Я вернулся другим (часть вторая)

Ватопедский монастырь сразу поразил своим размахом. Целый город с многочисленными строениями, улицами и площадями!

Немного подождав у главного Благовещенского собора монастыря, мы любовались яркими фресками и слушали удивительную историю о чудном избавлении от пиратского нашествия. Храм открыли и предоставили нам возможность приложиться ко всем монастырским святыням. Реально ощутимая благодать наполняла сердце. Но я все еще чего-то ждал.

Одна из чудотворных икон Ватопедского монастыря — икона Пресвятой Богородицы «Пантанасса» («Всецарица»). Широко известно, что через эту икону явлено множество исцелений от онкологических заболеваний. Мне было о ком помолиться перед ней. Собственно, паломничество к этой иконе для молитвы за близких мне людей было одним из личных поводов поездки на Афон.

Перед отъездом из Ватопеда зашли в иконную лавку. Примечательно, что во всех афонских монастырях эти лавки находятся возле монастырских ворот. Таким образом, суета товарно-денежных отношений не распространяется дальше входа. И это очень верно.

Иконная лавка Ватопеда действительно поразила размахом и изобилием. Выбрав нужные мне иконы в подарок близким, написав записочки «О здравии» и «О упокоении», я подошел к дежурившему в лавке молодому монаху, чтобы расплатиться. Или «внести посильное пожертвование» — называйте, как хотите. Монах свободно и без акцента говорил по-русски. Вот тут и вспомнились мне слова геронды Григория про птичье молоко и олений сыр. Старец сказал нам спросить. Значит — благословил, нужно исполнять! А кому из нашей компании это делать? Кто у нас на «молодежке» «тролль» и шут гороховый? Стало быть, я и спрошу.

Уже рассчитавшись за купленные иконки, как бы между прочим спросил этого молодого монаха:

— А скажите, можно ли у вас приобрести птичье молоко и олений сыр?

— Нет, у нас такого нет, — нисколько не смутившись, ответил он мне.

— А мне говорили, что именно у вас это обязательно должно быть. Птичье молоко и олений сыр! — с легкой ехидцей в голосе не унимался я.

Я уже предвкушал, как он сейчас спросит, кто такое мог мне сказать. И я передам ему привет от геронды Григория. А вместе с ним и всем ватопедским монахам. А потом мы вместе улыбнемся этой тонкой шутке, и я уйду.

 

Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одна морщинка не исказила его. Все так же открыто и добродушно глядя на меня, нисколько не смущаясь, он снова повторил:

— Извините, но у нас такого нет.

Еще раз взглянув на него, я вдруг с очевидностью понял, что этот молодой монах по возрасту годится мне в сыновья. Просто я редко задумываюсь о своем возрасте и почти не осознаю, что мне уже почти полтинник. Я поспешил отвернуться от него. Из глаз брызнули слезы. Не он смущен был, а я. Смущен собственным лукавством, нелепостью, дерзостью. Даже если геронда сотню раз прав в своем обличении, не мне произносить эти слова. Не мне упрекать здесь кого-либо в чем-то. Этот паренек в рясе наверняка уже не первый год подвизается как может в одном из афонских монастырей. И в его душе уже есть нечто такое, чего я пока не вижу в себе даже за более чем двадцатилетний срок своего монашества и священства.

Благословив спросить про олений сыр, геронда Григорий был, безусловно, прав. Думаю, что старец знал или чувствовал, кто из нас спросит. Этот вопрос был не для ватопедских монахов, он был для меня. Не обличить их, а показать мне, какой я на самом деле, — наверное, в этом и была скрытая суть слов геронды Григория.

Мы вышли из Ватопедского монастыря и направились к машине. Мне было стыдно. Я делал вид, что протираю глаза, потому что слезы продолжали течь.

— Отец Валериан, что-то случилось? — обратился ко мне отец Александр Сорокин.

