Несказочная Лысая Гора (часть 1)

На мужском подворье единственного в Минске женского Свято-Елисаветинского монастыря под присмотром только 6 монахинь живут почти 200 мужчин: алкоголики, наркоманы, бездомные, рецидивисты и просто люди с тяжелой судьбой. Кто и как может им помочь хоть как-то изменить свою жизнь, и готовы ли они принимать помощь?

Черный человек

От подворского храма до фермы по заснеженной лесной дороге идти минут тридцать. Передо мной в белом тумане возникает мужчина: высокий, худой, в черных джинсах и черной куртке. Он заговаривает первый:

— Ты думаешь, что здесь святое место? Что-то такое напишешь? Здесь люди просто пересидят и уйдут. Нормальные не останутся, только полудурки, которым пойти некуда.

Вечереет. На пустой дороге нет никого, кроме нас с черным человеком.

— А вот что нужно написать: матушки братьев используют как бесплатную рабочую силу. Пашем тут все на благо монастыря. Никому и дела нет до твоей души. А монашек сюда сплавили тех, кто в монастыре не надобен. Сами бывшие воровки, наркоманки, только такие и будут жить с пьющим жульем. Им тоже некуда пойти, вот они здесь и остались.

Черный человек вырывается вперед и кидает вслед:

— Тут все так считают, только я один... честный… тебе всё сказал…

Иван пришел на подворье, чтобы бросить пить. Здесь ему нравится работать с собаками. Одна из них по кличке Юмбрик постоянно ходит за ним.

Подворские с фермы молятся два раза в день прямо рядом с коровником. На одной из молитв.

Засунуть свое мнение подальше

Мать Марфа — старшая монахиня на подворье. Крупная, среднего возраста, с большими глазами, она говорит очень тихим голосом, но все окружающие замолкают и слушают ее. По всем главным вопросам и монахини, и братья идут к ней.

— Сколько раз хотелось выработать какую-то систему, помогая этим людям! Но не получается, — говорит она. — Вообще, большинство наших братьев — добрые люди. Я их ценю. У меня к ним сестринская любовь. Но в то же время я злюсь и отворачиваюсь, как обычный человек. Бывает до отвращения. И я балансирую между двумя этими чувствами. На подворье я в первую очередь учусь прощать человека, потому что Бог его давно уже простил. И умер за каждого из нас на Кресте.

В 2000 году, когда монастырь получил землю в деревне Лысая Гора, здесь был пустырь и разрушенный коровник. Первые братья жили в этом коровнике с дырявой крышей вместе с монахинями: мужчины внизу на кухне, а монахини по приставной лестнице забирались на второй этаж.

— Идея подворья возникла у нашего батюшки, отца Андрея Лемешонка, — поясняет мать Марфа. — Сначала сестры ухаживали за больными в минской психиатрической больнице, в том числе в отделениях, куда попадают наркоманы и алкоголики. Хотелось им помочь после того, как они оттуда выйдут. В отделения то и дело попадали практически одни и те же люди. Было понятно, что им нужна реабилитация за стенами больницы.

Только в 2008 году на подворье построили храм и жилые корпуса. Сегодня братья трудятся на ферме, в огороде, конюшне и в мастерских — свечной, иконной, швейной, кожевенной, слесарке, столярке и на пилораме.

На ферме много работы.

Саша, бывший пограничник, отсидевший за хулиганство, недавно получил разрешение завести собаку Дору. Он сам готовит еду для Доры трижды в день.

На подворье действуют простые правила: молитва и труд. По возможности принимают всех. Зимой постоянно приходят новые мужчины. Привозят или родственники, или милиция, или те, кто когда-то сам побывал здесь. Летом людей остается меньше почти наполовину. С потеплением многие возвращаются к алкоголю, наркотикам, бродяжничеству.

— Да, конечно, бывают и скользкие, и бесхарактерные братья, — делится мать Елизавета, еще одна матушка на подворье. — И потребительство какое-то есть. Некоторые приходят и сразу требуют: мне надо то, то и то…

— А если вы видите потребительское отношение, и больше половины братьев приходит сюда «перекантоваться», зачем нужно тратить столько сил, энергии, денег?

