобности, Надя! Половина дня уже прошла, а впереди еще занятия, потом — всенощная…» За все годы моего знакомства с Надеждой я ни разу не видела ее за едой. Сыта.

Как, откуда приходят к нам люди, которые не заботятся о том, что им есть и что пить, не дрожат над своим здоровьем? Они не вмещаются в круг житейских страстей и забот, живут практически независимо от обстоятельств жизни, от того, какое тысячелетие на дворе, что принято или не принято в обществе. Они свободны от стремления к респектабельности, успеху, власти над людьми — от всего того, что так ценится в нашем мире…

Сокрыто от нас ее появление на свет. Как, при каких обстоятельствах оказалась новорожденная девочка в апреле 1942 года среди руин разрушенного войной Харькова? Больше года проходила здесь линия фронта: взрывные волны носили по улицам и площадям города победоносный огонь смерти, несколько раз передавая свою власть то советским, то фашистским солдатам. Никто никогда так и не смог рассказать Надежде о том, кто обронил крошечный сверток посреди пылающего грохотом ада. Подобрали добрые люди и тем спасли, подарили новую жизнь. И не только по плоти, но и по духу. Приемные родители Нади мужественно хранили веру, невзирая на гонения со стороны безбожной власти. Они крестили и воспитали приемную дочь в большой благочестивой семье. После войны началась учеба в школе. Когда умерла Ольга Иосифовна — ее нареченная мать, Надежда заканчивала политехнический институт. …

Смотрю из окна на то, как Надежда торопится, идет по дорожке к храму: в своем детском колпачке, в старом плаще, в стоптанных ботинках, сутулится под тяжестью большого, видавшего виды рюкзака. 

«Надя, ну скажи нам, что же такое тяжелое ты носишь в своем рюкзаке?» — спрашивали сестры. «Да это все мне в дороге надо. Из загорода езжу», — скажет она и засмеется одними глазами. Потом случайно откроется: в рюкзаке у нее — куски черного хлеба и бутылка с водой. Кусок и ей самой перепадал. Водой, помолившись, запьет — и сыта на весь день. И как это удивительно, если представить то, с каких тарелок, какие деликатесы и в каком окружении вкушала она, являясь женой видного советского дипломата, сотрудника Министерства иностранных дел!..

После харьковского политеха жених увез Наденьку в Москву. Он окончил институт и подыскивал себе жену, чтобы уехать вместе с ней на работу за рубеж. Оказавшись в Харькове, познакомился с Надей и принял решение. Надежде пришлось пожить с мужем и в Африке, и в Европе. Детей у них не было, Бог не дал.

О своем призвании — ухаживать за тяжелобольными — она узнала давно. Заболел, вернувшись из далекой страны, один из близких друзей ее мужа. Тяжелейшее инфекционное заболевание. Врачи и те лишний раз боялись подойти к нему. А Надя принялась выхаживать умирающего товарища. И выходила. Опасно больной выздоровел. Не пострадала Наденька, не заразилась, хоть и не отходила от него ни днем, ни ночью. Сотрудники потом еще долго смотрели на нее с нескрываемым удивлением и суеверным страхом.

«Ты сумасшедшая, и я определю тебя в сумасшедший дом!» — в гневе кричал на нее муж, когда вышел на пенсию, и они вернулись в Москву навсегда. Пытался и так, и этак — бесполезно! Надя протоптала дорожку в монастырь на службы, и там стали с ней происходить до того непостижимые для ее мужа вещи, что он было совсем отчаялся. Вскоре рядом с ним оказался совершенно не знакомый ему человек, ни следа не осталось от его прежней жены — светской «львицы»: то ли юродивая, то ли богомольная странница из произведений Лескова, то ли древняя подвижница из патерика.

Надин духовник обвенчал супругов. Они переехали из Москвы на дачу и стали жить постоянно в большом загородном доме. Сюда со всей округи Надежда собирала больных, хромых и голодных бродячих собак и кошек. Кормила, выводила блох и клещей, лечила лишаи и раны, укрывала от холода и непогоды. Однажды муж выкрикнул признание: «Я — человек некрещеный, мне тебя не понять!» — «Как же ты ничего не сказал батюшке об этом? Ты же, некрещеный, не имел права приступать к таинствам, венчаться!..» — Надя заплакала и вышла из дома. Она направилась в сарай, к своим подопечным. Они всегда могли посочувствовать ей…

На службы в монастырь Надежда ездит почти каждый день на протяжении десятка лет. С утра — на литургию, потом — в больницу. Вычесывает вшей, обрабатывает зловонные, гниющие раны, обмывает, кормит больных бродяг. Всегда было как-то не по себе, когда я видела то, как Надежда голыми руками вымывала гнойники или обрабатывала лишаи на теле больных, которые в процессе своей нездоровой жизни набирались самых разных инфекций. Но что-то всегда меня останавливало, и не было решимости сделать ей категорическое замечание — что необходимо пользоваться резиновыми перчатками, масками, другими защитными материалами. У нее отсутствовало чувство брезгливости, и она ничем не заражалась от инфекционных больных.

Как-то на одном из занятий на курсах я рассказывала о подвиге служения дореволюционных сестер милосердия в лепрозориях. Надежда слушала, затаив дыхание. В конце лекции спросила: «А сейчас где лечат прокаженных? И нельзя ли мне будет поехать к ним в качестве сестры милосердия?» В классе исчезли звуки, все замерли. Это были минуты постижения собственной решимости послужить Христу. Мы тогда пытались разузнать о местонахождении этих закрытых лечебных учреждений, но так и не пришли к решению. А по окончании курсов крестовая сестра милосердия Христова Надежда исчезла. Мы думали тогда о ней, что, наверное, осуществилось ее желание ухаживать за больными проказой в одном из лепрозориев Сибири и что она — там.

Еще за несколько месяцев до выпускных экзаменов на медицинских курсах она стала готовиться к радикальным переменам в своей жизни ради Христа. Пошла в паспортный стол, написала заявление и сменила фамилию мужа на Христову.

«Подумала, что это — явное указание Божие, — то, как я оказалась снова в Сестричестве, — рассказывала она чуть позже. — На службе на Афонском подворье я стояла у иконы святого Пантелеимона. Вообще-то, я редко попадаю на это подворье. И тут ко мне подходит сестра, с которой мы учились вместе на курсах сестер милосердия и которая в этот раз тоже случайно оказалась на подворье. Расцеловались мы с ней после трехлетней разлуки, она и говорит: «И где ты только ходишь, Надежда, к нам не заглядываешь!»

Все в том же колпачке, в своем стареньком потертом плаще, в стоптанных ботинках, с тем же рюкзаком за плечами Надежда вновь появилась на пороге Сестричества.

14.05.2020