История усыновления (часть третья)

Зима 2017-го. Сюжет не по-голливудски

Однажды в больнице, которую я посещала как сестра милосердия, мы готовились к приходу священника, к исповеди. Одна женщина, сокрушаясь, поделилась со мной, что сделала 15 абортов. Это большая беда женщин советского периода — тогда многие не знали другого способа планирования семьи. У этой знакомой уже было пятеро детей, муж — алкоголик, уйти было некуда, одной детей не прокормить.

Бывает, что в больнице, в одной палате, на одном сроке беременности лежат женщины, пришедшие на аборт, и будущие мамы, изо всех сил сохраняющие ребенка. И часто последним это не удается.

Нередко попадаются в новостях ужасающие истории, как горе-матери избавляются от новорожденных живых младенцев.

Не так давно приходила к нам в иконописную мастерскую женщина, заказывала в храм икону для мощей. Рассказывала о себе, что собирается на шестое ЭКО, пять предыдущих были неудачными. Надеется с помощью этой жертвы обрести помощь Божию в своей мечте — иметь ребенка.

Сопоставляешь эти случаи, и начинает казаться, что процессом зарождения новой жизни руководит слепой случай, а не разумная любящая сила. Знаю, что нельзя так думать. У Бога Своя логика, недоступная для понимания грешному уму…

***

Знакомая, которая растит приемных братика и сестричку, рассказывала, что у нее были две неудачные попытки ЭКО, после которых она решилась на усыновление. Говорила, жалеет, что не усыновила сразу, так как только подорвала здоровье в процессе этих процедур. Когда однажды в разговоре с ней я упомянула о том, что знакомая усыновительница с тяжелым опытом отговаривает других от подобного шага, она ответила: «Я бы, наоборот, всем говорила, что нужно забирать детей из детских домов, им же там плохо!»

Одна усыновительница поделилась: когда на курсах в Центре усыновления она узнала, что брошенный ребенок, даже совсем маленький, — это не чистый лист, а глубоко травмированный человек, у нее началась депрессия. Но через какое-то время пришло понимание — ты можешь этому ребенку помочь, и с этим осознанием вернулась радость. Сейчас они с мужем растят мальчика. Сложно. Но не жалеют о принятом решении.

Видела несколько знакомых семей, которые разрушились после усыновления. Дети не являлись прямой причиной распада семьи, но трудности, связанные с их воспитанием, наверное, ускорили этот процесс.

Знаю семью, которая приняла двух братиков, от которых предыдущие усыновители отказались по причине их неуправляемости, а в новой семье дети очень быстро и легко прижились.

Видела несколько семей, хороших, даже благочестивых, куда волей судьбы из-за каких-то трагедий попадали родные племянники — где-то подростки, где-то совсем маленькие дети. И родственникам было настолько тяжело с ними, что они вынуждены были отдать их в детский дом. Мне кажется, что отчасти это случилось из-за отсутствия поддержки, в том числе со стороны специалистов и людей, переживших похожий опыт, так как приемное родительство отличается от обычного.

Видела, как после усыновления супруги начинали болеть на нервной почве, как едва несут свой крест.

Знаю одну приемную маму, которая берет на воспитание исключительно подростков, объясняя это тем, что шанса попасть в семью у них нет, так как большинство усыновителей ищут маленьких детей. Эта мама почти каждый день плачет от подростковых фокусов. Но не бросает свое дело. Говорит, что радость, когда спустя годы, казалось, безнадежного труда, видишь, что усилия не пропали даром, принесли плоды — ни с чем не сравнится.

Помню, как будучи сестрой милосердия в отделении неврозов и депрессий, познакомилась с женщиной, недавно потерявшей сына-подростка. Она говорила о желании взять ребенка из детдома, чтобы облегчить свое горе. По иронии судьбы в одной палате с ней лежала работница опеки, и она категорически отговаривала ее от этого шага. Я тогда недоумевала и даже про себя негодовала: зачем отговаривать человека от доброго дела? А теперь понимаю, что во многом специалист была права. Теперешние сироты — большей частью непростые дети, жизнь с ними предполагает не постоянно изливающийся поток утешений, а труд, терпение, самоотдачу — большие, чем с кровными детьми. Для этого нужны внутренние резервы, и человеку в такой тяжелой стадии горя, как у моей новой знакомой, это было бы на тот момент непосильно.