— Ничего. Просто что-то в глаз попало. Какая-то мошкара или соринка, — соврал я. В тот момент мне было стыдно даже признаться в происшедшем. И я «надел на лицо» какую-то дурацкую, грустную улыбку. Чуть позже, заметив ее, владыка, знакомый со мной не первый год, тихонько спросил:

— Что с тобой?

— А я таки попросил в Ватопеде птичьего молока и оленьего сыра...

— Ну и?

— Он даже не смутился. А я понял, какой я дурак и подонок...

 

В другой день после трапезы мы с отцом Александром и Михаилом отправились пешком в болгарский монастырь Зограф. По прибрежной дороге дошли до Зографской пристани. Постояли на морском берегу и отправились вглубь полуострова — сам Зограф расположен на удалении от моря, среди гор. Идти вроде недалеко, но — то вверх, то вниз, то влево, то вправо. Зато сколько красивого и удивительного встретишь на этой дороге! Скальные стены с прожилками белоснежного мрамора, струящийся горный ручей, несущий золотую осеннюю листву, отвесные пропасти у самой дороги... Несколько раз нас хотели подвезти проезжавшие от пристани к монастырю монахи. Кстати, это традиционно на Афоне — если в машине есть место и вам по пути, то всегда предложат подвезти. Мелочь, но приятно. Лишь в самом конце пути мы с отцом Александром воспользовались предложением и подъехали на машине. А Михаил продолжил путь пешком. Он хотел побыть один. Точнее — наедине с Богом, попросить Его о чем-то своем, личном, сокровенном.

 

После службы геронда Григорий при полном параде, в рясе и с наперсным крестом вышел проводить нашего митрополита Павла. Владыка с сопровождающим его духовенством отправлялся дальше, по другим монастырям. А я, увидев старца, решил тоже лишний раз взять благословение в дорогу. Но, получив благословение, снова расплакался. Прямо при митрополите, при всем честном народе. Просто уткнулся в плечо этого святого деда и плакал навзрыд. Геронда приобнял меня и сказал, наверное, то самое главное, что я должен был узнать в этой поездке. Он сказал мне, кто я. Не буду повторять этих слов — это было сказано в узком кругу и для меня лично. Эти слова я слышал и раньше и подозревал о себе нечто подобное. Но это было точное определение моей сути. Многое, если не все, для меня стало на свои места. Сразу несколько жизненных вопросов из серии «Почему так?» отпали, получив естественный ответ. Эти слова я помню, они дарят мне надежду.

Попросил у геронды разрешения сорвать с дерева лимон и еще какой-то дивный фрукт, названия которого я не запомнил, — для своих родителей. Старец благословил и стал раздавать всем отъезжающим здоровенные апельсины, приговаривая, что имеет на это полное право, поскольку давным-давно посадил эти деревья сам. Мне дал целых два. Зная о моем отношении к родителям, сказал: «Для мамы и для папы!»

Владыка Павел уехал, а мы с отцом Александром и группой греческих паломников стали ждать паром. Точнее, ждать у моря погоды — паромы не ходили уже третий день. Светило солнце, но море пенилось барашками и на берег накатывали приличные волны. Оно, конечно, красиво, но завтра рано утром наш самолет в Киев! Греки нам говорили (по-английски), что мы все застряли и парома при такой волне не будет.

 

Позвонили владыке Ионе, попросили инструкций по эвакуации. Владыка сказал, что перезвонит старцу и договорится, чтобы нас отправили машиной до административной границы. Подошли к геронде и через переводчика отца Мартирия, с которым успели за эти дни подружиться, изложили просьбу. Геронда Григорий ответил, что владыка Иона ему звонил и он что-нибудь для нас придумает. Проблема лишь в том, что машин хватает, только все водители заняты на послушаниях. Как-нибудь нас обязательно отправят в Уранополис, а пока нам стоит сидеть и ждать. Благословили ждать — вышли в монастырскую беседку, сидим и ждем. В беседке нас стали расспрашивать, как мы будем отъезжать и будут ли еще места в машине. Словно услышав эти разговоры, из ворот монастыря появился геронда. Посмотрел на всех нас, сидящих на дорожных баулах. Посмотрел на штормящее море. С кем-то из греков о чем-то поговорил. И скрылся в проеме монастырских ворот.

