С Ритой Ивановной мы говорили более трех часов. Ей было важно рассказать историю своей семьи. И действительно, по ее рассказу можно снимать фильм, отражающий непростую и противоречивую эпоху: как ее родителей раскулачили и отправили на поселение; как выживали братья и сестры ее отца, оставшиеся в Беларуси без родителей; как сам отец прошел войну…
Кулак — враг народа
— В начале 30-х годов дедушек и по отцовской, и по материнской линии объявили кулаками и отправили на поселение в Архангельскую область, — вспоминает Рита Ивановна. — В семье моего отца, Милевского Ивана Павловича, росло восемь детей: шесть братьев и две сестры. Отец родился в 1910 году и был старшим в семье. Оставив троих детей сиротами, его мама умерла от «испанки» — в ту эпидемию гриппа погибло очень много людей. Дедушка женился во второй раз. В новом браке родилось еще пятеро. Для такой большой семьи сколько земли нужно обработать? Конечно, нанимали работников. Они всего лишь хотели прокормить своих детей — за это их назвали кулаками.
На поселение выслали дедушку с бабушкой и двоих старших сыновей. Моему отцу было 20 лет, его брату — 16. Остальных детей забрать с собой запретили. Что чувствовали родители, которые оставляли своих детей? Младшему сыну тогда исполнилось всего 6 лет... После ссылки родителей каждый выживал, как мог…
Время было страшное. На сборы дали несколько часов.
Их забрали со второй попытки. Когда пришли впервые, учитель, живший в то время в дедушкином доме, вступился: «Что же вы делаете, какие они кулаки… Вы посмотрите — столько детей! И бедствуют они так же, как и все». Выселение отложили. Но вскоре снова пришла разнарядка. На этот раз дедушкин заступник услышал: «Стихни, иначе вместе с ними пойдешь!»
Людей отрывали от своей земли… Разве они думали, кто будет кормить страну?
Вот, говорили, крестьяне — темный и забитый народ. Неправда! Дедушка отправил отца учиться в Минск. Мечтал, что после школы сын получит образование агронома, поможет ему поднять на ноги остальных детей. Он уже тогда понимал, что без науки не обойтись. И это в те времена!
Перед отправкой на спецпоселение отец окончил почти 10 классов. В то время такое образование ценилось высоко. Поэтому на Севере его сразу же назначили председателем артели.
Отец был необыкновенным человеком: честный беспредельно, порядочный, работоспособный. На поселении познакомился с коренным ленинградцем, инженером — тоже почему-то врагом народа… Тот через 40 лет разыскал отца, приезжал к нам в гости и всё говорил: «Вы, Иван Павлович, интеллигент от земли!»
Спецпоселение
Мама с отцом познакомились на поселении. Мама, Милевская (Шиманская) Вера Петровна, родилась недалеко от Самохваловичей в 1916 году. Окончила семилетку. Комендант поселения взял ее к себе как служанку. А потом мама попросилась на курсы слесарей. И он пожалел ее, отпустил. Люди тоже разные были…
Быт, конечно, был суровый. А как иначе. Детей и женщин на первое время селили в монастыре, неподалеку от поселения. Стелили нары в три этажа. Мужчины строили бараки.
Сколько же тогда умерло детей!.. В тех условиях первыми умирали именно дети.
В 1936 году родители поженились. В 1937 году появилась я. В то время мы жили уже в Верхней Тойме, куда отца отправили на более ответственную работу. С нами осталась моя бабушка — папина мачеха. Дедушка к тому времени уже умер.
Белорусы — очень хозяйственные люди. Это и помогло выжить. У нас даже коза была, несколько курей.
Из Беларуси бабушка успела прихватить с собой золото — деньги, отложенные на покупку земли для детей. Бабушка сильно болела. И чтобы как-то ее поддержать, мама меняла золото на муку. В итоге остались одни серьги. Бабушка протянула их маме и сказала: «Вера, не смей их менять. Это Рите подарок от меня, на память…» Представляете, она пожертвовала последним ради внучки!