Много раз слышала о чуде и лично знаю близко три семьи, где супруги после многолетнего безуспешного лечения бесплодия усыновляли и через какое-то время обнаруживали, что ждут ребенка, причем на довольно позднем сроке, так как уже и не надеялись на подобное!

Знаю женщину, которая после неудачной беременности начала думать об усыновлении. Через несколько лет она решилась на этот шаг. Подумала, что не будет выбирать, возьмет первого ребенка, которого ей предложат в Центре усыновления. Когда она взглянула на дату рождения девочки, к которой ехала знакомиться, сердце дрогнуло — это был тот самый день, месяц, год, в который она потеряла своего ребенка.

***

Как-то одна кандидатка в усыновители с готовыми документами и сомнениями в душе задала мне вопрос: возникало ли у меня желание вернуть детей обратно? Я задумалась. В голове пронеслись воспоминания, рассказы других усыновителей. Одна знакомая, удочерившая трехмесячного младенца, рассказывала, что когда девочке было 4 года, она, дойдя до предела от тяжелого поведения дочки, собрала вещи и повезла ее в приют. Сейчас этой девочке 10 лет, все у них хорошо. Один усыновитель поделился как-то, что когда его сын-первоклассник довел до ручки нежеланием учиться, воровством в школе, он в отчаянии, в бессилии с ним справиться повел его на мусорку. Там копался бомж. Папа говорит: «Возьмете себе товарища?» Бомж не растерялся и, подыгрывая папе, говорит: «А что такое? Учиться не хочет? Не-ет, такие нам не нужны!» (Позже узнала, что нашелся психолог, который смог помочь мальчишке, перевели его в другую школу, более-менее все наладилось).

Грустно, конечно, что такие ситуации возникают. И у меня поначалу сто раз бывали похожие желания. Но понимала, что после этого все равно уже жизни не будет. Так и сказала кандидатке. Что были периоды, когда ехала на машине и с завистью смотрела на веночки вдоль обочины на месте аварий. Что было несколько таких моментов, когда дети не вписывались в общество, когда одновременно в разных местах нам говорили: «Таким здесь не место». Помню, как одна верующая знакомая, увидев нас с детьми на прогулке, умилилась: «Ах, как детям повезло! Боженька их в макушки поцеловал!» А у меня тогда было явное ощущение, что эти дети прокляты, отвержены жизнью, и я вместе с ними.

Помню, как на курсах подготовки к усыновлению психолог нам советовала почаще вспоминать слова премудрого Соломона: «И это пройдет». Действительно, со временем проходит…

Недавно спросили меня: а что, действительно все сироты такие тяжелые, больные? Как раз в то время я прочла статью о том, что пяти процентам усыновителей достаются настолько легкие дети, что когда их знакомые рассказывают о каких-то трудностях, они даже не понимают, о чем речь. Другим 5% — настолько тяжелые дети, что совместная жизнь с ними оказывается очень трудной или даже невозможной. А остальным 90% — ближе либо к одному полюсу, либо к другому. 

Когда знакомая многодетная мама взяла ребенка из детдома, она пришла в ужас от того, насколько с ним оказалось тяжелее, чем с кровными. «Первое время я тебя каждую секундочку вспоминала, думала: как же ты справлялась? — говорила она мне. — Ведь у меня столько помощников, а ты была одна сразу с двоими! Видно, каждому дается по силам! Я тобой восхищаюсь!» Сладкая волна тщеславия подкатила к сердцу. Но тут же пришла отрезвляющая мысль: не «каждому по силам», а «каждому — по грехам»!

По силам или по грехам, но как-то ж Свыше все распределяется…

Теперь мне кажется — то, что нам рассказывали на курсах о психологической травме сирот, — только полбеды. Есть психология, а есть физиология. Я не очень разбираюсь в генах, но то, что неврологически дети сильно повреждены — бесспорный факт. Это неудивительно, учитывая, при каких условиях дети данной категории появляются на свет. На различных коррекционных занятиях, которые мы посещаем с детьми, много встречаем проблемных детей в гораздо более тяжелом положении. И это дети обычных родителей, с обычными генами, без вредных привычек. Читаю форумы про особых детей и вижу, что многие проблемы кровных и приемных детей похожи просто из-за неврологических повреждений. Какой прогноз? Непонятно. Как-то на встречу усыновителей приглашали одного известного детского психиатра, доктора почтенного возраста, которая много лет проработала в детской деревне с детьми-сиротами. И когда знакомые стали спрашивать о прогнозах насчет своих детей, доктор отвечала, что это такая область, где никто не может что-то точно предсказать. Что она много раз встречала детей просто чудовищных, которые вырастали и становились обычными людьми, и обычных детей, ставших чудовищами во взрослом возрасте.