И тут до меня вдруг дошло, что для этого дедушки найти нам водителя или остановить шторм — вещи одного порядка, одинаковой сложности. Это вещи настолько земные, что дело не в том, что труднее, а в том, что нужнее. Водитель нужен на другом, не менее важном послушании. Вопрос лишь в том, так ли нужен здесь для промышления Божия продолжающийся шторм?

Сидим, ждем. Для положительных эмоций и общего позитива общаемся с котами. Сиамский кот уже второй день как прикипел душой к отцу Александру, ходит у него по плечам. Я общаюсь с толстым серо-белым. Вышел один из монахов, принес ведерко еды для котов, к нему устремилось со всех сторон многочисленное кошачье племя. А я обернулся на море и...

Пенные барашки исчезали на глазах. Минут через 10–15 стали спадать бьющие о берег волны. Вскоре вдалеке появился какой-то одинокий катер. А через полчаса паром «Достойно есть» уже заворачивал к Зографской пристани. Если причалит на Зограф, значит, подойдет и к нам. Неизвестно, будет ли он на обратном пути заходить в Дохиар. Благословили садиться на паром, дойти на нем до Дафни, а оттуда назад, на Уранополис.

Бросая прощальный взгляд на ставший родным за эти дни Дохиар, мы вдруг, к своему удивлению, увидели на берегу среди трудящихся монахов геронду Григория! Только что он в рясе, с наперсным крестом провожал владыку Павла и нас, и вот уже в рабочем подряснике, фартуке, своей светлой панаме руководит стройкой. Отплывая, смотрели на этого удивительного подвижника-труженика, пока Дохиар не скрылся за кормой. Проплыли мимо Ксенофонта, где побывали. Мимо Пантелеимона, куда так и не дошли. Мимо стоящего на горном склоне Ксиропотама. И причалили в Дафни.

Но в Дафни нас с парома прогнали! Сказали: «Покупайте билеты в порту». А билетов нет — скопилась толпа, два дня паромы не ходили. Попытались уговорить полицейских, контролирующих посадку. Мол, у нас завтра утром самолет, мы благочестивые, «белые и пушистые». Ну да! Они таких, как мы, видали по две сотни в день. Вежливо и строго сказали ждать другой паром. А он будет?! Стали звонить владыке, пытались связаться с каким-то частным перевозчиком... Ведь в результате мы оказались вдвое дальше от Уранополиса с последними грошами в кармане. И даже до ставшего нам родным Дохиара уже «три дня лесом, два дня полем». А потом...

Потом вдруг пришло понимание того, что это всего лишь проверка нашей веры, нашего доверия. Геронда благословил садиться на паром и плыть до Дафни? Значит, не дергайтесь — Господь все управит. Добрые попутчики купили нам вкусные булочки. Местные коты и кошки уговорили нас с ними поделиться. А тут и другой паром подошел. На него мы поднялись без проблем, заплатили за билеты и пошли в Уранополис. Дивный был вечер. Залитые лучами вечернего солнца склоны афонских гор. Возвышающиеся на побережье и горных склонах монастыри, скиты, каливы. Вон и башня Уранополиса показалась в вечерней дымке.

...Поселились в отель. Где-то по соседству «гудели по полной». Громко, но, к счастью, недолго. Может, для того мы и припозднились так, чтобы с порога меньше соблазняться тем, чем живет мир, чтобы подольше сохранить в сердцах благословенную тишину Афона?

Наличие большого телевизора в номере нам было безразлично. Не стали даже включать. Но вот настоящим подарком стала обыкновенная горячая вода! Ведь через неделю без горячей воды можно было вполне распугать и постояльцев отеля, и пассажиров самолета.