Незадолго до войны поселенцам разрешили вернуться домой и забрать детей. Бабушка отправилась в Беларусь, чтобы забрать самого маленького — сына Володю.
Бабушка вспоминала, каким увидела своего сына: грязным, вшивым, голодным… Стоит, исподлобья смотрит. Ему объясняют, что мама приехала забрать его на Север. А он отвечает: «С этой теткой я никуда не поеду». Представляете, каково услышать матери такие слова...
А Володя тем временем убежал, скитался, прятался. Подходило время отъезда — пропуск давали на определенное время, бабушка переживала. Но в конце концов его выловили, привели.
После смерти бабушки для моих родителей Володя был как сын. Мама провожала его на фронт, где он получил ранение. После войны снова вернулся к нам.
«Доктор, какой же я мужик без ноги!»
В 1943 году отца призывали в армию. Человек он был образованный и порядочный, и военкомат держал его при себе. У отца была возможность остаться там до конца войны, но он не смог. Не смог равнодушно смотреть, как оформляет людей на фронт, а через какое-то время приходит похоронка.
В июне 1943 года его отправили в военное пехотно-стрелковое училище в Великий Устюг, где он пробыл 11 месяцев. И в звании младшего лейтенанта ушел воевать.
В первом же бою получил сквозное ранение в ногу. Упал, потерял сознание. К вечеру пришел в себя. Стояла мертвая тишина. Он даже не понял, кто отступал. Как выяснилось потом, немцы отбили атаку и пошли в наступление.
Отец отполз в молодой соснячок. Замаскировался как мог. И прилег. Он потерял много крови, мучили жажда и дикие боли. Так прошла ночь. Утром слышит — немцы прочесывают лес. Фашисты ходили по поляне, своих забирали, а русских, если кто-то подавал признаки жизни, — добивали.
Буквально в 10 метрах от отца прошел немец. Он слышал его шаги, дыхание. Отец боялся пошевельнуться, кашлянуть. Но Господь уберег.
Так он пролежал два дня. Утром наши снова пошли в атаку. Где-то рядом слышались крики «ура!». На поляну вышли уже советские санитары, но в живых никого не нашли. Отец собрался с силами и закричал: «Хлопцы, я здесь!» Взял пистолет и выстрелил. «Бросай оружие! — отвечают. — Мы не знаем, что от тебя ожидать». Я ни разу не слышала от отца ни одного матерного слова. Но тут он выругался так, что санитары сразу же встрепенулись: «Ой, кажись, свой».
При отправке в госпиталь раненых грузили в эшелоны. Его как лейтенанта хотели погрузить в 4-й офицерский вагон. Он сказал, чтобы его никуда не несли, а грузили в ближайший открытый вагон. Поезд немного проехал, и налетели немцы. Конечно же, офицерский вагон разбомбили полностью. Кто мог передвигаться, выскочили из вагона. А неподвижные так и остались. И снова отец остался в живых.
Враги народа, а кто страну защищал? Вот такие же, как он. И знаете, что самое поразительное — не было озлобленности у людей. Не только у него, у большинства людей. Ни за эти спецпоселения, ни за страдания военные. Отец говорил: «Надо было Родину защищать». Это шло изнутри человека. Все-таки славяне — необыкновенные люди.
Полгода он пробыл в госпитале. Врач, женщина, хотела ампутировать ногу. Папа умолял: «Доктор, я Вас прошу, не троньте! Что я за мужик без ноги!»
Когда через полгода его выписывали, врачи сказали, что с его ранением возвращаться на Север нельзя. Настойчиво рекомендовали ехать на юг, где тепло и сытно.
Мы с мамой всю войну жили на поселении. Мама работала в бухгалтерии — в свое время папа ее обучил. Лес она не валила.
«Туда, где топят дровами и есть баня»
После демобилизации отец поехал на Кубань. Кубань не бедствовала. Немцы этот регион проскочили. Они рвались на Кавказ, к морю, к нефти.