На курсах в Центре усыновления подружилась с женщиной, удочерившей 10-месячного младенца. Когда приемной дочери было три года, мама, не выдерживая дикого поведения ребенка, обратилась к психиатру. Говорила, что в страшном сне не могла представить, что ее ребенок будет стоять на учете у такого врача! Но горизонты расширяются, начинаешь понимать, что это болезнь, что лечится так же, как и остальные — где-то успешнее, где-то нет, что жить с этим как-то можно. Скоро эта девочка пойдет в школу. Мама говорит, что довольна динамикой, радуется, когда видит, как дочка взрослеет, меняется, развивается, становится обычным, уравновешенным ребенком.

Опытная знакомая приемная мама говорила, что нейронные пути в мозгу здорового ребенка похожи на широкую автостраду, а у наших покалеченных детей — на кривую лесную дорожку. И что ты с этой дорожкой ни делай, в автостраду она не превратится. Когда смотрю на своих детей на фоне остальных, мне кажется, что обычный ребенок весело и легко бежит по песчаному берегу моря, а мои дети бегут по пояс в воде. Усилий гораздо больше, а результат — не сравним.

Стараюсь о будущем сильно не думать. Пока убеждаюсь, что проблемы решаются по мере их поступления. Бывает, родители детей-подростков, слушая о моих трудностях, только усмехнутся злорадно: «Маленькие детки — маленькие бедки!» Это правда, что вместе с детьми растут и проблемы. Но мне кажется, что выносливость родителей тоже растет!

Больше всего, конечно, я за о. Сергия переживала — как на нем отразится моя затея с усыновлением. Но он, на удивление, говорит, что для него это очень полезный опыт, и как для священника в том числе. Что можно жить вроде и благочестиво, но как-то самому по себе, размеренно и тихо, а дети не дают жить ради себя, и такие негламурные — в особенности.

Однажды отче рассказал: встал он рано утром почитать каноны перед службой, а дети подскочили, прибежали к нему, он их уложил и продолжил чтение в их комнате. Говорит: «Читаю молитвы, дети заснули, сопят, и — такая полнота!» Я говорю: «По сравнению с чем — полнота?» А он: «По сравнению с тем, как если бы их не было!»

Помню, как-то меня поразила английская пословица: «Если дом не наполняется детскими голосами, он наполняется кошмарами».

А иногда не понимаешь — зачем это все было нужно!.. Хочется увидеть от Бога какой-то знак, что ты на правильном пути. Тогда вспоминаю историю с рукоположением о. Сергия, что оно почти день в день совпало с появлением детей у нас, и стал он священником в Международный день пап. А также — чудо с расширением нашего жилища, когда после многих перипетий стала я хозяйкой большой просторной квартиры на Покров Богородицы, в светский праздник День матери. Так — ради детей — Бог меня утешил.

Вот, по моим рассказам видно, что все непросто. Думаю: зачем тогда люди на это идут? Может, потому что все разные, и каждому — свое. Для кого-то отдых — лежать на диване с книжкой, а для кого-то — в альпинистском снаряжении на гору лезть. Наверное, на усыновление решаются или под воздействием розовых очков, или реально убедившись в своих силах, в конце концов, помочь ребенку, получая от этого радость. Я сама не могу пока понять приемных родителей, у которых много детей, — что ими движет. Но недавно прочла высказывание, коснувшееся души, что эти люди просто не могут остановиться, видя, как преображается ребенок в семье. На своем небольшом опыте вижу — действительно, так радостно наблюдать, как «обезьяна превращается в человека» (это мы так шутим с о. Сергием).