Вот тут хочется поведать об одной тайне афонских монастырей, которую я так и не смог разгадать. Теоретически горячая вода в монастыре есть. Во всяком случае, я встречал ее при мытье посуды в Дохиаре и в умывальнике архондарика Зографа. Говорят, она когда-то бывает где-то там, где живет братия монастыря. До гостиницы для паломников она не дотекала. Это, наверное, было единственным неудобством для меня.

 

Утром заехал Георгий, чтобы отвезти нас в аэропорт. Там мы встретились с владыкой Ионой и отцом Александром Плиской. Сфотографировал Олимп сквозь стекло со знаком «Не фотографировать». И полетели...

Вынырнув из тумана, наш самолет приземлился в Борисполе. В аэропорту нас встретила моя прихожанка Екатерина, которая отвезла отца Александра домой, а меня к родителям. Специально перед дверью надел рясу и куколь, взял в руки посох и «вернулся с Афона на родительский порог».

 

Я не фотографировал убранство храмов. Счел за лучшее не суетиться и использовать это малое время для молитвы. Картинки можно найти и в Интернете, а помолиться именно там выпадает нечасто.

Я не фотографировал монахов. Хотя встречал дивные образы. Вспомнить хотя бы двух иноков, молодого и старого, которые вели груженного поклажей мула по дороге в Карее. Поклажа была укрыта пластиковым греческим флагом — и патриотично, и от дождя хорошая защита! Но монахи не для того удаляются от мира, чтобы становиться фотомоделями для «туристов» вроде меня.

Наперсные кресты на Афоне носят лишь игумены монастырей. Там больше блещут души, чем каменья. Обратился к одному иеромонаху «отец», а он попросил называть его братом. Объяснил, что в монастыре они все братья, независимо от священного сана. Отцом они могут называть лишь своего старца — игумена и духовника в одном лице. А священный сан имеет значение лишь непосредственно при совершении богослужения. Это ведь служение, тоже послушание, которое ты исполняешь как диакон, священник или даже епископ. Геронда, старец на Афоне, — наверное, больше, чем родной отец. Его не назначают командовать братией чьим-то властным указом сверху. К нему сами приходят те, кто хочет подражать его жизни, слушать его советы, принимать его благословения. Так было в монашестве изначально. Так должно быть. На Афоне это есть.

Богослужения в афонских монастырях продолжительны, но очень гармоничны. Там нет места пафосу. Там — простота и торжество. Все происходящее в храме величественно и вместе с тем абсолютно естественно. Каждый вздох, каждое слово, каждый поклон.

Многому там можно и стоит поучиться. Конечно, не все афонские традиции можно адаптировать к нашим краям, к нашему климату, нашей практике. Не все применимо для приходской жизни. Но...

Многие удивлялись, узнав, что я не побывал ни в русском монастыре святого Пантелеимона, ни в Великой Лавре. Что не восходил на вершину Святой Горы Афон. «Ну, ничего! В следующий раз побываете!» А я думаю, что нет.

Обычно, попадая на Афон, люди стараются везде побывать, все посмотреть, ко всем святыням приложиться. Это хорошо само по себе. Но, думаю, лишь для первого раза. Геронда Григорий мудро сказал нам: «В первый раз приезжают посмотреть, во второй — попробовать, в третий — как получится. Может быть, и пожить». К приезжим священникам на Афоне всегда относятся как к дорогим гостям. Но если хочешь действительно прикоснуться к жизни афонских монахов — попробуй хоть день, хоть два потрудиться вместе с ними, пожить их жизнью. Тогда и поймешь кое-что о них. А если Бог даст, и о себе. Так что если попаду туда еще раз, вряд ли куда-то пойду из Дохиара. Хоть пару дней помою посуду или потаскаю камни — на что здоровья хватит. Поживем — увидим. Хотя, по правде сказать, оставаться там надолго не собираюсь. Слишком много еще дел в родной Украине.

<< Я вернулся другим (часть первая)

03.10.2017