Смертию смерть поправ (Из дневниковых записей сестер)

Пасха — непреходящее чаяние сердца. Оно нуждается в ней, как в сродной себе. Не однажды, не дважды или как-нибудь иногда. Всегда. Невозможно испытывать нужду в том, что уже имеешь, или искать того, в чем нет потребности. То же и в душе. Она ищет потерянное. Ей нужна Пасха. Пасха — избавление... От тех затяжных, трудных, болезненных состояний, вызванных скрытым действием греха, который отнимает у души жизнь, действуя как смертоносный паралич. И в Пасхе вся надежда. На то, что Посрамившему телесную Свою смерть возможно попрать и каждодневное наше умирание во грехе. И, наверное, это единственное попрание, которого ищешь. И оно приходит. Чаще неожиданно. Видимо, подобно случившемуся в Вифании, когда уже, кажется, нет живого места, и отравление каким-то состоянием всецелое, вдруг слышится знакомое: «Лазаре! Гряди вон!» Это нечаянное попрание собственной смерти растит надежду на ее отступление. И бывает такое «дарование живота» и среди лета, и среди зимы и осени... Наверное, это и есть тот дорогой бисер Христов, который сберегается сердцем, как своя малая частная Пасха, чтобы приблизиться к торжеству из торжеств — Светлому Христову Воскресению. В нем особый трепет, потому что праздников праздник — область надежды и чаяний души, может быть, даже не вполне ей известных. Богу только...

Происходит так, что Пасха внутренне проживается различно. Год разнится от года. Несколько последних лет случалось, что мои впечатления Пасхи отражались в собственном творчестве.

Первая пасхальная служба в нашем храме, мало тогда отстроенном, «катакомбного вида», мной воспринималась через возглашение: «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Оно звучало в ночи сначала тихо, постепенно усиливаясь, как бы вырастая в последующее: «Христос воскресе!» Это первое возвещение о Воскресении представилось похожим на сошествие Благодатного огня — бесшумное, легкими вспышками голубого света, который, быстро умножаясь, вызывает всеобщее ликование в храме.

Думала тогда, что, может быть, таким было Господне Воскресение — беззвучным, сокровенным, узнанным после.

Это впечатление выразилось в работе над автопортретом в затемненном пространстве с маленьким букетиком синих незабудок, подаренных м. Евпраксией, на первом плане и пасхальным яйцом.

Незабудки написались как-то сами собою, и я толком не могла понять, зачем они. Но однажды пришла ко мне знакомая и «объяснила», рассказав притчу.

В Эдемском саду было дано название всем растениям. И когда Господь спрашивал, как кого зовут, маленький синий цветочек признался, что забыл. Тогда Господь сказал ему: «Это ничего, ты Меня не забудь». Притча, наверное, известная, но я и не знала, что в этом цветке — память о Боге.

Следующая Пасха отозвалась внутри какой-то яркой разноцветной радостью и отразилась в листе пасхальным натюрмортом соответственно такому настроению.

Год-полтора назад возникло желание написать «Белую Пасху». Белое отождествляется со светлым. Хочется, чтобы пасхальная заутреня так и напечатлелась Светлым Христовым Воскресением. И тут понимаешь, что желание идет намного раньше реального состояния души и ее возможности вместить. Потому за длительное время это желание не выразилось на бумаге, хотя были попытки.

Начало Пасхального канона: «Очистим чувствия и узрим неприступным светом воскресения Христа блистающася...»

Да, конечно, эта незнакомая очищенность чувств могла бы увидеть чистое чистым и светлое светлым...

И все же сердце помнит свои пасхальные мгновения. Были же... Воистину, были. И вот сейчас, зная собственную свою невозможность узреть «Христа блистающася» в том, что вокруг, и в тех, кто рядом, ему все дороже становится надежда на пасхальную милость, на «безмерное Твое благоутробие».

15.04.2018