— Мы же не знаем, зачем Божия Матерь сюда их приводит, — мать Марфа поднимает голову и удивленно смотрит на меня. — Может, кому-то нужен даже этот месяц. И потом он изменит всю его жизнь. Поэтому я предпочитаю в этом вопросе, как это сказать, свое мнение засунуть подальше.

Службы на подворье обязательны к посещению за редким исключением. Утренняя служба начинается в 5:30.

«Не надо трогать бесов!»

Пятничный вечер. Братская трапезная, большая и светлая комната, заставлена деревянными лавками, на которых сидят мужчины. Они напоминают воробьев, которые хохлятся и жмутся друг к другу, чтобы согреться. В комнату входит отец Андрей — духовник монастыря, высокий, седовласый, с длинной бородой и длинными волосами, собранными в хвост.

— Слава Богу, мы не умаляемся, — слова он произносит с паузами, периодически замолкая и закрывая глаза, как будто пытается услышать что-то, слышное только ему. — Но вот как-то у нас не получается еще разговоров искренних... Наверное, не доверяем друг другу… А потом всё озвучивается за спинами. Ну, рассказывайте, что произошло.

Поднимается пожилой щуплый брат (братьями на подворье называют всех проживающих) с коротко стриженными белыми волосами и худым жилистым лицом.

— Батюшка, если будет у Вас на это благоволение… Взять у Вас благословение на выход из храма во время молитвы. Чтоб по малой нужде...

— Ну конечно! — с удивлением восклицает отец Андрей. — Нет, ну разве, если человек захотел в туалет, его не выпускают? О чем Вы говорите?

— Батюшка, знаете, чем у нас сопровождается выход в туалет? — брат пытается открыть рот, но мать Марфа резко перебивает его. — Поставить чайник, покурить… Всего час молитва длится, все в состоянии выдержать.

— Матушка, если я Вас обманул, это на мне грех будет! Ну если человеку приспичит и лопнет мочевой пузырь… — Миша (так зовут брата) захлебывается словами.

— Конечно, лопнет, если врать будешь! — выкрикивает ему сосед. В трапезной раздается смех.

— Если Вы скажете, мы никого не будем останавливать, — продолжает мать Марфа. — Но что делать с этим потоком людей, выходящих из храма во время литургии? Ну из всех, батюшка, кого мы задерживали, в храме никто не описался.

Отец Андрей качает головой и молчит. Братья тоже молчат.

Возглас с задних рядов — «Климков приехал!» — прерывает молчание.

Пожилой, с глубокими морщинами, Климков стоит, опустив голову, и напоминает провинившегося школьника. По комнате снова проносятся смешки и шепот. Оказалось, он пропадает каждый раз, как уезжает в город за пенсией: пропивает деньги, а затем возвращается на подворье. Пойти ему больше некуда…

Еще один брат приехал на подворье три недели назад, сразу же после выхода из исправительной колонии, — сидел за неуплату алиментов на двоих дочек. Он просит отца Андрея устроить его на работу официально, иначе снова посадят. Отец Андрей соглашается.

— И еще кое-что... — радость от полученного согласия спотыкается о тревогу. — Я отпросился съездить за паспортом. Но задержался и пришел с запахом пива. Согрешил…

Пробыв на подворье всего три недели, в свой первый же выезд в город на работу в монастырском кафе он опоздал на пять часов и пришел нетрезвый.

— Ну, это же несерьезно… На пять часов! Видишь, ты просишь, чтобы тебе сделали уступку, оформили, а ты ненадежный человек, — разочарованно отвечает отец Андрей.

— Такого больше не повторится! Я даже по освобождению спиртного не употреблял! Поехал вот на старый район, и там эти знакомые с бесами за спинами…

— Ну при чем тут бесы? Не надо трогать бесов!

— Он не вредный, — тихо говорит одна из монахинь.