Напоследок чего-нибудь хорошего…

В ежедневной суете, проблемах хорошее не всегда получается замечать… Записываю для себя смешные случаи, высказывания детей — приятно их перечитывать. А так — ежедневные проблески бывают, когда моментами дети дружно играют, когда получается чем-то созидательным с ними заняться, когда засыпают, обняв тебя с двух сторон… Тогда чувствуешь свою причастность к чему-то хорошему, светлому…

Было детям одному 5 лет, другому 4. Как-то поздней осенью возят они игрушечные трактора по двору, нагружают в прицепы грязный лед из замерзшей лужи. Не помню, о чем речь зашла, но младший вдруг спрашивает: «Мама, я — хороший?» «Конечно, хороший!» — отвечаю. А старший добавляет: «Все люди хорошие!» «А разбойники?» — уточняет младший. «И разбойники! Они вначале плохие, а потом исправятся и станут хорошими. Когда они прибивали Бога к Кресту, Он им говорил: "Я вас прощаю, вы не понимаете, что делаете…"» — «Бог разбойников тоже любит!» — уверенно заявляет старший. Не успела я умилиться таким речам, как юные богословы уже покатились по сырой земле, сцепившись в драке, — не поделили большую льдину…

Как-то едем в машине с детьми. Старший (ему было 4,5 года), глядя на прекрасную погоду, говорит о том, как хорошо, когда солнечно, светло, и спрашивает меня: «Мама, ты любишь солнце?» (я и вправду говорила детям, что не люблю гулять, когда темно). В доли секунды вспоминаю, как в школьно-студенческие годы, наоборот, любила больше ночь, и говорю задумчиво: «Да... А ты любишь солнце?» А ребенок, совершенно без раздумий: «Я люблю папу!»

Когда о. Сергий уезжает в командировки, так переживаю, чтобы благополучно вернулся, молимся с детьми, чтобы в аварию не попал. Раньше не ценила его, а теперь так страшно становится, когда подумаю — как буду жить без него? Но ведь рано или поздно все близкие люди расстаются. Говорю детям: «Я не смогу жить, если папа умрет!» А старший говорит мне: «Так мы ж у тебя будем!» «Да, — говорю, — не больно много от вас утешения!» — «Так мы же вырастем, изменимся!»

Помню, однажды летом смотрим в окно — в доме напротив свадьба, подъезд украшен шариками, собралась нарядная молодежь. На белом сверкающем кабриолете приехал жених. Я у старшего спрашиваю (5 лет тогда ему было): «Ты тоже на такой машине к своей половинке поедешь?» Младший услышал и кивает с восторгом: «Да-да!» А старший так серьезно, вдумчиво: «Нет. Я приеду на танке!» Суровый парень.

Как-то промываем с младшим ребенком нос — опять насморк. Спрашиваю его: «Мотенька, ты заболел, что ли?» «Да», — говорит. «И что болит у тебя?» А он так серьезно-собранно: «Душа!»

Смотрели мультфильм про то, как два мальчика искали, кто на свете самый сильный: солнце, но оно боится тучи, туча, в свою очередь, боится ветра, ветер — скалы и т. д. В конце концов выяснилось, что мальчики оказались сильнее всех. Перед сном старший (6 лет) спрашивает: «Мама, а кто самый сильный?» Вспоминаю мультфильм и говорю: «Человек, потому что побеждает все природные стихии». А ребенок с укоризной: «Мама! Бог — Самый сильный!»

Всегда, когда отходим с детьми от Причастия, говорю им (и себе): «Вот, у нас в сердце Бог! Давайте постараемся Его не обижать, жить дружно» и т. д. Раньше, когда дети не умели сами на качелях кататься, раскачивала их и пела «Крылатые качели»: «Только небо, только ветер, только радость впереди». И спрашивала детей: где небо? — и показываем с ними вверх; где ветер? — на качающиеся верхушки деревьев; где радость? — на сердце. Однажды пою эту песню и спрашиваю Артема (было ему 3,5─4 года): «Где небо?» Он показывает вверх, а дальше сам говорит: «Радость — в сердце. Рядом с Богом!»

Светлых проблесков — на пальцах перечесть, иногда кажется, что 1% против 99. Про эти 99% и со стороны детей, и главное — с моей стороны! — говорить не хочется… Но хочется, чтобы, как у разбойника на кресте, в последний момент жизни одно слово перевесило весь жизненный мрак…

<< История усыновления (часть вторая)

<< История усыновления (часть первая)