В июле 1945 мы с мамой поехали к отцу. Ехали почти месяц. Везли с собой главное богатство: швейную машинку Zinger и эмалированное ведро.
До станицы было километров 10. Мама брала машинку, проносила несколько метров, возвращалась, забирала меня и остальной скарб. Сколько мы так прошли, не знаю. Смотрим — отец едет! Было море слез…
Обосновались, завели хозяйство. Знаете, как на Кубани топили печи? Леса ведь не было. Рубленую солому смешивали с коровьим навозом, добавляли воду. Женщины долго топтали эту смесь ногами. Потом делали лепешки — кизяки, сушили их на солнце. Зимой топили ими русскую печь и пекли хлеб. Дома нередко отапливались шелухой от семечек.
Мне вспоминается Новый год на Кубани. Детям очень хотелось елку, но на Кубани их не было. И хотя все деревья были под учет (за каждое полагалось платить налог), председатель нашего колхоза разрешил срезать яблоню. Мы делали из бумаги гирлянды и наряжали яблоню. И это было такое счастье!
Осенью всех школьников отправляли на поля собирать колоски. До самого последнего зернышка.
Мама просила отца переехать, увезти ее туда, «где печи топят дровами и есть баня». И мы переехали в Предкавказье, в Комсомольский леспромхоз, в станицу Апшеронскую. Купили недостроенный дом, достроили. А потом отца перевели в Краснодар, назначили начальником отдела в совнархозе Краснодара. Специалист он был первоклассный. Причем самоучка.
Но его всё время тянуло в Беларусь. Он говорил, что как только уйдет на пенсию, сразу же вернется. Так и случилось. Отцовскую пенсию я оформляла уже в Минске. Мы вернулись всей семьей.
«Всё сложно и тяжело»
Что касается меня, я окончила 10 классов. Поступила во львовский политехнический институт, на химический факультет. На третьем курсе нас перевели на строительный факультет. После учебы по распределению попала в Тернополь.
В личной жизни всё было сложно и тяжело.
Я ухаживала за родителями. Мама долго и тяжело болела. И все понимали, что я никакого предложения не приму, пока мама болела. Когда родители ушли из жизни — только тогда я вышла замуж. Мой муж, Василий Адамович Баркун, был вдовцом. Он воспитал двоих сыновей. И я подумала, что вдвоем все-таки легче переживать трудности.
А потом и он тяжело заболел. Вместе мы прожили 9 лет. Долгих 22 года его нет рядом. Хотя был крепкий, здоровый мужчина, уважаемый человек, партизанил во время Великой Отечественной войны. Работал на стройке на Волге, за что получил орден Ленина. Два года пробыл на Кубе — строили электростанцию. По возращении в Беларусь участвовал в стройке Витебской ТЭЦ. В Минске работал с белорусским архитектором Ярославом Линевичем.
Рыбачил, любил охоту. Жизнь он прожил интересную, насыщенную.
А я до пенсии проработала в Минском отделении института «Проектстальконструкция». В коллективе очень хорошие отношения были. И не умею я бегать... Да и по натуре — консерватор.
Воцерковляться начала, когда в дом пришла беда, сначала одна, потом вторая, третья... Я стала заходить в храм. Поначалу на службе стеснялась даже креститься. К сожалению, наше поколение такое… Поздно мы пришли к Богу…
Однажды зашла в часовню в память жертв Чернобыльской трагедии и как-то прикипела. Стараюсь, когда силы есть, приходить.
Знаете, мне кажется, ценность земной жизни в детях. Это начинаешь понимать, когда остаешься один. К сожалению, у меня второй брак был поздний. Так вот Бог распорядился.
Надо быть честным и добрым. И, конечно, чтобы Бог дал здоровья. Остальное всё приложится. Сейчас уже тяжело: я впервые не делала уборку в квартире, приезжала сестра из монастыря. Мне всё кажется, что могу, а на самом деле уже не могу…
19.11.2018
